– О, Мириам Банкрофт. Тут мы могли бы о многом поговорить.
– Заткнись. Элизабет Элиотт оказалась чертовски удачным ходом. Без визита в биокабины Джерри мы бы ни за что не вышли на «Голову в облаках».
– Ага. – Презрительно фыркнув, он опрокинул в рот свой стакан. – Верь во что хочешь. А я скажу, что Лоскутный человек был своеобразной метафорой нашего отца, потому что мы не могли взглянуть правде в глаза. Именно поэтому мы наложили в штаны от страха, впервые столкнувшись со сборной плотью. Помнишь санаторий на Адорасьоне? После того короткого спектакля нас целую неделю преследовали кошмары. Мы просыпались, сжимая в руках разорванную в клочья подушку. После этого нас были вынуждены отправить на психологическую реабилитацию.
Я раздражённо махнул рукой.
– Да, помню. Я помню, как мне тогда было страшно – но только я испугался Лоскутного человека, а не отца. То же самое чувство мы испытали, встретившись с Кадминым в виртуальности.
– Ну а теперь, когда его больше нет в живых, что ты чувствуешь?
– Ничего.
Он снова ткнул в меня пальцем.
– Это отговорка.
– Никакая это не отговорка. Ублюдок встал у нас на пути, угрожал, и вот теперь он мёртв. Конец сообщения.
– А больше тебе никто не угрожал? Напряги память. Быть может, когда ты был маленьким?
– Я не намерен больше говорить об этом. – Взяв бутылку, я снова наполнил стакан. – Поищи другую тему. Как насчет того, чтобы поговорить об Ортеге? Каковы наши чувства в этой области?
– Ты собираешься прикончить эту бутылку в одиночку?
– Угостить?
– Не надо.
Я развёл руками.
– Тогда какое тебе дело?
– Ты хочешь напиться?
– Естественно. Раз уж мне приходится изливать душу самому себе, не вижу причин, почему я должен делать это трезвым. Так что расскажи мне про Ортегу.
– Я не хочу о ней говорить.
– А почему бы и нет? – рассудительно произнёс я. – Помнишь, ты сам говорил, что надо же нам о чём-то говорить. Что ты имеешь против Ортеги?
– А то, что к ней мы теперь относимся по-разному. Ты больше не носишь оболочку Райкера.
– Из этого не следует…
– Нет, следует. То, что связывает нас с Ортегой, носит исключительно плотский характер. Ни для чего другого не было времени. Вот почему ты сейчас так горишь желанием говорить о ней. В новой оболочке у тебя осталась лишь смутная ностальгия о яхте, подкреплённая пачкой обрывочных воспоминаний. Теперь между вами нет никакой химии.
Я попробовал возразить, но вдруг понял, что мне нечего сказать. Внезапно обнаруженное отличие сидело между нами третьим, непрошеным гостем.
Копия-Райкер, порывшись в карманах, вынул сплющенную пачку сигарет. Достав одну, Райкер виновато посмотрел на неё и засунул в рот. Я едва удержался от неодобрительного замечания.
– Последняя, – заметил Райкер, прикасаясь кончиком сигареты к зажигательной полоске.
– Наверняка у отеля есть ещё.
– Да. – Он выпустил облако дыма, и я внезапно поймал себя на том, что завидую этой вредной привычке. – Знаешь, мы прямо сейчас должны обсудить один вопрос.
– Это ещё какой?
Но я знал, какой именно. Мы оба знали.
– Хочешь, чтобы я разложил всё по полочкам? Ну хорошо. – Сделав глубокую затяжку, он пожал плечами. – Мы должны решить, кого из нас предстоит стереть, когда всё останется позади. И, поскольку наш индивидуальный инстинкт самосохранения крепнет с каждой минутой, решить это надо сейчас.
– И как это сделать?
– Не знаю. Что ты предпочитаешь помнить? Визит к Кавахаре? Или разговор с Мириам Банкрофт? – Он грустно усмехнулся. – Полагаю, это даже не обсуждается.
– Послушай, речь идёт не просто о катании в постели. Секс размноженных копий остаётся единственным противозаконным развлечением. К тому же Ирена Элиотт заверила нас, что можно будет осуществить захват памяти и сохранить оба набора воспоминаний.
– Может быть. Она сказала, может быть удастся осуществить захват памяти. И всё равно остается вопрос, кого из нас предстоит стереть. Речь не идёт о том, чтобы объединить наше сознание. Можно лишь изъять часть памяти у одного из нас и добавить другому. Подредактировать. Ты хочешь, чтобы такое произошло с тобой? С тем из нас, кому посчастливится остаться в живых? Вспомни, мы не могли смириться с корректировкой модели, созданной «Хендриксом». Неужели ты думаешь, что мы выдержим то, что предлагает Элиотт? Нечего и думать об этом; можно говорить только о полном стирании. Или один, или другой. И мы должны решить – который из двух.
– Да. – Взяв бутылку виски, я угрюмо уставился на этикетку. – И что ты предлагаешь? Бросим жребий? Сыграем в «Камень, ножницы, бумага»? Скажем, серия из пяти игр до трёх побед.
– Я предлагаю кое-что более рациональное. Мы поделимся друг с другом нашими воспоминаниями, начиная с этого момента, и затем определим, что хотим сохранить. Какие воспоминания являются более ценными.
– Чёрт возьми, как ты собираешься сравнивать ценность воспоминаний?
– Мы их сравним. И ты это знаешь.
– А что если один из нас пойдёт на обман? Приплетет к правде выдумку, делая свои воспоминания более ценными? Или же солжет, вынося оценку?
Он прищурился.
– Ты это серьёзно?
– Многое может случиться за несколько дней. Как ты сам сказал, мы оба пожелаем остаться в живых.
– Если дело дойдет до этого, Ортега сможет прогнать нас через полиграф.
– Я бы предпочел бросить монету.
– Отдай мне бутылку, твою мать. Раз ты не хочешь подходить к этому серьёзно, я последую твоему примеру. Чёрт побери, тебе там могут просто спалить голову, и это решит все проблемы.
– Спасибо.
Я передал ему бутылку. Он аккуратно налил слой виски толщиной два пальца. Джимми де Сото не уставал повторять, что выпить за один раз марочного виски больше, чем на пять пальцев, – кощунство. После этого, как он утверждал, можно пить любую бурду – всё равно на вкус никакой разницы не будет. У меня возникло предчувствие, что сегодня вечером мы оскверним этот завет.
Я поднял стакан.
– За единство целей.
– Да, и за прекращение пьянства в одиночку.
Похмелье продолжало мучить меня почти сутки спустя, когда я наблюдал в мониторе отеля, как он уходит. Он вышел на тротуар и подождал, пока вытянутый сверкающий лимузин подъедет к бордюру. Дверь пассажирского салона плавно поднялась вверх, и я успел разглядеть внутри профиль Мириам Банкрофт. Затем он забрался в машину, и дверь так же плавно опустилась, скрыв из виду обоих. Задрожав, лимузин поднялся в воздух.
Я проглотил, не запивая, ещё несколько болеутоляющих таблеток, выждал десять минут и поднялся на крышу, где меня должна была встретить Ортега.
На улице было холодно.
Глава тридцать девятая
У Ортеги было несколько новостей.
В управление полиции позвонила Ирена Элиотт, сообщившая, что готова обсудить новое предложение. Звонок поступил на одну из самых защищённых линий Фелл-стрит, и Элиотт сказала, что будет иметь дело только со мной.
Тем временем наша ложь насчёт произошедшего на борту «Розы Панамы» держалась, и архивы системы видеонаблюдения «Хендрикса» оставались у Ортеги. Смерть Кадмина свела дело, заведённое на Фелл-стрит, к простой формальности, и никто не собирался копаться в нём. Расследование побега убийцы из хранилища полиции, предпринятое Управлением внутренней безопасности, находилось на начальной стадии. Ввиду предполагаемого соучастия искусственного интеллекта рано или поздно в поле зрения попадёт «Хендрикс», но пока что этого можно не опасаться. Сначала предстояла долгая межведомственная волокита. Ортега убедила капитана Мураву в том, что ей нужно подчистить кое-какие концы. Тот дал две недели, справедливо полагая, что Ортега не питает к УВБ тёплых чувств и приложит все силы, чтобы расследование затянулось.
Двое сотрудников Управления внутренней безопасности попытались принюхаться к «Розе Панамы», но отдел органических повреждений каменной стеной сомкнул ряды вокруг Ортеги и Баутисты. УВБ осталось ни с чем.
У нас было две недели.
Ортега летела на северо-восток. Чёткие инструкции, полученные от Ирены Элиотт, вывели нас на небольшое скопление куполообразных построек, обступивших западный берег озерка, затерявшегося в глухих лесах за сотни километров от цивилизации. Заходя на посадку, Ортега одобрительно хмыкнула.
– Тебе знакомо это место?
– А как же. Посёлок похитителей чужого сознания. Видишь спутниковую тарелку в центре? Она нацелена на какую-то древнюю станцию наблюдения за погодой, кружащуюся на геостационарной орбите. Так что у здешних обитателей есть бесплатный доступ ко всему происходящему в этом полушарии. Вероятно, на один этот посёлок приходится половина преступлений в области передачи информации, фиксируемых на Западном побережье.
– И никто их не трогает?
– Всякое бывает. – Ортега посадила воздушный транспорт на берег озера рядом с домиками. – Видишь ли, эти ребята поддерживают работоспособность старых орбитальных станций. Если бы не они, кому-то пришлось бы раскошеливаться на утилизацию станций, а это задача не из дешёвых. До тех пор, пока здешние виртуозы занимаются мелочами, с ними никто не связывается. Управление борьбы с преступлениями в области передачи данных ловит только крупную рыбу, а больше никому нет до них дела. Ты идёшь?
Я выбрался из аппарата, и мы пошли вдоль берега к посёлку. С воздуха он производил впечатление единообразия, однако сейчас я разглядел, что постройки расписаны пёстрыми картинами и абстрактными узорами. Не было двух одинаковых куполов, хотя на нескольких я разглядел руку одного художника. Кроме того, ко многим домикам примыкали крылечки, веранды, а кое-где даже бревенчатые пристройки. На натянутых между куполами верёвках сушилось белье, по улицам с громкими криками бегали резвящиеся дети.
Охранник встретил нас у внешнего кольца построек. Высотой больше двух метров, он, вероятно, весил столько же, сколько обе моих теперешних оболочки вместе. Под свободным серым комбинезоном я разглядел мышцы профессионального борца. Глаза охранника были налиты кровью, а из висков торчали короткие рога. Покрытое шрамами лицо казалось старым. Черта эта бросалась в глаза, потому что в левой руке он убаюкивал младенца.