На речке ситуация развивалась медленно. Големы громили друг друга, лучники лениво постреливали, и никто не мог сказать, куда именно попадали в речном бедламе: то ли в своих, то ли в чужих.
Вражеская конница неторопливо форсировала речку где-то выше по течению, мои тылы выстраивались в боевой порядок, и общее сражение выглядело весьма неэнергичным и размеренным.
Граф отдал приказ собирать собственные требушеты, но обстрелы моих сильно мешали ему в этом деле.
Он подтянул к речке пехоту, но пока не стал вводить ее в бой. Я сделал то же самое.
Перелом в динамике наступил, когда конница противника наконец ударила мне в тыл. Точнее, удар пришелся в семьдесят разномастных автономных големов. Это не такая уж большая сила, чтобы остановить полторы сотни хорошо обученных рыцарей, но моя кавалерия тоже не бездействовала. Она атаковала оба фланга вражеских всадников, и очень скоро вся ударная мощь конницы обнулилась в тесных рукопашных схватках, копья стали бесполезны. У меня в тылу, как и на речке, наступил хаос.
Граф решил, что пора поддержать автономных големов пехотой, и двинул основную часть войска через Майру. Я сделал то же самое. Но мои позиции были лучше: пехоту графа поддерживали жалкие остатки автономных големов, тогда как наших людей прикрывали управляемые големы, каждый из которых стоил трех-четырех солдат.
Никер следил на моими действиями молча, уже не пытаясь давать советы. А я чувствовал себя неплохо. Знания, вколоченные в меня в молодости, помножились на реальный опыт небольших схваток и штурмов. Я не считал себя талантливым полководцем, а старался все делать качественно и избегать авантюр. Вероятно, гениальный военачальник, например, прадед Праста, сразу разбил бы меня, но такие военачальники — вещь редкая, штучная, у графа они не водились.
Когда командиру вражеской конницы стало ясно, что в большой куче-мале он не одолеет ни автономных големов, ни моих всадников, ему пришлось протрубить отход. Остатки кавалерии графа стали выбираться из схватки и двигаться назад той же дорогой, которой пришли. Но туда, в рощу, я уже поместил арбалетчиков, которые стали бесполезны для поддержки сражающейся пехоты. Мои стрелки порядком проредили отступающую графскую кавалерию, и после этого я понял, что фактически победил.
Далее пришлось действовать энергично. Моя конница, едва выйдя из тесной битвы, получила приказ идти в обход графских сил. Пока обе пехоты перемалывали друг друга, ослабленные, но не потерявшие духа всадники добрались до тылов моего врага. А в этих тылах находились графские маги, уже и так близкие к панике.
Граф попытался выставить резерв из тридцати копейщиков, но у Алессандро, возглавляющего конницу, хватило ума этот резерв просто обойти. Вражеские маги бросились врассыпную, как это всегда бывает с магами, когда их атакует кавалерия. Такой маневр не остался незамеченным, и моя пехота поднажала.
Я буквально увидел перелом в сражении. Вот графские войска еще успешно сопротивляются, но через какое-то мгновение отдельные солдаты начинают убегать. Это выглядело как лавина: сначала катятся жалкие струйки снега, а через несколько секунд превращаются в грохочущий поток. Следом за первыми беглецами потянулись очень многие, увлекая по пути даже отчаянных храбрецов.
Я видел, как побежал граф со свитой. Они не забыли прихватить большой флаг с изображением синего дракона на белом фоне. Те маги, которые успели вскочить на лошадей, присоединялись к графу.
Я никого не преследовал. Не потому, что не хотел, а оттого, что из этого ничего хорошего не вышло бы. Большинство моей конницы составляли приезжие, которые желали грабить здесь и сейчас, а не там и потом. Рупрехт едва успел отделить от пехоты наши регулярные войска, как разнузданный грабеж начался. И это сильно смазало нашу с Никером радость от победы.
Только мои люди занимались делом: оказывали помощь раненым и подсчитывали потери. Остальные шарили по трупам и спорили друг с другом за каждого пленника. Когда эти споры приняли угрожающий характер, вмешался я и объявил всех пленников общей собственностью. За них надлежало получить выкуп, который был бы разделен между моими гостями. Я от своих долей отказался, потому что иначе напоминал бы пиратского адмирала, а не благородного барона, восстанавливающего справедливость. Никер похвалил меня за этот шаг, но хилу, доспехи и оружие поверженных врагов посоветовал все-таки взять.
Антуан подсчитал потери. Битва обошлась нам в девятнадцать убитых и двадцать шесть раненых. Граф потерял около шестидесяти убитыми. Еще шестьдесят попало к нам в плен, остальные разбежались. Среди трупов нашли и Праста. Ко мне притащили его тело, без доспехов и оружия, почти обнаженное, но я не стал злорадствовать. Меня это все огорчало. Наши с ним маленькие стычки превратились в грандиозную заварушку. Война началась с Праста, однако не могла закончиться даже после его смерти.
— Надо бы отметить победу, — произнес Никер, задумчиво рассматривая Праста и его белую рубаху с большой окровавленной дырой на груди. — Положено отмечать. Это ведь первая наша крупная победа.
— Отметим, если положено, — сказал я. — Но потом. Граф умчался собирать еще одно войско. Армию отчаяния. Нам нужно захватить как можно больше замков и, если повезет, подойти к столице графства, Карманьоле.
— А что нам мешает сразу туда пойти? — Никер отвернулся от Праста и принялся рассматривать реку, где плавали трупы големов и солдат. Солдаты казались единообразно серыми, а среди големов встречались и красные, и зеленые, и даже синие.
— Тогда за нашей спиной будут вражеские замки. К тому же мы не сможем взять Карманьолу сейчас.
Местные бароны в ужасе, судя по всему. Они окажут графу любую помощь, лишь бы остановить нас. Я бы предпочел подождать подкрепления. Ведь к нам теперь, после победы, еще кто-нибудь присоединится?
— Спрашиваешь! — усмехнулся Никер. — Собственности мало, а желающих ее заново распределить много. Но все равно нам лучше не затягивать или дать знать соседним графам, что мы не имеем интереса к их землям. Если они испугаются, то такое начнется…
Глава 33
Пока мои офицеры разбирались с пленными, я не отказал себе в удовольствии надеть скафандр и прогуляться по округе. Мне хотелось оценить обстановку, посмотреть, кто, куда и зачем бежит. Остатки армии графа удирали в основном через речку, огибая по широкой дуге наш лагерь, а затем двигались на север.
Сначала мне даже не приходило в голову убивать отступающих, но потом меня заметили два каких-то мага. Они шли пешком, однако сохранили своих големов.
Я все-таки не до конца понимаю некоторых людей. Если кто-то убегает, то нужно убегать, а не пытаться с помощью големов прикончить чужого «беспризорного» голема. Но магам захотелось приключений, и они натравили на меня своих созданий. Это были обезьянообразные существа — популярная модель. Судя по рыжей шерсти, вырванной то тут, то там, и полуразвалившимся пластинчатым доспехам, големы едва уцелели в схватке с моими войсками. И вот поди ж ты, магам все мало!
Управляемые големы резво бросились ко мне, хотя один из них прихрамывал и слегка отставал от приятеля. Я остановился и подождал, пока они приблизятся, а затем помчался изо всех сил к их хозяевам. В самом деле, зачем сражаться с марионетками, если можешь добраться сразу до кукольника?
Вероятно, мои враги удивились, когда неизвестный автономный голем, вместо того чтобы принять неравный бой с другими големами, побежал прямо к магам, весело размахивая дубинкой. Впрочем, долго удивляться им не пришлось, потому что дубинка вскоре встретилась с их телами. Големы, лишившись управления, потеряли цель своей жизни и принялись хаотично бродить по небольшому полю около рощицы.
Я вернулся в лагерь и вошел в палатку, где вылез из скафандра. Никер помог мне закрыть ящик, в котором мы перевозили «Халка».
— Скажи, Арт, а ты вообще насколько доверяешь дядюшке Вилли? — поинтересовался мой друг, когда я запирал ящик ключом, нанизанным на веревку. — Я тут подумал на досуге. Сатану ведь называют Отцом Лжи, как ему доверять? Может, он сказал лишь часть правды про деймолитов? Может, дело вообще обстоит не так, как дядюшка рассказывал? Я вчера говорил с одним из наших, его зовут Карол. Он — несостоявшийся храмовник. Сбежал оттуда, правда, у него возникли некоторые разногласия с извращенцем-настоятелем. Так этот Карол хорошо подкован в вопросах Многоединого и мятежного Сатаны. Карол рассказывал, что был такой иудейский пророк Исаия, который описал восстание Сатаны против бога. А другой пророк назвал Сатану Отцом Лжи. Поэтому я спрашиваю, ты веришь дядюшке?
— Да, все правильно, — я кивнул и повесил ключ от ящика на шею, чтобы он всегда был под рукой. — Сатану называли Отец Лжи. Но я ему верю.
— Арт! Почему?! — Никер по привычке вытаращил глаза.
— Ты, как и многие другие, совершаешь ошибку, когда думаешь, что лжец и отец лжи — одно и то же.
Сатана — ангел, он вообще не умеет лгать. Но, с другой стороны, он поощряет ложь, ведь ложь — это проступок, который отдает человека во власть Сатаны. Многие религиозные тексты утверждают, что ложь возникла после рождения Сатаны по его вине. Он — ее отец. Хотя Отец Лжи не способен соврать даже в мелочи, но может провоцировать на ложь всех остальных. Ты понимаешь, Никер? Бывало, что Вилли отказывался говорить со мной на некоторые темы, но он мне ни разу не соврал. Все его рассказы о деймолитах — чистая правда.
Мы собирались вскоре разобрать лагерь, но задержались из-за спекулянтов и перекупщиков. Я даже не знаю, откуда они взялись в таком количестве, но к нам потянулся плотный поток торговых телег. За доспехи, оружие, драгоценности, амулеты, даже портреты возлюбленных — за все была предложена цена. Никер считал, что это к лучшему, что войско избавится от барахла и пойдет вперед налегке.
Я не понимал отношений между местными жителями. Красть нельзя, но объявить войну соседу, а потом ограбить его можно. Продавать краденое нельзя, но если это трофей, который ты снял с мертвеца, убитого тобой, то ничего, хорошо даже. Любой был готов вцепиться в горло соседу или родственнику, а верховная власть не только не могла, но даже не пыталась ничего с этим сделать. «Все против всех» — вот девиз истинного феодализма.