Алессандро рьяно вскочил на ноги, далеко отшвырнув стул.
— Чего ж тут думать, господин граф?! — вскричал наш порывистый чемпион. — Какие-то твари выдают себя за людей, а мы затаимся и ничего с этим не сделаем?!
Антуан похлопал Алессандро по рукаву.
— Поддерживаю, — сказал он. — Этот Ракшан недавно выиграл у меня в карты шесть ливров. Да разве стал я бы с ним играть, если бы знал, что он не человек вовсе? Как теперь жить, господин граф? Я ведь буду подозревать каждого незнакомца в том, что он — голем!
К моему удивлению, к неудержимым воякам присоединился и Туссеан.
— Господа, я уже стар и много повидал на своем веку, — важно изрек маг. — Меня часто преследовали успехи и неудачи… неудачи чаще. Но как знать, может, они все вели меня к великому открытию големов, живущих как люди. Грех бездействовать!
На этой ноте я распустил собрание. Следующие несколько дней прошли в непрерывных раздумьях и беседах с дядюшкой Вилли, Никером или Эмилией. В конце концов мы худо-бедно, но выработали тактику противодействия человекоподобным големам, и я перешел к первой фазе нашего плана — отправил гонца с письмом к преподобному Аскольду в Авиньон.
Несмотря на проблемы с големами, текущие дела тоже требовали моего внимания. Я постепенно перебирался в Фоссано и даже сумел изгнать канцелярию бывшего бургомистра из ратуши. Теперь это большое трехэтажное здание находилась в моем распоряжении.
Я не забыл и о преступниках, которые с легкой руки Праста пытались меня прикончить. Пользуясь сведениями, полученными от моего несостоявшегося убийцы, раненного в руку, Рупрехт произвел несколько арестов. Мои офицеры допросили бандитов, затем схватили новую партию преступников, допросили этих тоже и доложили мне, что если арестовывать всех, непосредственно связанных с криминальными делами, то придется бросить за решетку десятую часть города. Выяснилось, что в моем драгоценном Фоссано наряду с гильдиями мастеров существуют гильдия убийц, гильдия воров, гильдия разбойников, гильдия сводников и даже гильдия попрошаек.
— И что мне с этим делать? — спросил я у Никера, когда мы стояли на балконе ратуши и разглядывали тусклые огни от свечей, усыпавшие город.
— Повесить всех, — равнодушно пожал плечами добрый Никер.
— Придется вешать сотен пять. Не многовато ли?
Мой друг с удивлением обернулся ко мне.
— Арт, с каких это пор ты стал жалеть преступников?
— Мне не хочется проливать больше крови, чем нужно, — признался я. — Наш поход на Жоффруа принес нам графство и ничего больше. Эта ситуация с человекоподобными големами перевернула все наши планы. Я даже не знаю, имеет ли смысл готовиться к нападению на соседей. Изначально нам нужна была большая армия для атаки деймолитов. А теперь получается, что мы увязнем в скрытных сражениях с их шпионами.
— Титул графа придал больший вес нашему влиянию, — Никер провел рукой по шершавым каменным перилам балкона. — А титул герцога принесет еще больше пользы. Даже в войне со шпионами к графу прислушаются охотнее, чем к барону, а к герцогу охотнее, чем к графу.
В это мгновение арбалетный болт примчался откуда-то снизу, пролетел в сантиметре от моего лица, врезался в стену и упал на деревянный пол.
— Черт! — воскликнул я, и мы с Никером быстро отступили в комнату.
Поднялась тревога и забегала охрана ратуши, состоящая как из моих людей, так и из городских стражников.
— Интересно, кто на этот раз хочет меня убить, — произнес я, надевая доспех.
— Сейчас поймаем и спросим, — серьезно ответил Никер.
Я возглавил поисковый отряд, но дело с поимкой не заладилось. Внизу под балконом было слишком много темных мест, откуда мог прилететь болт. Злоумышленник скрылся, и даже опрос местных жителей ни к чему не привел. Мы оцепили кварталы вокруг ратуши, проверили городские ворота и убедились, что они с вечера не открывались, а затем мои солдаты принялись методично прочесывать территорию.
Я никак не мог оставить это покушение безнаказанным. Иначе что это был бы за пример для других? Этак каждый может решить, что он имеет право напасть на целого графа, и такой поступок сойдет с рук. Даже в мою бытность простым бароном все покушавшиеся на меня несли наказание.
Никер тоже недоумевал, кто посмел напасть на графа. Все явные уголовники находились в наших руках, а кроме них у кого бы хватило духа совершить покушение, да и зачем это делать? Никер даже предположил на следующее утро, что, может, агенты деймолитов пронюхали о том, что мы раскрыли их тайну, и собрались меня прикончить.
— Сомневаюсь, что это агенты деймолитов, — ответил я, собираясь возглавить очередной рейд, чтобы прочесать наиболее криминальные районы Фоссано. — Они обычно ликвидируют всех причастных к тайнам, а не кого-то одного.
— Надо же с кого-то начинать, — философски пожал плечами Никер. — Почему бы не с тебя?
Рейд увенчался лишь относительным успехом. Мы захватили парочку пришлых головорезов, которые, впрочем, не имели никакого отношения к покушению на меня. Дело приобрело мистические очертания, будто невидимый убийца взялся ниоткуда и исчез в никуда. Но потом, совершенно неожиданно, нам открылась истина. Она оказалась более прозаической, чем предположения Никера о деймолитах, но довольно неприятной.
Уже вечером следующего дня, когда мы с офицерами вырабатывали очередной план по поимке неуловимого убийцы, а Эмилия, прибывшая ко мне в гости, этот план критиковала, к нам пришел некий Раксис, десятник городской стражи.
— Господин граф, несмотря на то что ваши люди и мы, городская стража, недолюбливаем друг друга, — Раксис выглядел, как пожилой грек, с большим крючковатым носом и черными подвижными глазами, — я считаю своим долгом сообщить, что догадываюсь, кто вчера покушался на вашу жизнь.
Я показал десятнику на место за длинным столом, а потом произнес:
— Мне ничего не известно о «нелюбви» между моими людьми и городской стражей. И гарнизоны замков, и моя личная гвардия, и городская стража работают на одного человека. Этот человек — я. Мы все делаем одно общее дело. Так кто же преступник, по-вашему?
Раксис наклонил голову, показывая, что принял к сведению мою небольшую лекцию, и ответил:
— Господин граф, один из моих подчиненных Олаф несколько раз выражал неудовольствие теперешними порядками. Оба его брата арестованы дней пять назад. Они содержали притон, где перепродавалось краденое, а иногда даже занимались явным разбоем. Олаф слышал, что их собираются повесить.
— Может, и собираются, — подтвердил я. — Это уж как суд решит. Так что там с этим Олафом? Я не караю за неудовольствие, если оно не высказывается слишком уж громогласно.
— Олаф вчера находился в патруле, господин граф. Вместе со мной и еще двумя стражниками он обходил улицы вокруг ратуши. Мы видели вас с господином Никером, вы стояли на балконе и что-то обсуждали. Олаф сказал, что ему нужно отойти по нужде. Он куда-то ушел, и вскоре поднялась тревога. Все бегали, кричали, что вас кто-то хотел убить. Я сначала не подумал на Олафа, но он сегодня весь день вел себя странно, нервничал слишком…
— Он вчера в патруле был вооружен арбалетом? — перебил десятника Рупрехт.
— Да, господин сотник.
Я с досадой отодвинул от себя листы бумаги и чернильницу.
— Просто здорово! Вчера меня пыталась убить моя же городская стража!
— Что вы, господин граф! — отчаянно замахал руками Раксис. — Не стража, а Олаф! Один Олаф!
— Это потому, что в страже служит кто угодно, — включился в разговор Никер. — У него оба брата — воры, а он в страже.
— Так если всех с братьями-ворами прогонять, то никого не останется, — мудро заметил Рупрехт. — У нас тут все братья и кумовья. Вы, господин Никер, думаете, что в нашей свежеотобранной гвардии все в порядке? Там у половины родственники среди арестованных. Ко мне каждый день ходят с просьбами заступиться.
Я подумал, что невольно Рупрехт выдвинул важный аргумент в пользу того, что массовых казней лучше избежать. Как ко мне будут относиться мои же люди, если я казню их родных?
— Где сейчас Олаф? — спросил я.
— В этом здании, в карауле, — ответил Раксис с виноватым видом.
— Рупрехт, допросите Олафа, — сказал я. — Да сделайте это так, чтобы узнать правду. Мне не нужны самооговоры. Мне нужен настоящий убийца.
Сотник сразу поднялся и вышел из комнаты. Я поговорил с Раксисом и расспросил о настроениях среди городской стражи. Оказывается, народ в целом принимал меня положительно. Многие надеялись, что их финансовое положение улучшится, бедность отступит. На людей особое впечатление произвело то, что я забрал голодающих сирот у жрецов и организовал что-то вроде юнкерской школы для мальчиков. А девочек Эмилия перевезла в замок Таглиата.
Еще Раксис сказал мне, что люди взволнованы вестями о надвигающейся с юга Италии эпидемии какого-то мора. Впрочем, и тут раздавались голоса, уверяющие, что граф защитит от этой напасти.
Рупрехт вернулся вскоре и доложил, что Олаф во всем признался, даже не особенно запирался. Стражник думал, что убийство графа способно остановить казнь его братьев.
В моей голове мелькнула забавная мысль, что мы раскрыли это преступление, сидя в кабинете, в лучших детективных традициях. В тот же день я и Рупрехт отобрали из всех наших арестантов десяток самых отпетых разбойников и убийц, а остальных поручили городскому суду под председательством бывшего бургомистра Эжена.
Я старался выполнять все данные обещания и потому сделал Эжена дворянином. Для этого пришлось прибегнуть к ухищрениям, я же все-таки граф, а не король. Я выделил небольшое поместье рядом с Фоссано, назвал это поместье манором и взял Эжена в вассалы. Прямой вассал графа, обладающий манором, автоматически считается дворянином.
Все последние дни я ждал вестей от преподобного Аскольда и наконец дождался возвращения гонца. Аскольд писал в ответном письме, что встревожен моими туманными намеками насчет появления опасных «големов нового типа», и звал меня в гости. Наш план по противодействию шпионам деймолитов перешел в активную фазу.