– Значит, корпорации используют имперское правительство, чтобы держать в узде присоединенные нации? Да, так оно и есть. Именно это происходит и у нас.
– Поэтому меня и пугает, что корпорации могут предпочесть экономическому давлению военную силу в качестве более легкого способа поддержания порядка в присоединенных странах и колониях. Корпорации использовали имперское правительство с целью разорения непокорных наций. Теперь я опасаюсь, что они начнут уничтожать тех, кого не в состоянии контролировать.
– Господи! – Брувер уставилась на мужа. – Ты хочешь сказать, что если мы не уступим Мацудаире, адмирал Хории может попытаться уничтожить наш народ? По-твоему, мы должны уступить?
Санмартин кивнул.
– Но мы не можем этого сделать! – воскликнула Брувер. – Не можем! Какое право они имеют так поступать?
Он посмотрел на нее, чувствуя, что коснулся больного места.
– Японцы, дорогая, так долго уверяли себя, что они отличаются от всех остальных народов, что некоторые из них и вовсе не считают нас за людей.
Пятница (311)
Около полуночи Хярконнену наконец удалось расшифровать присланное Мидзогути сообщение, перевернув пленку на другую сторону, увеличив скорость в сто раз и повысив звучание на четыре октавы.
Доклад подтверждал худшие подозрения Верещагина. Империя все чаще применяла силовые методы контроля над Землей и колониями на других планетах. Министерство безопасности расширяло властные полномочия. Национальные батальоны распускались, а офицеры неяпонского происхождения увольнялись. Хуже всего было то, что колонию на Эсдраэлоне довели до мятежа. Восстание подавили ценой гибели двух третей населения планеты.
Когда Мидзогути умолк, Харьяло покосился на Верещагина. Варяг сидел неподвижно; на его лице отсутствовало всякое выражение.
– Так вот к чему нас готовят, – промолвил Харьяло.
– Этого я и боялся, – откликнулся Верещагин. – Правда, я надеялся… – Он не договорил.
– Что же нам делать? – вздохнул Харьяло.
– Не знаю, Матти, – ответил Верещагий. – Немедленно сообщи Петру и Раулю. Они оба подозревали нечто подобное. – Вынув из кармана трубку, он покрутил ее в руках. – Пожалуйста, возьми на себя командование хотя бы на денек. Мне нужно все обдумать. В любом случае, мы должны подождать, пока АДС что-нибудь не предпримет. Сейчас мне надо возвращаться. Адмирал Хории ожидает меня в штабе. – Верещагин встал, собираясь уходить.
– Антон, – окликнул его Харьяло. Верещагин обернулся. – Помнишь, что говорил римский центурион?
– Марк Флавиний? Он говорил: «Если от нас хотят, чтобы наши кости без всякой пользы гнили на пустынной дороге, пусть поберегутся гнева легионов!»
Суббота (311)
Во время следующего визита в штаб Верещагин, не имея специальных поручений, читал в отведенном ему помещении, когда туда вошли адмирал Хории и его адъютант, капитан Ватанабе.
– Доброе утро, адмирал. – Отложив книгу, Верещагин встал и поклонился.
– Доброе утро, подполковник. – Так как в комнате, кроме койки, стола и одного стула не было никакой другой мебели, Хории остался стоять. – Что за книгу вы читаете?
– Биографию Авраама Линкольна, написанную Сэндбергом[7]. Книга очень старая, но превосходная. – При виде непонимающего выражения лица Ватанабе, Верещагин добавил: – Линкольн был президентом Соединенных Штатов Америки во время Гражданской войны.
– Да, конечно, – кивнул Ватанабе. – Он освободил рабов.
– Он чувствовал себя обязанным сделать это, – отозвался Верещагин.
– И как же вы оцениваете президента Линкольна? – спросил Хории.
Верещагин немного помедлил перед ответом.
– Линкольн был великим и гуманным человеком, понимающим слабости других людей не менее, чем свои собственные. Меня удивляет его проницательность не менее, чем отвага и юмор.
– Да, очень интересный человек. И очень интересный коврик. – Хории указал на яркий шерстяной коврик, частично вышитый, частично связанный, который лежал на полу. – Настоящее искусство.
– Это мой риидзи. Подарок солдат 1-й роты.
– Жаль, что я не смог найти время поговорить с вами как следует.
– Я все понимаю.
Какое-то время они продолжали бессодержательный разговор. Верещагин терпеливо ожидал, пока Хории не даст понять истинную цель своего визита.
– Как продвигаются операции майора Харьяло по уничтожению АДС? – наконец осведомился адмирал.
– Я как раз собирался навестить его, если, конечно, у вас нет для меня других поручений. Одна из его рот проводит состязание по бегу по пересеченной местности с картой и компасом, и они хотят, чтобы я был судьей. – Верещагин осторожно добавил: – Что до операций, то партизанское движение крайне трудно уничтожить, пока условия благоприятствуют его существованию.
– Война – это диалектика воли, подполковник Верещагин, – назидательно произнес Хории. – Важно произвести на противника такое психологическое воздействие, чтобы убедить его в бессмысленности дальнейшего сопротивления. Именно такой эффект мы и должны произвести на членов АДС и их пассивных сторонников. – Он улыбнулся. – Судя по вашему досье, вы должны это отлично понимать. Мне говорили, что адмирал Накамура прозвал вас Серторием.
– Адмирал Накамура был очень любезен, – слегка поклонился Верещагин.
– Вы по происхождению русский, не так ли?
Верещагин кивнул.
– Моя мать была финка, а отец – из Санкт-Петербурга.
– Люди не понимают, как много пользы принесла России катастрофа, – заметил Хории. – У народа не осталось ни пищи, ни надежды. Хотя многие российские города были уничтожены, а масса людей
погибла от чумы, оставшиеся в живых вправе гордиться собой. СПИД и многие другие заболевания, ведущие к вырождению, исчезли почти полностью. После катастрофы русские стали куда более здоровой нацией, верно?
– Может быть. Но страшной ценой, – ответил Верещагин.
– Иногда экстраординарные ситуации требуют суровых мер, – словно извиняясь, вздохнул Хории. Помолчав, он добавил: – Я прочитал в вашем досье, что вы можете цитировать «Калевалу»?
– Только фрагменты. – Верещагин заговорил нараспев: – «Знаю тайны я железа. Знаю я истоки стали. Воздух – мать всего живого. А вода – сынок ей старший. Средний сын – огонь горячий. Младший сын ее – железо». «Калевала» в основном состоит из подобных заклинаний. Впрочем, там немало увлекательных историй.
– Не сомневаюсь, – согласился Хории, – в этом отношении она напоминает наши древнейшие летописи – «Кодзики» и «Нихон-соки».
– Да, до некоторой степени, – кивнул Верещагин.
– Конечно, культурное наследие очень и очень важно. Батальон майора Харьяло был сформирован в Финляндии и уже много лет оторван от Земли. Вам не кажется, что его стоило бы вернуть на родину, если здесь все пойдет хорошо?
– Уверен, что многие из людей майора Харьяло приветствовали бы такую возможность, – осторожно одобрил Верещагин.
– Это трудная задача, но мы как-нибудь обсудим ее подробно. Пожалуйста, держите меня в курсе относительно операций майора Харьяло.
– Разумеется. Надеюсь, его старания увенчаются успехом.
– Посмотрим. Я пессимист, Верещагин. Всегда им был и очень этому рад. Пессимизм – вид искусства. Военные события непредсказуемы, но мы посмотрим.
Выйдя в коридор, Хории обратился к Ватанабе:
– Разумеется, упоминание о Сертории озадачило вас.
– Так точно, достопочтенный адмирал.
– Плутарх сравнивал Сертория с Филиппом Македонским[8], Антигоном[9] и Ганнибалом, считая, что последние были хотя и удачливее, но Не умнее его. Он родился в Нурсии и служил Риму в войсках с кимврами и кельтскими племенами, где потерял один глаз. Во время Первой гражданской войны Серторий завоевал для Цинны[10] Италию, а впоследствии, не найдя поддержки в своих выступлениях против роскоши, удалился в Испанию. Серторий не был удачливым человеком, как и Антон Верещагин.
– Не понимаю, достопочтенный адмирал.
– Если бы Сераторий родился римлянином, то мог бы достигнуть самых высоких должностей. А так ему приходилось оставаться простым служакой, невзирая на все его таланты. Он был человеком огромной честности, но жил в эпоху, когда честность была презираема.
– Теперь мне понятна параллель. Благодарю вас за объяснения.
– Верещагин, несомненно, осведомлен, что иностранные офицеры более нежелательны на императорской службе. Первой его заботой будет благополучие своих офицеров и солдат. Я подал ему надежду в форме репатриации на Землю. Это побудит его усердно осуществлять наши интересы.
Ватанабе задумался.
– Могу я спросить, сэр, что дальше произошло с Серторием?
– Конечно, можете. Лузитане[11] призвали его к себе военачальником, и несколько лет он успешно защищал их от римских полчищ диктатора Суллы[12]. Серторий нанес поражение многим римским армиям, включая армии Метелла[13] и Помпея[14] Великого. Но все кончилось, когда боги оставили его своей милостью. Его предавали, он становился все более озлобленным, терял осторожность и в конце концов был убит изгнанниками, которых сам приютил, а его государство распалось.
– Каждый человек должен повиноваться своей судьбе.
– Разумеется, Ватанабе. Я внимательно прочел то, что написал Плутарх. Серторий, безусловно, знал, что его собираются, убить, и подчинился воле рока.
– То, что вы намеревались сообщить Верещагину, было уж очень завуалированно. Простите мою нескромность, но сможет ли иностранец это понять?
Хории улыбнулся, продемонстрировав острые зубы.
– Когда я узнал, что здешним батальоном командует подполковник Верещагин, то первым делом прочитал все его письменные работы. Его диссертация была озаглавлена «Сражение в применении к теории турбулентности». Эта теория – один из аспектов динамики. Она пытается объяснить взаимодействие элементов как контролируемый хаос.