Этот путь неприемлем, он в корне неправилен. Неправилен, поскольку основная ставка делается не на испытанные в боях силы, а только на условные силы; неправилен этот путь еще и потому, что трудно себе представить, чтобы тайное вооружение многотысячной массы народа, организация сопротивления на основе заговора ее не были бы своевременно обнаружены полицией. Всякий путч и заговор, таким образом, уже в принципе несет в себе свой смертный приговор и может привести лишь к напрасным жертвам.
Освободительная вооруженная борьба венгерского народа примет всеобщий характер не за счет организации путчей и заговоров, а в результате ежедневных вооруженных выступлений народных масс, сведенных в небольшие боевые группы.
Пассивное сопротивление приняло общенациональный характер. Пора переходить к следующему этапу! Пусть разгорится во всех ячейках общества — на предприятиях, в казармах, на фронте и в тылу, в городах и селах — активное сопротивление. Вставайте на путь организации боевых партизанских групп! Организуйте забастовки и небольшие боевые выступления! Через партизанскую борьбу — вперед к всеобщей национально-освободительной борьбе!»
Мелкие вооруженные выступления в ноябре и начале декабря действительно участились, особенно в столице и ее окрестностях. Были совершены нападения на колонны немецких военных автомашин и танков. В течение нескольких дней перед гостиницей «Астория», на Бульварном кольце, на улице Алкотмань, перед гостиницей «Вена», на бульваре Музеум, на улице Юллёи, в Обуде, Уйпеште, Ракошпалоте и у поселка Мария-Валерия в воздух взлетали гитлеровские грузовики, перевозившие боеприпасы и солдат. В окрестностях Пештуй и у Келенфёльда были взорваны железнодорожные пути. В конце ноября у чепельского железнодорожного моста партизанские группы одновременно в восемнадцати местах подорвали железнодорожное полотно. В Обуде несколько раз взрывали линию электропередачи.
Одно за другим следовали нападения на нилашистские центры, особенно в пригороде, был произведен взрыв и в нилашистском «Доме верности». Партизаны Уйпешта, пока у них не было оружия, употребляли самодельные палицы: к концу железной палки приваривали тяжелый железный набалдашник. У убитых нилашистов отбирали оружие: так появились у партизан первые винтовки. Один из отрядов подрывников произвел взрыв в городском театре во время торжественного собрания нилашистов. Был взорван также и книжный магазин нилашистов на улице Лайоша Кошута.
Все эти выступления можно было бы считать действительно успешными, если бы вслед за ними разгорелось массовое вооруженное сопротивление.
Группа здравомыслящих венгерских офицеров приступила к организации вооруженного восстания в армейских кругах, но в их среду проник предатель. 22 ноября вечером жандармский капитан нилашист Радо с двадцатью сыщиками ворвался в квартиру Вильмоша Тарчаи, отставного капитана генерального штаба, и по телефону от его имени обманом вызвал туда руководителей групп сопротивления — офицеров и гражданских. В это же время вновь арестовали Эндре Байчи-Жилински, который был освобожден из заключения в день, когда регент обратился к стране со своим воззванием. Со времени своего освобождения Байчи-Жилински занимался организацией внутреннего сопротивления.
В течение двенадцати дней подряд нилашистские жандармы «допрашивали» арестованных, применяя зверские пытки. Из камеры пыток их доставили в чрезвычайный военный трибунал. Шесть руководителей были приговорены к смертной казни, но пересматривавший приговоры министр всеобщей мобилизации Эмиль Коварц троих помиловал. Смертные приговоры, вынесенные Яношу Кишу, полковнику Ене Надю и капитану Вильмошу Тарчаи, были приведены в исполнение.
Байчи-Жилински тогда еще не был приговорен. С ним разыграли комедию, так как он был депутатом Национального собрания: сначала его нужно было лишить депутатской неприкосновенности. А для этого Байчи-Жилинского из Будапешта перевезли в Шопронкёхид. Перед отправкой он еще смог переговорить с женой. Он сказал ей: «Перед будущими поколениями совесть моя чиста. С жизнью я уже рассчитался. Да и нет у меня желания жить после казни моих боевых товарищей, мужественных и стойких».
Нилашистские палачи приговорили его к смертной казни и 24 декабря, когда войска Красной Армии полностью окружили Будапешт, казнили во дворе тюрьмы в Шопронкёхиде.
На пештской стороне линия фронта в течение нескольких недель неподвижно застыла на подступах к столице. Изрядно испугавшись в начале ноября, нилашисты вновь приободрились, однако, когда советские войска форсировали Дунай южнее Будапешта и, описав огромную дугу, двинулись на север, чтобы окружить столицу, среди нилашистов вспыхнула паника. Их руководители, неоднократно твердившие, что ни в коем случае не покинут столицы, без лишнего шума переместили свои резиденции в Западную Венгрию. Началась эвакуация правительственных учреждений. В спешном порядке проводились демонтаж и эвакуация заводов и фабрик, в армию срочно призвали рабочих, имевших до этого броню. Государственные ценности увозили на запад, десятки тысяч людей перекочевывали в Задунайский край, а потом в Германию. Все будапештские мосты были заминированы, вдоль набережной Дуная возводились противотанковые укрепления, оборудовались артиллерийские позиции, устанавливались проволочные заграждения, минные поля. Все крупные промышленные предприятия были заминированы. Ждали только сигнала для их взрыва, а жители Пешта все еще подбадривали себя тем, что немцы-де не будут оборонять Будапешт и сдадут его без боя.
Кто оказался посмелей, тот не подчинился приказу и не явился на призывной пункт, но серьезного сопротивления гитлеровцам оказано не было, хотя те уже начали сплошную эвакуацию городов и сел, находившихся по соседству с Пештом. Под угрозой расстрела население Юлли, Шорокшара, Дунахараста и других местечек должно было в считанные часы покинуть свои дома. По шорокшарскому и крепешскому шоссе с утра до ночи в течение нескольких дней двигался сплошной поток людей, изгнанных из своих домов. Многие из них толкали впереди себя самодельные тележки или детские коляски, нагруженные кое-какими вещами, поверх которых сидели маленькие дети.
И снова пример показал рабочий класс.
4 декабря утром на здании управы в Чепеле было вывешено объявление, требовавшее, чтобы рабочие всех чепельских заводов собрались в указанном месте вместе с родственниками для эвакуации в Комаром. Чепельцы несколько дней назад своими глазами видели, как гитлеровцы грабили и мародерствовали в эвакуированном Шорокшаре. Они знали, что то же самое ожидает и их дома: все, что они нажили своим трудом, будет расхищено фашистами, а им достанутся только страдания, бездомная жизнь и тяготы холодной зимы.
Рабочие сорвали объявления, толпой направились к зданию и потребовали отмены нелепого распоряжения.
Солдаты и полицейские, которые должны были разогнать толпу, встали на сторону рабочих. Тогда на грузовиках прибыли вооруженные нилашисты, но большая часть их даже не посмела сойти с машин. Дабы как-то успокоить рабочих, на собственной машине прибыл один из нилашистских вождей, но ему даже слова не дали произнести, забросали его камнями. Толпа немедленно освободила восьмерых рабочих, которые были арестованы нилашистами. Несколько жителей поселка подчинились было приказу об эвакуации, но все их вещи разбросали, а повозки перевернули.
Демонстрации продолжались и на второй, и на третий день. На сторону бастовавших перешли два ответственных чиновника управы. Нилашисты арестовали обоих. Народ стал требовать их освобождения. Вскоре разнеслась весть о том, что в Королевском лесу венгерские солдаты раздают оружие рабочим, а гитлеровцы отменили приказ об эвакуации.
Весть о чепельских событиях, хотя газеты о них молчали, приобрела широкую огласку и явилась примером для жителей других районов столицы, которые тоже отказались выполнить гитлеровский приказ об эвакуации.
Нилашисты чувствовали, что массы все больше и больше отворачиваются от них. Предчувствие конца они пытались утопить в оргиях и садистском угаре. Нилашистские центры, где проводилось все больше допросов, превратились в центры разврата и насилия.
Жандармские сыщики и подразделения нилашистского и фашистского гестапо преследовали группы сопротивления. В «Доме верности», в Королевской крепости и других местах полным ходом шли заседания трибунала по привлечению к ответственности лиц, занимающихся «антинациональной» деятельностью. Для членов трибунала было вовсе не важно, совершил ли на самом деле арестованный то, что они квалифицировали как преступление. Они арестовывали известных политиков, общественных деятелей, которые не разделяли нилашистских взглядов. И как только стало ясно, что Будапешт вот-вот будет окружен советскими войсками, всех политических заключенных вывезли в Задунайский край.
В один из декабрьских дней рано утром ко мне заявился один из студентов колледжа Дьёрфи с разбитым лицом, серьезными ранами на голове и обеих руках. Я знал, что месяца два назад он был задержан гестапо, и вот теперь он все же стоит предо мной и даже чуть улыбается.
Студент рассказал мне, что он убежал из эшелона заключенных вместе с несколькими товарищами. Когда проехали Келенфёльд, они вырвали из стенки вагона несколько досок и выпрыгнули в темную ночь. Часовые обнаружили побег и открыли по ним огонь. Он не знал, что случилось с остальными. Его, во всяком случае, пули не задели, только вот ушибы получил, когда упал на землю. Всю ночь бродил, а теперь вот пришел ко мне, чтобы установить связь с какой-нибудь партизанской группой…
С улицы доносился грохот пушек стоявшего около самой столицы фронта, иногда с треском разрывался снаряд. Вот взвыли сирены, и сразу же затараторили батареи ПВО, а этот парень, только что вырвавшись из объятий смерти, ищет связь, чтобы вновь включиться в борьбу. Было что-то обнадеживающее в том, что он появился здесь, и на какой-то момент я поверил, что все же найдется у венгров сила, которая хоть в последний момент, но сможет изменить судьбу целого народа.