— Мать твою так! — прошипел Гал и, схватив винтовку, побежал к двери. — Ах ты, сволочь, дезертир!
— Ого! — подскочил к нему Пако и загородил дорогу. — Постой!
— Уйди!
— Стой! — повторил Пако, упираясь ладонью в грудь Гала. — Ты мне как-то говорил, что, если с тобой что-нибудь случится, я должен командовать отделением. Ты сейчас не в себе, вот я и беру командование на себя… Вернись на место…
Гал посмотрел Пако в глаза, кивнул и прислонил винтовку к столу.
— Я понял… Как я был прав тогда, когда хотел его поставить к стенке… Надо было с ним…
— Ты прав, и этого у тебя никто не отнимет, — согласился Пако. — Я понимаю, что ты хотел догнать его. В другое время я и сам побежал бы за ним, с тобой наперегонки. Но посмотри вокруг! Сколько нас осталось?
— Собственно, я даже рад этому, — согласно закивал Гал. — Зачем ему быть исключением? Все эти мерзавцы бежали с фронта, вот и он тоже сбежал. Каждый по мере предоставившейся возможности…
— Тогда опять принимай командование! — сказал Пако. — Нам нельзя действовать опрометчиво…
Гал уже успокоился и снова подумал о том, что у войны есть свои законы, много законов, и порой один из них, к счастью, исключает другие. Если бы этот Уй не сбежал (а он должен был сбежать), то они, возможно, до сих пор бы молча, борясь с тяжелыми мыслями, думали только о Келлнере, о Бабяке, о том неизбежном моменте, когда они тоже лягут рядом с погибшими, рядом с Парнишкой… И хорошо, что одна забота вытесняет другую. В результате в душе остается только одна, самая важная, самая большая забота… Что-то им принесет ближайший час? Нужно как можно внимательнее следить за дорогой.
Гал посмотрел в окно. Небо снова стало синим, как было до бури. Напоенная дождем земля нетерпеливо отдавала излишки влаги, воздух дрожал, а в лужицах отражались и ослепительно сверкали отвесные солнечные лучи. Гал посмотрел на тень, падающую от заводской трубы. Взглянул на часы. До назначенного срока оставалось час с четвертью, а тень как будто показывала, что еще меньше. Она стала еще короче, края ее дрожали…
Хорошо, что время идет! Так оно и должно быть. Только надо наблюдать… Наблюдать не только за тенью от трубы. И не смотреть туда, где за фабричной трубой валяется Парнишка рядом с трупом вражеского солдата; лежат, словно их обоих сморила усталость после тяжелой работы. С большим трудом они тащили пушку, она тут же, рядом с ними. Гал знал, что, сколько бы раз и с какой целью он ни смотрел в окно, он всегда будет видеть эту картину… На миг он ужаснулся. Неужели у него перед глазами всегда будет стоять эта картина? Неужели ни он, ни другие его товарищи не смогут никогда забыть ее? Сейчас для них весь мир со всеми его огорчениями и заботами сосредоточился в одном этом…
В детстве летом Гал не раз ходил на рассвете на берег Ипойи; они тогда еще жили в Дьярмате, в полутемном подвале, из которого он вырывался на волю с таким чувством, словно выныривал из воды.
Он выходил из города, шел по омытым росой лугам с длинной ореховой удочкой в руке. Садился на обрывистом берегу, где дорога почти касалась берега. А когда ему надоедало таращить глаза на спокойно колеблющийся пробковый поплавок, он подолгу смотрел на задумчивые плакучие ивы, росшие на берегу, любовался сверкающей на солнце панорамой города и силуэтами далеких гор.
Позже, попав в Тарьян, Гал часто вспоминал тот обрывистый берег, а иногда думал, что, если у него будет спокойная старость, он обязательно переселится в те места и будет на рассвете бродить по освеженным росой лугам…
Сейчас, глядя на застывший в тишине заводской двор, думая о двух трупах, валяющихся возле пушки, наблюдая за медленно укорачивающейся тенью от трубы, Гал вдруг почувствовал, как остро захотелось ему вдохнуть аромат тех далеких рассветов. Он чуть было не закричал…
Потом он сказал Пако и Деме, чтобы те внимательно наблюдали за местностью, а сам подошел к Халковичу и, сев рядом с ним, посмотрел во двор через пробитую в стене брешь.
— Ну, что у вас там нового? — спросил Халкович.
— Ничего. Пока…
— А я вот сижу тут и думаю: а не зря ли я торчу тут на сквозняке? У меня даже шея онемела…
— Наверняка не зря сидишь… Что не удастся батальону или роте, может сделать взвод или отделение. Они могут зайти и с тыла…
— Хорошо, я не потому так сказал. Я ведь не приклеен к этому месту. Если нужно, я могу и к вам перейти… Как ты думаешь, бригада далеко ушла?
— Теперь уж им немного осталось, — ответил Гал. — Как дойдут до Терени, так, значит, все в порядке…
Халкович гмыкнул и почесал под мышкой.
— Я верю, что в пути с ними ничего не случится.
— Да не должно бы. Разве только что-нибудь такое, как у нас тут.
— Это чепуха, — возразил Халкович. — Оставят опять несколько человек в заслоне, и все… Как по-твоему, кого они могут оставить?
— Не знаю… Наверное, все равно кого. Оставят, сколько нужно, а остальные тем временем дойдут до дома…
— Это ты, командир, хорошо объясняешь, только напрасно, — улыбнулся Халкович. — Это истина, которая каждому ясна…
Гал хотел было еще что-то сказать, но Деме неожиданно крикнул.
— Ух ты! Посмотрите-ка!
Схватив винтовку, Гал подскочил к окну. Он увидел за углом сушилки прячущегося Уйя, который, осмотревшись и втянув голову в плечи, большими прыжками побежал к придорожному кювету.
— Вон он! — радостно воскликнул Гал, вскидывая винтовку. — Только бы он чуть-чуть приподнялся…
Уй метров пятьдесят прополз по-пластунски по дну кювета. Иногда на какое-то мгновение показывалась его спина или фуражка, но стрелять в него в тот момент было бесполезно. Потом он совсем исчез из виду минут на пять.
— Если он унесет свою шкуру целой, — прошептал Гал, — тогда… Пако! Возьми винтовку и, как только он покажется, стреляй не раздумывая!
— Мне кажется, — хрипло выдавил Пако, — что он не…
Договорить он не успел. Уй выскочил из кювета и бросился к пушке, размахивая связкой гранат.
— Не стреляй! — закричал Гал.
— Я же говорил! Говорил! — прерывающимся голосом воскликнул Пако.
И в тот же миг со стороны противника затрещали винтовочные выстрелы. Уй упал лицом вперед, словно кто-то невидимый толкнул его в спину. Но он уже был возле самой пушки. Как только он коснулся земли, раздался взрыв, сверкнуло пламя. Пушку оторвало от земли и, расколов надвое, бросило на землю. Ее обломки попали в Уйя. Силой взрывной волны Парнишку перевернуло, а солдата сбросило в кювет.
— Так вот что он задумал… — с трудом ворочая языком, произнес Пако, но Гал тут же закричал:
— Тихо! Молчать!
Наступила тишина. Ни на каком языке не было такого слова, которое можно было бы произнести в эту минуту. Сейчас мог бы говорить один Уй… «Докладываю, мною уничтожено орудие противника, угрожающее нашему подразделению». Только эти словно можно было бы, пожалуй, воспринять. Они имели смысл, все остальное, что могло бы быть сказано по поводу случившегося, смысла не имело.
— Не плачь, Пако! Слышишь?
Пако закрыл глаза рукавом френча.
— Не могу… — заикаясь, произнес он. — Этого ты мне запретить не можешь. Как мы могли так о нем подумать? Мы же сволочи после этого.
— Не надо, молчи, — тихо сказал Халкович. — Что было, то было. Умер он самой достойной смертью.
Пако прислонился к стене, фуражку надвинул на самые глаза: по его заросшим щетиной щекам ручейками текли слезы:
— О чем думал он перед смертью?
— Наверное, если и думал, то о том, чтобы совесть чистой была… — сказал Гал.
— Последняя минута, последний миг в жизни человека могут перечеркнуть все его прошлое или окрасить его совсем в другой цвет. Никто не знает, что чувствовал в тот момент товарищ Уй. Однако поступок, совершенный им, опровергает все сделанное им раньше, потому что это благородство в чистом виде… — Деме развел руки в стороны и, словно прося прощения, посмотрел на Гала.
«Опять эта его заумь, — подумал Гал, — но на сей раз она очень кстати. Да и не заумь это вовсе, а самая настоящая истина».
— Товарищ Уй действовал по доброй воле… — добавил Деме и хотел продолжать дальше, но, увидев, что никто его не слушает, замолчал.
Халкович неподвижным взглядом смотрел поверх пулемета на дорогу, Пако вытирал щеки ладонью, а Гал, прищурив глаза, наблюдал за тем, что делается на дворе и дороге. Деме кашлянул и, поправив указательным пальцем очки на переносице, пошел на свое место.
— Они скоро атакуют нас, — произнес Пако. — Вот увидите, атакуют, да еще как…
— Это точно, — согласился Гал. — Нам нужно смотреть, чтобы противник не атаковал нас с флангов. Хорошо смотреть. Если хоть один вражеский солдат проберется к сараям и закрепится там… Халкович! У тебя пока никого?..
— Никого…
— Тогда бери свой пулемет и перебирайся на нашу сторону. А товарищ Деме встанет к твоей дыре с винтовкой. Если же с той стороны кто-нибудь появится, ты быстро туда…
— Ладно, — с трудом оттаскивая пулемет от бреши, проговорил Халкович.
Затем он вместе с Пако поднял пулемет и установил его на столе. Теперь все три пулемета смотрели на дорогу.
— Черт, ну и тяжелая эта штука, — отдуваясь, сказал Халкович.
— Порядок, — проговорил Гал, осмотрев обе комнаты. — Ты, Пако, перейди… — Он чуть было не сказал «на место Келлнера», но вовремя прикусил язык и тотчас же подумал о том, что спокойно мог бы и произнести их. Теперь уже многое изменилось, и настроение у людей тоже, поэтому зачем осторожничать, обходить одни слова и выбирать другие? Собственно, в чем разница между живыми тут, в комнатах, и мертвыми там, во дворе? У всех было одно дело, но одни уже сделали его, а другие только делают. — Словом, Пако, ты пойдешь туда… Нам нужно открыть такой огонь по противнику, чтобы он не догадался, сколько нас здесь.
Через десять минут вдали, на изгибе дороги, обозначилось какое-то движение. Сначала нельзя было понять, что это люди, просто видно было, как что-то появлялось на миг и сразу же исчезало. Через мгновение где-то позади тоже что-то начинало двигаться, а потом все замирало или исчезало. Эти точки напоминали собой множество маленьких кротовых нор, прорытых в сыпучем песке, который тотчас же засыпал их, и они бесследно исчезали.