Во время марша я вдруг заметил, что впереди что-то случилось. Я побежал в голову колонны, чтобы узнать, что же именно там произошло. Оказалось, наш авангард натолкнулся на сторожевую заставу кадетов, которые закопались в сугроб, полагая, что их там никто не заметит. Увидев красных, кадеты растерялись, а пока приходили в себя, наши прикончили их штыками.
Уничтожив первую сторожевую заставу противника, мы осторожно продвигались вперед, бесшумно снимая попадавшихся нам на пути часовых. Подойдя к городу, мы разделились на две колонны. Шли по лесу. Путь был нелегок. Увидев молодого бойца, который, как мне показалось, с трудом переставлял ноги, вытаскивая их из глубокого снега, я спросил:
— Браток, ты устал?
Боец поглядел на меня с удивлением. Людям было не до усталости. Каждый думал только об одном: окружить город, не дать выскочить из него ни одному деникинцу.
Мы вошли в город. Началась стрельба, паника. Деникинские офицеры выскакивали из домов в нижнем белье и бежали к лесу, где мы им и устроили достойную встречу. Не обошлось, конечно, без перестрелки.
— Ну, ребята, пора! Теперь важно не дать им опомниться и сосредоточиться в одном месте! — приказал нам командир полка. — Вперед, в город!
Город мы очистили от противника за несколько часов, а затем еще целых две недели с боями преследовали отступающие белые части.
Зима в тот год была снежная, с сильными буранами. Иногда метель так мела, что ничего не было видно за несколько шагов. Штаб нашего полка расположился в одной казачьей станице, однако пожить в тепле нам так и не удалось.
Наш командир товарищ Пап в штабе сидеть не любил и нам не давал; то и дело выходил проверять наши сторожевые посты.
— Ну как, Балинт, пойдешь со мной? — частенько спрашивал он меня, собираясь на очередную проверку.
— Пойду, а как же иначе! — отвечал я.
И я шел, хотя, откровенно говоря, у меня и своих дел хватало: находить и доставлять продовольствие и боеприпасы в такую погоду было делом далеко не легким и не безопасным.
Скакать верхом в такую погоду не так-то просто. Зачастую приходилось ходить пешком. Иногда нам с трудом удавалось разыскивать собственные посты. Видимость была плохой, и именно поэтому приходилось быть особенно бдительным. Если бы противник вдруг решил напасть на нас, то нам пришлось бы худо.
Иногда я проверял посты без командира и без Санто. Брал с собой одного красноармейца и отправлялся. Помимо проверки постов мы иногда совершали небольшие вылазки со стрельбой, чтобы беляки знали, что мы живы и даже проявляем активность. Эти вылазки были небезопасными акциями.
Казацкие станицы, как правило, были настроены враждебно к красным. В нас зачастую стреляли там, где не было ни одного белого.
Зайдешь, бывало, во время такой вылазки с ребятами на небольшой хутор и спрашиваешь:
— Деникинцев у вас не было?
— Нет-нет, мы их и в глаза не видели!
— А оружие у вас имеется?
— Какое у нас оружие, мы народ мирный, землепашцы, — отвечали нам станичники, а сами готовы были сожрать нас одним взглядом.
Обойдешь хуторок, ничего не найдешь и двинешься в обратный путь… Ну, думаем, провели разведку, тут белых нет. А на самом деле станичники сами порой больше узнают о нас, чем мы о них. А то еще, чего доброго, и стрельбу вслед нам откроют.
Однажды ночью мы услышали стрельбу. Ночевали, как всегда, в штабе. Вскочили — и к дежурному.
— Что случилось? Что за пальба?
— Отходят наши.
— Да проснись ты, дурень! — не выдержал Пап. — Какой еще такой отход?
Оказалось, что батальон нашего полка, располагавшийся на левом фланге, заслышав стрельбу, начал вдруг почему-то отходить.
К счастью, другие батальоны панике не поддались и своих позиций не оставили. Командир полка вызвал к себе командира резервного батальона, который был храбрым и опытным командиром, и приказал ему:
— Останови со своими людьми паникеров и займи их позиции.
Резервный батальон состоял из одних венгров. Разбуженные среди ночи бойцы ругались на чем свет стоит. Занять оставленные позиции удалось только к рассвету, и не без потерь.
На третий день после этого наш полк был отведен в Борисоглебск.
В мае 1919 года семерых венгров-интернационалистов, в том числе и меня, вызвали из Саратова в Москву. Мы получили задание выехать на родину, где была провозглашена Венгерская советская республика.
Нам были выданы специальные мандаты, которые нужно было хорошенько спрятать. Сделать это не представляло особого труда, так как отпечатаны они были на папиросной бумаге.
— Выезжайте в Киев, там получите более подробные указания, — сказали нам.
В Киеве пришлось ждать довольно долго, на все наши нетерпеливые вопросы нам отвечали:
— Наберитесь терпения и ждите!
Мы только и думали а том, как нас встретят дома. Некоторые из нас обязательно хотели встретиться кое с кем из блюстителей старого режима и рассчитаться с ними. Мы старались представить себе обстановку в Венгрии в этот период и свою роль в событиях. Нам предстояло участвовать в создании венгерской Красной Армии.
И вдруг однажды нам сообщили:
— Знаете, товарищи, положение сложилось такое, что выехать в Венгрию вам не удастся.
Нас спросили, чем бы мы хотели заняться. Все мы в один голос заявили, что хотели бы попасть на фронт, чтобы плечом к плечу с русскими товарищами защищать молодую Советскую республику.
— Все вы приобрели богатый боевой опыт, и потому мы направим вас в часть, которая борется против петлюровских бандитов.
Нашим командиром был назначен Бела Коста, который лучше всех нас говорил по-русски. Мы получили назначение в Каменец-Подольск для борьбы против украинских националистов.
В штабе дивизии Красной Армии, куда мы явились с предписанием, нам сообщили, что фронт находится всего в тридцати километрах от штаба.
Легли спать, а утром на рассвете проснулись от артиллерийской канонады. Я так устал с дороги, что спал как убитый.
— Вставай, противник прорвался! — разбудили меня ребята.
— Да ведь до линии фронта не менее тридцати километров! Дайте хоть раз выспаться!
Следующий удар раздался, казалось, совсем над головой: все стекла вмиг вылетели из окон.
Тут уж было не до сна. Я быстро встал, и мы тут же направились в штаб.
— Очень хорошо, что вы пришли, — сказал нам один из работников штаба и разослал нас по различным частям для выяснения сложившейся обстановки.
Меня послали за город в так называемую Польскую крепость, построенную еще турками. В ней долгое время сидели белополяки.
Выйдя за город, я побежал к окопам, где надеялся разыскать нужную мне часть. Бегу и вдруг вижу, что солдаты в каких-то странных шапках. Остановился… и, повернувшись кругом, побежал что было сил обратно.
Бегу в штаб, чтобы сообщить о том, что я не только не нашел на указанном мне месте красной части, но наскочил на белых, которые продвигаются вперед, и потому необходимо незамедлительно бросить туда резерв.
В штабе ни души. Побежал в здание, где мы ночевали, в надежде встретить кого-нибудь из наших, но и там никого. Заскочил к себе в комнату, схватил шинель и, выглянув в окно, увидел, что регулярные части покидают город, а местные парни взбираются на крыши домов и стреляют оттуда по белым, стараясь остановить их.
Когда я выбежал на улицу, стрельба уже стихла: красные ушли из города, а белые еще не успели войти.
Я направился к железнодорожной станции. Недалеко от путей из боковой улочки выскочило десятка полтора конных гайдамаков. Один из них закричал:
— Эй, ты! Куда побежали большевики?
Я показал рукой куда вздумалось.
Гайдамаки ускакали. Двое из них оглянулись: видимо, я показался им подозрительным, хотя вряд ли они думали, что красный командир вот так будет расхаживать по пустому городу.
Придя на станцию, увидел, что от нее только что отошел последний состав. Догонять его я даже и не подумал, если бы вдруг не увидел гайдамаков. Собрав все свои силы, бросился бежать за поездом, который, к моему счастью, еще не успел набрать скорость. На подножках последнего вагона висело столько людей, что, казалось, не было никакой надежды хоть за что-нибудь ухватиться. Какой-то парень, висевший на подножке, протянул мне руку, отчего сам чуть было не свалился. Я ухватился за буфер и повис на нем. Гайдамаки, выскочив на пути, открыли стрельбу по удаляющемуся поезду. Одна пуля звякнула о буфер, но меня не задела.
Отдышавшись, я поудобнее устроился верхом на буфере, прислонившись спиной к стене вагона. Тут я только вспомнил, что потерял шинель.
Железнодорожная станция, на которую прибыл наш поезд, представляла собой что-то среднее между военным опорным пунктом, лагерем для беженцев и пестрой толкучкой. В станционном здании в окнах стояли станковые пулеметы, а рядом с ними сидели женщины с грудными младенцами на руках.
— Где здесь комендатура? — поинтересовался я. Но никто не мог ответить на этот вопрос.
На путях стояло несколько военных эшелонов. На ступеньках одного из вагонов сидел красноармеец и пил из котелка. Лицо красноармейца показалось мне знакомым.
— Ты, случайно, не знаешь, где находится штаб дивизии? — спросил я его.
Не отрываясь от котелка, красноармеец большим пальцем ткнул себе за спину. И тут я вспомнил, что видел этого солдата вчера в Каменец-Подольске у входа в штаб.
Я влез в вагон и увидел одного из штабных командиров, который пил чай из огромной кружки.
— Ого, кого я вижу! — воскликнул он, увидев меня. — Заходи, заходи!
Все работники штаба пили чай. Мне тоже кто-то сунул кружку с чаем. Я подошел к разложенной на столе карте и начал докладывать обстановку.
— Пожалуй, вы знаете лучше всех положение, которое сейчас сложилось в Каменец-Подольске, — сказал начальник штаба дивизии, ставя пустую чашку на стол.