— Остаться в городе я не могу, — сказал мне командир полка, — я обещал своим бойцам — а они в своем большинстве из Волочиска, — что мы защитим их родной город от националистов.
— Волочиск… Волочиск… — повторял я, глядя на карту.
Командир полка склонился над картой и сказал:
— Вот Ярмолинцы, вот здесь мы находимся. — И, поведя пальцем немного вверх, добавил: — А вот и Волочиск.
— Но ведь Проскуров захвачен противником, — заметил я. — Так как же вы намерены попасть в Волочиск?
— Пешим маршем.
— Видите ли, мне кажется, что, удерживая эту железнодорожную станцию, мы окажем Волочиску большую помощь.
Однако уговорить командира полка мне так и не удалось, так как он упрямо стоял на своем, отдав распоряжение выгружаться из вагонов.
— Состав мы оставим вам вместе с запасами консервов и сушеной рыбой. И немного патронов… Если вы, конечно, здесь останетесь. Положение ваше, нужно сказать, ненадежное…
— Да, мы остаемся здесь, — заявил я решительно. — Скажите, а у вас все бойцы из Волочиска?
— Нет. У меня в полку человек сто двадцать венгров. Если хотите, они могут остаться здесь.
«Сто двадцать человек! — подумал я. — Разумеется, это немного для выполнения моего замысла, но все же не пятьдесят».
— Я хочу поговорить с ними, — сказал я.
— Пожалуйста, поговорите.
Я вышел к эшелону и без прикрас обрисовал собравшимся бойцам положение, в котором мы оказались. Не скрывал серьезности положения, объяснял, что противник силен и стремится окружить нас, однако риск имеет смысл.
— Кто желает остаться здесь, два шага вперед! — закончил я свою речь.
Стало совсем тихо, никто не пошевелился.
— А что будет с нашим поездом? — спросил один из бойцов.
— Поезд останется здесь, — сказал командир полка. — Дальше двинемся пешком.
— Разумеется, товарищи, — обратился я к команде бронепоезда, — вы тоже можете остаться здесь, только добровольно. Те же, кто хочет уйти с полком, могут уйти.
Я обвел внимательным взглядом лица красноармейцев. Они молча и строго смотрели на меня. Наконец один из наших артиллеристов смачно выругался и полез на платформу с оружием. За ним, ничего не говоря, полезли на платформы и другие бойцы.
Из рядов Волочисского полка вышел широкоплечий мужчина среднего роста. Он подошел ко мне и, протянув руку, сказал:
— Я Талига, артиллерист. Мы остаемся здесь, не так ли, ребята? — Он обернулся к остальным.
Бойцы зашумели, а через несколько минут полезли на платформы бронепоезда. Большинство из них были венгры.
Талига подошел к командиру полка и, протянув ему руку, сказал:
— Прощайте, товарищ командир!
Командир обнял Талигу и расцеловал по русскому обычаю в обе щеки.
— До свидания, товарищи! — крикнул Талига тем, кто уходил с полком на защиту родного Волочиска.
Увидев Талигу у орудия, я поразился, до чего ловко наводит он его на цель. Очень скоро мне представилась возможность убедиться, к каким блестящим результатам это приводит.
Противник напал на нас со стороны Проскурова, откуда мы его меньше всего ждали. Наш разведывательный дозор сначала столкнулся с дозором противника, вслед за которым следовала колонна главных сил. Хорошо еще, что нашему дозору удалось оторваться от противника и добраться до Ярмолинц.
Посадив на бронепоезд почти всю имевшуюся в моем распоряжении пехоту, мы, не поднимая шума, двинулись навстречу противнику, выдвинув вперед дозоры.
Скоро со стороны леса раздался один-единственный выстрел, и тотчас же со всех сторон началась беспорядочная пальба. Наши дозорные доложили, что вошли в непосредственное соприкосновение с противником. Я и без их доклада понимал это. Однако меня что-то беспокоило, хотя я не мог понять, что именно.
— Ну, товарищ Талига, — обратился я к артиллеристу, — а не припугнуть ли нам беляков, выпустив по ним несколько снарядов?
— Давайте сначала прислушаемся немного.
В наступившей тишине он присел возле орудия и прислушался.
Я не стал с ним спорить, решив, что открыть огонь мы всегда успеем. Сидел и думал, а не завлечет ли противник наших в ловушку. Странно, превосходство белых в силах налицо, а они почему-то отходят.
— Сходи-ка, земляк, в лесок слева, посмотри, что там делается, — сказал я усатому артиллеристу. — Что-то мне не нравится эта тишина.
Через несколько минут после ухода Талиги в лесу, куда он ушел, раздался пушечный выстрел. Почти в тот же миг из леса выскочил Талига. Подбежав к своему орудию, он начал крутить маховичок наводки.
«Интересно, по какой цели он хочет стрелять?» — подумал я, наблюдая за артиллеристом.
Когда вражеское орудие произвело четыре или пять выстрелов, Талига закончил наводку и сказал, повернувшись ко мне:
— Теперь можно и выстрелить. Разрешаете?
«Черт возьми! Уж не собирается ли он целиться на звук выстрела?»
Однако весь вид Талиги выражал такую уверенность в себе, что я дал свое согласие.
— Огонь!
Раздался выстрел, один-единственный, но орудия противника после этого уже не стреляли.
Позже ребята рассказали мне, что, когда они вышли на опушку леса, с хутора открыла огонь пушка противника. Они залегли и вдруг видят, как один-единственный снаряд с нашей стороны накрыл цель с одного выстрела. Это и был выстрел Талиги.
— За мной! — крикнул Талига и побежал, увлекая за собой человек двадцать бойцов.
Однако атаковать, по сути дела, было уже некого, так как весь артиллерийский расчет был выведен из строя: кто убит, а кто тяжело ранен. Чудом уцелели в укрытии несколько лошадей, с помощью которых Талига решил увезти вражескую пушку к нашим. Однако очень скоро петлюровцы опомнились и, решив отбить пушку, бросились преследовать смельчаков. Тогда Талига, вынув у пушки замок, бросил ее на полпути.
— Ну а что делается на хуторе? — поинтересовался я у усача, когда он вернулся.
— Противник, видимо, усилит хутор. Туда сейчас подтягиваются подразделения.
— А что, если мы дадим по хутору еще несколько выстрелов из орудия?
— Слушаюсь. — И артиллерист пошел к орудию.
Произведя выстрел, Талига прислушался, а когда донесся звук разрыва, чуть-чуть покрутил маховичок горизонтальной наводки, словно видел место разрыва, и произвел еще пять выстрелов.
— Ну, этого с них вполне достаточно, — сказал он и спокойно закурил.
Мы с восхищением смотрели на него, как на волшебника. Вот это мастер своего дела! Я невольно вспомнил, как он мне вчера представлялся, назвав себя артиллеристом. Он и на самом деле оказался превосходным артиллеристом.
Позже мы узнали, что все шесть снарядов легли точно по хутору, противник понес большие потери и вынужден был покинуть хуторок.
Петлюровцы были уверены в том, что мы, имея в этом районе до полка пехоты, твердо намерены укрепиться тут, а мы, повернув на другую ветку, направились в направлении Каменец-Подольска.
Я знал, что в городе находятся значительные силы противника, и мысль захватить его не приходила мне в голову. Решено было провести разведку, чтобы знать точно-обстановку и расстановку сил.
На рассвете наши бронепоезда выехали из Ярмолинц. Миновали несколько небольших станций и подъехали к лесу, из которого нас обстреляла еще в прошлый рейд артиллерия противника. Я сказал Талиге об этом.
— Хорошо было бы выкурить его оттуда, — добавил я.
— Хорошо бы, — ответил артиллерист. — Пусть только он обнаружит себя, откроет огонь.
Надо было найти какой-нибудь способ заставить противника открыть огонь.
Однако не успели мы еще доехать до того места, где нас обстреляли прошлый раз, как противник открыл огонь из пушек. А вдоль железнодорожного полотна впереди нас шагали петлюровцы, численностью до роты. Шли они свободно, по обе стороны от путей. Куда и с какой целью они двигались?
У меня созрело решение атаковать пехоту противника, подъехав к ней на максимальное расстояние.
— Ложись на пол! — отдал я далеко не уставную команду.
Все на платформах повалились на пол. Лишь артиллеристы остались возле орудия. Беспокоило меня одно: поймут ли мой смелый замысел на втором бронепоезде, который шел за нами следом? Пройдя на последнюю платформу, я, размахивая руками, дал знать командиру второго бронепоезда, чего я хочу. К счастью, меня поняли, и все бойцы залегли. Можно было подумать, что движутся два состава, на платформах которых нет ни одной живой души.
На большой скорости мы догнали противника, заставив его рассыпаться по обеим сторонам насыпи. Застрекотали наши пулеметы, противник открыл беспорядочную стрельбу. А состав, не снижая скорости, мчался вперед. Как только рота противника осталась позади, я вдруг, к своему немалому удивлению, увидел впереди большую колонну противника, которая двигалась прямо по путям.
«Выходит рота, которую мы обстреляли с ходу, была заслоном», — осенило меня.
Основные силы противника, заслышав стрельбу, стали разворачиваться в боевой порядок по обе стороны от железнодорожного полотна.
— Стой! — приказал я машинисту.
Завизжали тормоза, состав сильно дернулся и остановился на расстоянии, с которого противник не мог обстрелять нас из ручного оружия.
— Артиллерии открыть огонь по противнику! — приказал я. — Пехотинцам — в укрытие, справа от насыпи!
Бойцы словно горох посыпались под откос. Через минуту я уже объяснял им свой замысел:
— Ребята, петлюровцы, мимо которых мы сейчас проскочили, сгруппируются и наверняка попытаются отрезать нам путь назад. Их нужно атаковать. Они, конечно, не думают, что у нас есть пехота. Испугавшись окружения, они побегут.
Я разделил бойцов на три группы, две из которых должны действовать справа и слева от железнодорожной насыпи, а третья — продвигаться прямо по полотну.
Я не ошибся. Оставшиеся у нас в тылу петлюровцы, заслышав артиллерийские разрывы, решили отрезать нам путь назад. Они начали рубить деревья и стаскивать их на путь.