ИГРУШЕЧНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА
Товарный поезд, который, сердито отдуваясь, тащил маленький допотопный паровоз, остановился у площади, пропуская колонну советских танков, двигавшуюся в сторону Уйпешта. Состав был небольшой. На каждом вагоне мелом было написано: «Картофель для голодающего населения столицы!» Из последнего вагона спрыгнул на землю худой черноголовый мальчуган лет двенадцати. На нем было коричневое не по размеру длинное пальто, из-под которого виднелись полосатые бело-синие брюки из грубой материи, и круглая шапочка, сшитая из такой же материи с черными цифрами лагерного номера «27059».
Перед разбитым зданием Западного вокзала рабочие разбирали развалины под наблюдением двух полицейских с национальными повязками на рукавах. Тут же стоял коренастый широкоплечий советский солдат. И полицейские и солдат заметили паренька.
Не обращая внимания на рабочих и прохожих, которые с любопытством смотрели на него, мальчуган, с трудом поднимая ноги в тяжелых солдатских ботинках, перебежал через площадь и ступил на тротуар.
Русский солдат поднял руку и крикнул:
— Малыш, иди-ка сюда!
Полицейские, опершись на винтовки, стояли неподвижно, не спуская глаз с лагерной шапочки мальчика.
— Мальчик, иди сюда! — еще раз позвал солдат, бросив на землю наполовину недокуренную папиросу.
Худое лицо мальчика, казалось, окаменело. В больших темных глазах мелькнул страх, губы и подбородок задрожали. Подтянув ремень висевшей на плече сумки, он медленно подошел к солдату.
Он стоял молча, опустив голову, и неподвижным взглядом смотрел на выпачканные грязью сапоги солдата.
— Из концлагеря? — спросил солдат.
Мальчик на мгновение поднял голову.
Солдат пробормотал что-то непонятное, по лицу промелькнула смущенная улыбка. Вытащив из кармана пол-плитки шоколада, он протянул ее мальчику.
— Бери, — подбодрил паренька полицейский. — Бери и скажи: «Спасибо, товарищ!»
Мальчик молчал. Шоколад он сунул в сумку и снова уставился на сапоги солдата.
Солдат полез в карман телогрейки и, нахмурив лоб, вытащил из него маленький облезлый будильник, сунул его мальчугану в руку.
Паренек едва заметно улыбнулся и сказал:
— Спасибо, товарищ!
Солдат рассмеялся, потом вдруг обнял мальчика за худые плечи и по-дружески похлопал его.
— Гитлер капут! — воскликнул он. — Фашисты капут! Браво, молодец!
— Тебе есть куда идти? — спросил у мальчика один из полицейских.
Паренек кивнул и пошел прочь.
Солдат снова закурил. Сдвинул меховую шапку на затылок, выругался. Лицо его помрачнело.
Полицейские взглядом провожали мальчика, а тот быстрыми шагами шел по тротуару, перепрыгивая через ямы и выбоины. Перебежав через перекресток улицы Подманицкого, паренек скрылся из виду.
Остановился он перед домом на улице Сонди. Дом этот, как ни странно, уцелел: его не задел ни один снаряд. Крыша была цела, сохранились даже две скульптурные фигуры, украшавшие фасад. Сохранилась и цветная стеклянная вывеска над входом: «Парфюмерный магазин Микши Ротмана. Парижские товары. Во дворе налево».
Чуть пониже вывески мелом было написано: «За решетку всех спекулянтов!»
Прочитав по слогам вывеску, мальчик улыбнулся и почти бегом побежал в ворота. Вбежав на пятый этаж, он, запыхавшись, пошел по круговому балкону. Потом остановился, прислонился к перилам.
Во дворе с длинной метлой в руках стояла женщина и наблюдала за мальчиком, который вдруг испугался ее взгляда. Быстро семеня ногами, он промчался по балкону и, остановившись у одной двери, позвонил. На двери была прикреплена медная табличка с надписью: «Имре Новак».
Дверь почти сразу же отворили. На пороге стояла хрупкая женщина с красивым лицом. Она удивленно смотрела на мальчика.
Несколько мгновений они молча почти испуганно смотрели друг на друга. От волнения мальчуган трогал ремень своей сумки.
— Целую ручки, тетушка Магда.
Женщина молчала. Она была бледна как полотно. Потом вдруг схватила паренька и втащила его в прихожую. Казалось, она не верила своим глазам и все время недоверчиво качала головой. Но вот по лицу ее разлилось выражение радости и изумления.
— Андриш! Андришка! — наконец прошептала она.
Прижав к себе разгоряченное личико мальчика, она стала целовать его.
Андриш закрыл глаза, уголки губ опустились. Он боялся, что сейчас расплачется, и в замешательстве начал снова теребить ремень сумки.
— Имре! Габор!.. — всхлипнув, крикнула женщина. — Идите скорее сюда! Посмотрите только!.. — И, снова прижав к себе мальчугана, женщина начала покрывать его поцелуями.
В дверях появился маленький мужчина с круглым лицом и светловолосый мальчик лет семи с игрушечным паровозиком в руках.
— Посмотрите-ка, — расплакавшись, запричитала женщина, — это Андриш. Вернулся вот…
Мужчина обнял мальчика и ввел его в комнату. Женщина, прислонившись к стене, плакала, вытирая слезы рукой. Габор, крепко зажав в руке паровозик, растерянно поглядывал то на мать, то на комнату, в которой исчез мальчуган.
— Кто этот мальчик? — спросил он.
— Это Андриш, — всхлипывая, произнесла женщина. — Андриш, твой двоюродный брат. Неужели ты его не узнал?
— Но ведь говорили, что он умер, — удивленно сказал Габор. Открыв дверь в столовую, он остановился на пороге.
Отец Габора присел на корточки перед мальчуганом. Оба весело смеялись.
— Я ему сказал: «Спасибо, товарищ!..» — рассказывал Андриш.
Будильник стоял на паркете и звонил.
Габор смотрел на худого черноволосого мальчугана в смешном наряде и постепенно узнавал в нем Андриша Новака, своего старшего двоюродного брата, с которым так любил раньше играть. Габор не раз жалел, что Андриш и его родители довольно редко приходили к ним в гости, а сами они и вообще никогда у них не были.
«Как странно! — думал Габор. — Как он попал сейчас сюда? И почему про него говорили, что он умер?» Он подбежал к брату.
— Андриш, привет! Какая некрасивая у тебя одежда!
— Привет, — ответил мальчуган и, встав, с серьезным видом пожал Габору руку. — Это пальто мне дали американцы. Оно некрасивое, но очень теплое. А костюм у меня полосатый.
«Ведь он же был рабом, — подумал Габор и покраснел. — Его вместе с родителями фашисты забрали из Сольнока. Когда мы узнали об этом, то очень плакали». Смутившись, Габор часто заморгал глазами, он понял, что расспрашивать об этом не следует.
— В лагере все носят такую одежду, — с серьезным видом начал объяснять Андриш. — Знаешь, где находится Берген-Бельзен? Я был там. Не знаешь? Это в Германии.
Мужчина печально улыбнулся и погладил Андриша по щеке.
— Об этом потом расскажешь. Ты ведь, наверное, голоден.
Все четверо сели за стол. Женщина украдкой вытирала слезы. Мужчина смотрел неподвижным взглядом прямо перед собой, стараясь не встречаться взглядом с Андришем. Мальчуган тоже молчал. Он сосредоточенно занялся едой.
Беззаботно болтал один Габор.
— После обеда поиграем в железную дорогу, хорошо? Папа мой такой умный и ловкий. Он сделал мне столько путей, что их можно разложить по всей комнате. Мы построим станцию и сторожку обходчика. Я их всегда строю из кубиков.
— А обходчик у тебя есть? — спросил Андриш.
— Конечно есть. У меня, наверно, целых сто человечков есть! Я их собрал из разных игр. Они у меня и пассажиры, и железнодорожники.
Габору понравилось изумление Андриша: играть с ним в железную дорогу было даже интереснее, чем с отцом. Отцу, откровенно говоря, эта игра немного надоела.
— Оставайся у нас на несколько дней, — сказал мужчина Андришу. — Да, так будет лучше. Отдохнешь здесь.
Андриш замотал головой.
— Завтра я уже поеду. Очень хочу увидеть родных. Поезда в Сольнок уже ходят?
— Ходят, конечно, — ответил мужчина и, отодвинув тарелку, начал сворачивать цигарку.
После обеда женщина открыла шкаф с одеждой, сказала:
— Сейчас найдем тебе приличную одежду, Андриш. Хватит тебе в этой ходить. Выкупаешься в ванной и переоденешься.
Мальчуган помрачнел.
— Я не буду ни во что переодеваться, — твердо произнес он. — Не сердитесь только, тетушка Магда…
— Но ведь… — возразила было женщина, — эта одежда…
— В ней я хочу встретиться с папой и мамой.
Наступило молчание.
— Так, — хрипло произнес мужчина. — Я тебя понимаю. Оставь его, Магда, он прав.
Женщина испуганно посмотрела на мужа, потом перевела взгляд на мальчика. Закрыла шкаф.
— Тогда хоть помойся, — шепотом сказала она. — Я согрею тебе воды.
— А я пока уложу рельсы, — выпалил Габор и бросился в другую комнату.
Когда Андриш пошел мыться, женщина с испугом уставилась на мужа:
— Как мы ему обо всем скажем?
— Скажем потом, попозже. Пока этого делать не следует.
— Это ужасно, — прошептала женщина. — Бедняжка. Боже мой, какой он бедняжка!
— Ну ладно! Хватит! — резко сказал мужчина и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Из ванной доносились звуки — там плескался Андриш. Мужчина, немного поколебавшись, постучался и вошел туда. Андриш, нисколько не стесняясь своей наготы, весело посмотрел на вошедшего.
— Ты когда мылся в последний раз? — спросил его мужчина, пытаясь улыбнуться.
Усевшись на ящик с грязным бельем, он старался не смотреть на мальчугана.
— Недавно, — ответил Андриш. — В американском санатории большие и красивые ванные. Была там одна сестра. Звали ее Мэй. Она меня очень любила и купала каждый день.
— И тебе не было стыдно? Ведь ты же уже большой.
Во взгляде Андриша появилось удивление.
— Нет. В лагере фрейлейн Лизе и докторша заставляли нас раздеваться донага и били нас.
Мужчина не смел взглянуть на мальчугана, боясь увидеть на его тельце незажившие рубцы и раны. Он закурил.
— А как ты сюда приехал?
— Сел на поезд. Потом на другой. — Паренек на миг умолк. — Из американского санатория я сбежал. Кто знает, когда бы нас оттуда выпустили? Я хотел поскорее увидеть папу и всех своих родных.
Мужчина покашлял, разглядывая неровно горевшую цигарку.
— Черт возьми, — выругался он, — надеюсь, ты еще не куришь?
— Один раз курил, — усмехнулся Андриш. — Выпросил сигарету у американского солдата. Но мне не понравилось: дым щиплет горло…
Когда Андриш, выкупавшись, вошел в комнату, по всему полу уже были разложены игрушечные рельсы.
Габору Андриш уже не казался таким чужим. На нем был синий банный халат матери Габора. Она хотя и подшила на скорую руку рукава и подол, но он все равно доставал до самых пят. На ногах у мальчугана были большие, как корабли, домашние тапки хозяина дома. Андриш казался Габору совсем своим, прежним. Правда, он точно уже не помнил, как выглядел он прежде, так как он весьма смутно помнил то время. Одно было ясно Габору, что это и есть настоящий Андриш, прежний веселый Андриш, с которым ему было так хорошо играть…
Габору хотелось, чтобы его двоюродный братишка рассказал, как ему жилось в плену, однако попросить об этом он не решался.
А Андриш думал о нем: «Хорошо тебе с отцом и с матерью. И плакать не из-за чего. И бояться никого не нужно. Ни фрейлейн Лизе, ни докторши. Что ты знаешь об этом?»
Ему хотелось рассказать, как он жил в постоянном страхе. Докторша делала ему уколы в руку и ногу. Сначала это должно было вызвать у него паралич, а потом смерть. Однако Андриш стеснялся рассказывать об этом. Еще подумают, что он хвастается! К тому же он и сам узнал об этом только в санатории. Совершенно случайно узнал из разговора каких-то дядь и никак не хотел этому верить.
«Что ты обо всем этом знаешь? — подумал он снова с превосходством взрослого человека. — Ты совсем маленький. Просто ребенок. А если узнаешь, то еще испугаешься и будешь всю ночь видеть страшные сны и реветь».
— Иди сюда, будем играть, — предложил Габор и с гордостью показал на свою железную дорогу. — Хороший паровозик, да? Как самый настоящий! Крестный мне подарил.
«Это немецкий поезд, — мелькнуло в голове у Андриша, и сердце его больно сжалось. — Немцы называют поезд «цуг»…»
Андриш взял в руку один товарный вагончик, на котором стояли совсем маленькие буковки «RB». Точно такие же буквы стояли и на настоящих вагонах. А под ними было написано: «Внимание! Евреи! В Берген-Бельзен!»
На душе сразу стало еще тяжелее.
Когда стали загонять в вагоны, Андриш потерял из виду отца. Мать же ни на секунду не выпускала его руку. Она прижала его к себе и своим телом защищала от ударов прикладами и толчков. Люди толпились, давили друг друга. Раздавались крики, плач. И все это перекрыл чей-то сильный властный голос: «Тихо!»
«Папа, где ты?» — выкрикнул Андриш, когда его заталкивали в вагон. По лицу матери текла кровь. Она крепко обняла его. «Он едет не вместе с нами, — шепнула Андришу мать. — В этом вагоне едут только женщины и дети».
Больше он ничего не помнил. Андриш осторожно поставил вагончик на рельсы и стал разглядывать фигурки человечков. Фигурки были разных цветов: красные, зеленые, синие, черные. Их было много, может быть штук сто. Это из игры, которая называется «Бег наперегонки». Андриш знал эту игру.
Уже смеркалось.
Габор на четвереньках ползал по паркету. С серьезным выражением лица он строил из разноцветных кубиков здание вокзала. От напряжения он даже высунул кончик языка, прядь светлых волос упала на лоб.
«Ты что думаешь, там были настоящие вокзалы? — продолжал рассуждать про себя Андриш. — С залами ожидания, с носильщиками, с железнодорожниками? Нет, возле путей стоял простой барак, на котором развевался флаг со свастикой. Кругом забор из колючей проволоки. Его охраняли солдаты в черной эсэсовской форме и собаки-овчарки…»
Андриш потянулся к фигуркам. Выбрал из них одну, черного цвета. Поставил ее себе на ладонь. Это была совсем маленькая, хорошо выточенная фигурка.
«На фуражках у эсэсовцев красовался череп, — вспомнил он. — «Выходи! Выходи!» — кричали солдаты, когда дверь вагона открыли. Играл оркестр. Громко тявкали собаки. Мама, схватив меня, спрыгнула, потом спрятала меня за спину. К ней подошел эсэсовец и вырвал нас обоих из общего ряда…»
— Смотри сюда! Смотри сюда! — радостно воскликнул Габор. — Правда, красивый вокзал? Давай ему башню пристроим. Я сейчас сделаю!
В старинном подсвечнике горели три свечи. Ребята даже не заметили, как в комнату вошла хозяйка дома и поставила свечи на радиоприемник.
— Ты что, не слышишь? — спросил Андриша Габор. — Я тебе говорю про башню. Сделать, а?
— Нет, не надо.
«Не было на той станции никакой башни, — подумал он. — Башня была на другом здании, которое стояло недалеко от путей. Стройная такая, башенка с петушком-флюгером на шпиле. Над воротами надпись готическими буквами: «Каждому свое!»
Хозяйка подошла к маленькой железной печке, в которой весело горел огонь.
— Построй вот здесь дом. Возле путей, — Андриш показал, где именно. — Пусть он будет с башенкой и трубой.
«В тот дом гитлеровцы увели маму, — вспомнил Андриш. — Солдат в черной форме выхватил нас из толпы. Он хотел оторвать меня от мамы. Но мама не отпускала меня. Она упала на колени, громко закричала. Две тети в военной форме подняли ее на ноги и поставили в очередь. Эта очередь шла к тому дому с трубой. Меня подвели к какому-то столу. Там стояла толпа мальчишек и докторша в белом халате. «Не бойся, мальчик», — сказала она по-венгерски и улыбнулась. За столом сидела и тоже улыбалась тетя в военной форме с лошадиным лицом. Это и была фрейлейн Лизе. «Твоя мама пошла сейчас мыться, она вернется к тебе после бани», — объяснила докторша».
Ладонь у Андриша вспотела. Он поставил черную игрушечную фигурку на пол к остальным.
— Не нужно играть в поезд, — прошептал он. — Это плохая игра. Очень плохая. У меня дома тоже есть игрушечная железная дорога, но я никогда больше не буду в нее играть.
— Готово! — воскликнул Габор. — Я уже построил маленький домик! Здорово? И с трубой!
«Нужно будет спросить у мамы, когда приеду домой, почему она тогда не вернулась ко мне. Наверное, ее просто не пустили, а меня они обманули, и все. Я плакал-плакал. Меня поставили в очередь, в которой стояли все остальные дети. Нас повели в лагерь. «Ну, что же ты, — бранила меня тогда докторша, — такой большой мальчик, а ревешь как теленок…» Нужно было тогда броситься на нее, ударить, поцарапать!»
— Поезд отправляется! — крикнул Габор. — Внимание! Поезд отправляется! Пассажирам занять свои места!
Оба мальчика до отказа набили вагончики маленькими фигурками.
«Они же там задохнутся, — подумал Андриш. — Тогда в вагоне умерла старушка. Меня мама подняла к самому потолку вагона, где было маленькое окошечко с решеткой… А поезд все ехал и ехал. И колеса выстукивали тук-так, тук-так! Казалось, что ехали очень долго… Ни есть, ни пить не давали… У меня совсем пересохло в горле… «Воды… — все время просил я. — Мамочка, я хочу пить!» — «Скоро приедем, — шептала мне мать. — И там будет много воды… Потерпи немного». Эти слова она повторяла много раз».
На лбу у Андриша выступил пот.
Габор нажал кнопку отправления и дал гудок. Маленький состав тронулся. Пробежал один круг, выстукивая на стрелках тук-так, тук-так.
Андриш сидел не двигаясь, плотно сжав губы.
«Какой он странный, — подумал, глядя на него, Габор. — У него сейчас такое лицо, будто он за что-то сердится на меня».
— Хочешь, дам поуправлять поездом? — участливо предложил Габор. — Ты будешь стрелочником, хорошо? Вот видишь рычажок, его только нужно повернуть вправо или влево.
Игрушечный состав проворно шел по рельсам. Фигурки в вагонах стукались друг о друга.
Андриш все еще сидел и не шевелился. Губы его едва заметно шевелились.
— Давай не будем в это играть, — прошептал он.
Но Габор ничего не слышал. С горящими от возбуждения глазами он кричал, подражая громкоговорителю:
— Внимание, внимание! Поезд прибывает на станцию! Просьба приготовиться к выходу из вагонов!
Он нажал кнопку, и поезд, замедлив ход, плавно подкатил к станции.
— Не будем играть в это! — крикнул вдруг Андриш, вскакивая на ноги. — Слышишь? Хватит!
Худое лицо мальчугана исказила гримаса, в глазах появились злые искорки.
— Но пассажиры… — пролепетал Габор. — Их же нужно высадить…
— Нет!
Андриш подскочил к рельсам и со всей силой ударил ногой по зданию станции. Кубики разлетелись во все стороны. Затем он ударил по домику со стройной башенкой и короткой, но толстой трубой.
— Что ты делаешь?! — Габор с ужасом посмотрел на Андриша и заплакал.
Андриш дрожал всем телом.
— Ты сумасшедший! Я с тобой больше никогда играть не буду!.. — выкрикивал, рыдая, Габор.
А Андриш схватил паровозик и с силой ударил его об стену. Тот разлетелся на мелкие куски.
Закрыв лицо руками, Андриш истерично зарыдал.