Вдруг совсем рядом раздался голос преподобного Спрей-га: «…а теперь давайте помолимся». Анна едва не столкнулась с родными Элиота. Они сбились в кучку и слушали священника, скорбно опустив головы: Виктория, ее отец, отец Элиота… Старик тяжело опирался на трость, его взгляд бессмысленно блуждал по стене напротив, лицо посерело и осунулось.
Анна поспешила назад по коридору, в сторону комнаты, предназначавшейся для хора. Дверь была заперта. Анна повернула торчавший из замочной скважины увесистый ключ и замок с громким скрежетом поддался. «Аминь», — донеслось из-за спины. Она быстро вытащила ключ, нырнула в комнату и захлопнула за собой дверь, очутившись в полной темноте. Пошарила руками, пытаясь нащупать свечу или лампу. Сделала шаг, споткнулась и упала на пол. Тяжелый железный подсвечник оказался совсем рядом с дверью. На подставочке лежали две фосфорные спички. Анна зажгла свечу и, не вставая с колен, осмотрелась.
Похоже, комната давно пустовала. Преподобный Спрейг не одобрял всякие «папистсткие штучки», поэтому хор облачался в парадные одеяния не чаще раза в год, на Рождество. Висевшие вдоль стен черные ризы покрывал толстый слой пыли. Рядом со стоявшими в углу двумя черными лакированными скамьями были свалены в кучу несколько стульев.
Анна медленно поднялась с колен, не выпуская свечу из рук, отряхнула подол и сделала шаг к двери. В церкви заиграл орган.
Задув свечу, Анна воткнула ее в запыленный подсвечник и, прислушиваясь к звукам, доносившимся из церкви, ощупью двинулась к двери. Орган смолк, потом зазвучал снова. Послышался тихий говор прихожан, неизбежно сопровождающий любую службу. Анна приоткрыла дверь и выглянула в коридор: там было пусто. Выскользнув из комнаты, она вставила ключ в замочную скважину и бросилась к выходу. Орган грянул громче.
Спиной к ней, у самого выхода стоял незнакомец. Он только что вошел и пытался тихо прикрыть за собой дверь. Из-под черной шляпы с мягкими полями выбивались темно-рыжие кудри. На нем был короткий сюртук темного сукна и тяжелые сапоги. «Брат Виктории», — решила Анна.
С дверью что-то не ладилось — в зазор упрямо пробивалась тонкая полоска света.
Незнакомец обернулся.
— Элиот, — сказала Анна.
— Ты что, призрак увидела? — с обезоруживающей улыбкой произнес он. — Я тебя напугал? — Слова были, сказаны таким тоном, будто сама мысль забавляла его.
Вновь зазвучал орган.
— Элиот, — повторила Анна.
Он словно не слышал ее, пристально глядя на дверь церкви. Из-под сюртука выглядывали белая шелковая рубашка и черный парчовый жилет. Анна вдруг вспомнила о своей вымокшей накидке. Он так и не пришел, а она всю ночь простояла под ледяным дождем. Элиот всех обманул, заставил их поверить в свою смерть.
— Где ты был? — прошептала она.
— Там, — беспечно ответил он. — Ты не пришла на свидание, вот я и решил отправиться в Хартфорд. А что происходит? Похороны?
— Твои похороны. — Громко она говорить не могла, поэтому отвечала шепотом. — Мы думали, ты утонул. Всю реку истыкали баграми.
Он словно не слышал ее.
— Всегда любил похороны. Всхлипывающая невеста, убитый горем отец… Священник, в красках расписывающий, каким замечательным человеком был почивший. А цветы есть?
— Цветы? — глупо переспросила она. — Элиот, они нашли лодку. Вдребезги разбитую лодку.
— Конечно, куда же без цветов. Садовые лилии. Привезли из самого Нью-Йорка, по специальному заказу отца Виктории… Да, уж он-то может себе такое позволить. Скажи мне, а очаровательные серые глазки малышки Виктории покраснели от безутешных рыданий?
Анна не нашлась, что ответить. Он резко отвернулся.
— Ну, раз ты ничего не хочешь мне рассказывать, я сам посмотрю.
Тяжелые сапоги загремели по дощатому полу коридора. Казалось, их слышит вся церковь.
— Элиот, тебе туда нельзя, — она потянулась было к его плечу, но отдернула руку. Он обернулся.
— Сначала ты не соизволила прийти на свидание, а теперь не пускаешь на мои собственные похороны? Ты же ни разу не сказала мне «нет» за все время наших встреч на острове. На нашем острове, прошлым летом, помнишь? Помнишь, милая Анна?
— Но я же пришла… — сбивчиво пробормотала она. — Всю ночь тебя дожидалась… Элиот, твой отец потерял сознание, как только узнал, что… У него сердце…
— У него сердце… Что? Разорвется, если я появлюсь в церкви? Интересно посмотреть. Вот видишь, милая Анна, еще одна причина для того, чтобы я туда пошел. Впрочем, может быть, ты хочешь, чтобы я принадлежал тебе, только тебе — и никому больше? В этом все дело, правда? Жалеешь, что не пришла на свидание?
Она стояла, как вкопанная, и думала только о том, что не сможет остановить его. Она вообще никогда и ничего ему не запрещала.
Он подошел к двери.
— Подожди! — Анна решительно направилась к нему. Она так торопилась, что задела плечом дверь, ведущую в подсобное помещение, откуда только что вышла. Звякнул ключ, дверь распахнулась. Элиот задумчиво посмотрел на ключ, что упал на пол, между ним и ею.
— Хочешь запереть меня в укромном местечке, чтобы я принадлежал тебе и только тебе?
— Тебе туда нельзя, — бесстрастно повторила Анна, представив себе его отца, тяжело опиравшегося на трость, и склоненную голову Виктории: Элиот войдет к ним с легкомысленной улыбкой на губах. «Вы что, призрак увидели?» — скажет он, и лицо его отца зальет мертвенная бледность.
— Я не позволю, — сказала она.
— И как ты меня остановишь? — спросил Элиот. — Закроешь в этой клетушке, станешь приходить по ночам, как приходила на остров прошлым летом? Я не в силах противиться твоей страсти. Хорошо, милая Анна, запри меня.
Он вошел в комнату и, беспечно улыбаясь, остановился на пороге.
— Что ж, придется пропустить собственные похороны, но ради тебя, Анна, я готов на все.
Орган умолк. В наступившей тишине Анна подняла ключ с пола.
— Элиот… — неуверенно окликнула она. Он скрестил руки на груди.
— Ты хочешь, чтобы я всецело принадлежал тебе. Да будет так! Никто, даже Викки, не узнает, что я здесь. Сохраним нашу маленькую тайну, милая Анна. Я стану твоим пленником, и ты будешь меня навещать. — Он кивнул на дверь. — Давай же, запри меня. Похороны скоро закончатся.
Тяжелый ключ лежал у нее на ладони. Из залы донеслись новые волны музыки и говора. Она тревожно оглянулась на дверь, что вела в церковь. Преподобный Спрейг вот-вот выйдет оттуда.
— Ты вернешься, Анна? — Элиот стоял, прислонившись к косяку. — Не забудешь?
— Там, в подсвечнике, есть свеча. — Анна захлопнула дверь у него перед носом, повернула ключ, сунула в муфту и в полном замешательстве бросилась вон из церкви.
Слишком поздно — служба уже закончилась. Лужайка перед главным входом быстро заполнялась людьми. Порывистый зимний ветер громко хлопнул дверью, через которую вышла Анна. Все обернулись.
Она пробиралась сквозь толпу, высоко держа голову, не думая, как со стороны выглядит ее серая мантилья и предательская траурная шляпка. Она не расслышала легких шагов за спиной. Ее тихо окликнули:
— Мисс Лоуренс? Пожалуйста, подождите…
Анна обернулась. Красивые серые глаза Виктории Тэтчер покраснели от слез. В руках она сжимала маленький черный молитвенник.
— Я хотела поблагодарить вас за то, что вы пришли.
Внезапно Анну охватила злость. «Он тебя не любит! Той ночью он хотел встретиться именно со мной! Он позвал, и я пошла. А сейчас он заперт в подсобке! Меня дожидается… Он не умер, а жаль! И тебе должно быть жаль…»
— Ваше участие так много для меня значит, — сбивчиво заговорила Виктория. — Я… мой отец уехал в Хартфорд, закончить какие-то дела, связанные с Элиотом. А у меня здесь совсем нет друзей. Отец Элиота бесконечно добр ко мне, но он плохо себя чувствует, и я… Спасибо вам, что пришли. Пожалуйста, не откажите мне в еще одной любезности: приходите как-нибудь на чай.
— Я…
Виктория закусила губу, на мгновение запнулась и уверенно посмотрела Анне в глаза.
— О смерти Элиота ходят всякие слухи, но я им не верю. Я знаю, что вы не… — она запнулась и снова опустила голову. — Я знаю, что вы, как и я, молитесь о спасении его души.
«У него нет души, — подумала Анна. — Лучше молись о душе его отца, да и о своей собственной. И во что, интересно, ты не веришь? В то, что я убила его? Или в то, что я была в ту ночь на острове?»
Глаза Виктории наполнились слезами.
— Я прошу вас… Если вы любили Элиота, то для нас это повод подружиться. Теперь, когда его с нами нет…
«Но он здесь! — в отчаянии подумала Анна. — Он сидит в комнатушке и смеется над нами, представляя наш разговор. Как жаль, что он не умер… Ради твоего же благополучия. Ради нашего общего благополучия».
— Спасибо за приглашение, — сдержанно ответила Анна и быстро удалилась.
После ужина она вернулась в церковь с пакетом из коричневой бумаги, в который были завернуты несколько кусков ветчины и пирога. Элиот сидел в темноте.
— Все поужинали, — сказала Анна, зажигая свечу, — и я сбежала. Тайком.
— Тебе не привыкать, — усмехнулся Элиот.
Она аккуратно положила пакет с едой рядом с подсвечником.
— Тебе нельзя здесь оставаться.
Он развернул пакет.
— Почему это? Тут, по крайней мере, сухо. Холодновато, конечно, но в остальном — очень уютно. Голод мне не грозит, а ты исполнишь любой мой каприз. Если я воскресну, вряд ли прольются счастливые слезы. Мне и здесь хорошо.
— Твой отец слег.
— От радости? А что, безутешная невеста тоже слегла? Кстати, в мою постель она «слечь» не захотела…
— Виктория ухаживает за твоим отцом. Ее отец отправился в Хартфорд, устраивать какие-то твои дела. Ты не можешь обманывать их и дальше…
— Еще как могу. Даже должен. По крайней мере, пока отец Виктории не расплатится со всеми моими долгами. И пока ты, милая, не заплатишь мне за то, что не пришла на свидание.
— Элиот, так нельзя. Я всем расскажу правду.
— Не выйдет! Я объясню, что ни тебя, ни меня на реке не было; что мы просто сбежали и спрятались вместе. И что станет с моим бедным слегшим отцом и с богатенькой Викторией? Ты даже не представляешь…