Зибет отпрянула, словно уворачиваясь от нападения, и прижала конспект к груди.
— Почему ты так решила?
Да что решила-то? Мразь господня, надо было с самого начала рассказать ей про последствия флоута. А теперь придется отвечать так, словно у нас тут нормальный разговор, а не метания крысы, в которую тычут палкой. Ладно, может, позже объясню.
— Не знаю почему. Просто ты выглядишь…
— Значит, это правда. — Она жутко напряглась и снова начала то краснеть, то бледнеть.
— Что именно? — Я гадала, во что флоут превратил мое невинное замечание.
— У меня раньше были косы — как у тебя. Ты, наверное, удивлялась, глядя на мои волосы…
Мразь господня, я брякнула что-то про ее уродскую стрижку!
— Мой отец… — Она вцепилась в конспект точно так же, как цеплялась тем вечером за стену, — словно за последнюю опору в жизни. — Отец их обрезал.
Зибет признавалась в чем-то ужасном — и я понятия не имела в чем.
— Зачем?
— Сказал, что я… косами соблазняю мужчин. Что… вызываю у них нехорошие мысли. Что я сама во всем виновата. И обрезал мне волосы.
До меня дошло, что я действительно спросила, появился ли у нее парень.
— Ты тоже так считаешь? — умоляюще спросила она. Она что, издевается? Да ей не соблазнить даже Брауна в самом что ни на есть «сунь-вынь» настроении. Сказать об этом я не могла — но и ответить утвердительно тоже, иначе она заблюет всю спальню. Жалко ее, конечно, — скотина отец застращал бедную девочку, наговорил гадостей и обрезал косы. Неудивительно, что она так психовала, когда только-только здесь оказалась.
— Ты так считаешь? — настойчиво переспросила Зибет.
— Хочешь знать, что я считаю? — Я нетвердо поднялась на ноги. — Все отцы — дерьмо. — Я вспомнила о бурых животных размером с руку и словах Брауна: «Отец тебя защищает». — Даже хуже, чем дерьмо. Все без исключения.
Зибет смотрела на меня, вжимаясь в стену. Похоже, ей очень хотелось в это верить.
— Слушай, что выкинул мой отец, — продолжала я. — Нет, он не обрезал мне волосы — он выдумал кое-что получше. Ты слышала про особое попечение? — Зибет помотала головой. — Ну так вот — мой родитель возжелал продолжить свой драгоценный род, но так, чтобы никаких проблем. Что он делает? Оформляет особое попечение, платит кучу денег, вжихает сперму в баночку и — оп-па! — он уже счастливый отец, а вся грязная работа достается юристам, которые заботятся обо мне, обеспечивают здоровый отдых на каникулах и оплачивают обучение в этом занюханном заведении. А еще цепляют на меня вот это. — Я показала ей уродливый браслет на запястье. — Он меня никогда не видел. Он даже не знает, кто я. Поверь, я все знаю о сволочных папашах.
— Если бы… — Зибет умолкла и раскрыла тетрадку. Я опустилась на кровать, чувствуя приближение обычной после флоута головной боли. Тут Зибет принялась лить слезы на свой драгоценный конспект. Вжихнутый Иисус, опять я все испортила. В этом чокнутом месте остается надеяться только на одно: что мальчики к середине семестра наиграются в своих тварей, а мне удастся нормально сдать экзамены.
К середине семестра система циркуляции окончательно вышла из строя. Вся территория колледжа была по колено завалена листвой и пухом, и ходить по ней было практически невозможно. Я с трудом пробиралась на занятия, по сторонам не глядела и едва не врезалась в Брауна. На руке у него сидела зверюшка.
— Познакомься, это доченька Энни. Доченька Энни, это Тавви.
— Пошел на хер. — Я попыталась пройти, но он схватил меня за руку и больно сжал, вдавливая в кожу охранный браслет.
— Это невежливо, Тавви. Доченька Энни хочет с тобой познакомиться. Правда ведь, солнышко? — Он сунул зверька мне под нос. Арабел была права — на редкость мерзкая тварь, с острой мордочкой, мутными глазами и крошечным розовым ротиком. Тельце, покрытое жестким бурым мехом, безвольно свисало с руки Брауна, а на шее была повязана ленточка.
— Абсолютно твой типаж, Браун. Страшная как смерть — и дырка такая большая, что даже ты не промахнешься.
Он сжал мне запястье еще сильнее.
— Не смей говорить в таком тоне о моей…
— Привет, — раздалось позади меня. Зибет! Только ее здесь не хватало!
— Привет, — ответила я, высвобождая руку. — Браун, познакомься — моя соседка-первокурсница. Зибет, это Браун.
— А это — доченька Энни. — Браун приподнял тварь повыше. Нежный розовый рот тесселй был глупо приоткрыт, а под задранным хвостом виднелось еще одно нежное розовое отверстие. И Арабел не догоняет, в чем заключается их привлекательность?
— Приятно познакомиться, соседка-первокурсница, — буркнул Браун, развернулся, прижал к себе зверька и замурлыкал: — Иди к папуле.
Я потерла ноющее запястье. Ох, Зибет, только не спрашивай, для чего мальчишкам эти тессели! На объяснение целке мерзких повадок Брауна меня уже не хватит.
Однако же я недооценила Зибет.
Она передернулась и стиснула конспекты.
— Бедная зверюшка.
— Что ты знаешь о грехе? — спросила меня Зибет перед сном. На этот раз она сообразила щелкнуть выключателем — уже прогресс.
— Многое. Иначе не заполучила бы этот браслет.
— Ну вот когда делаешь что-то очень плохое, причиняешь вред другому, чтобы спасти себя. — Она замолчала.
Я не ответила. Долгое время в комнате царила тишина, пока Зибет вновь ее не нарушила:
— Я в курсе насчет администратора.
Вот это да! Заори старикан Молтон через селектор: «Благословляю тебя, дочь моя» — я и то удивилась бы меньше.
— Ты хорошая, я это точно знаю. — В голосе Зибет сквозила мечтательность — будь на ее месте другая, я бы подумала, что она мастурбирует. — Есть вещи, на которые ты никогда не пойдешь, даже под угрозой смерти.
— А ты у нас, значит, особо опасный преступник.
— Есть вещи, на которые ты никогда не пойдешь, — сонно повторила она, а потом вдруг ляпнула невпопад: — Ко мне на Рождество сестра приезжает.
Вжих-перевжих, да она сегодня полна сюрпризов!
— Ты что, не поедешь домой на Рождество?
— Я никогда не вернусь домой.
— Тавви! — завопила Арабел через весь двор. — Привет!
«Неужели мальчишкам надоели их твари?» — подумала я.
Вот только как избавиться от чертова браслета? Накатило такое облегчение, что я чуть не разревелась.
— Тавви! — повторила Арабел. — Сто лет тебя не видела!
— Что случилось? — Странно, что она не выбалтывает с ходу новости про мальчишек.
— В смысле? — Арабел вытаращила глаза, и я сообразила, что дело не в мальчишках. Они все еще возятся со своими тесселями — и Септ, и Браун, и все остальные. «Это просто твари, — яростно сказала я себе. — Просто твари, и не надо так сходить с ума. Как же, отец хочет для тебя самого лучшего. Иди к папуле».
— Секретарша администратора уволилась, — сообщила Арабел. — А на меня наложили арест из-за того, что я устроила самурайскую вечеринку. — Она пожала плечами. — Такое вот лучшее предложение за всю осень.
Ох, но ты ведь на особом попечении, Арабел! На особом попечении… Что если он твой отец? Иди к папуле.
— Ужасно выглядишь, — продолжала она. — Флоутом балуешься?
Я покачала головой.
— Слушай, что мальчишки делают со своими зверюшками?
— Тавви, солнце мое, если ты не въезжаешь, для чего у тварей большая розовая дырка…
— Отец моей соседки обрезал ей волосы, — сказала я. — А она ведь целка, ничего плохого не делала. Он ее всю обкромсал.
— Эй, что-то у тебя совсем крыша едет. Ты давно не вжих-вжихалась? Слушай, давай я тебе все устрою, с парнями помоложе администратора, так что никаких папочек. Гарантирую!
Я тряхнула головой.
— Мне никто не нужен.
— Но я же за тебя волнуюсь! Хочешь, с администратором поговорю насчет браслета?
— Нет, — твердо ответила я. — Спасибо, Арабел, у меня все в порядке. Мне пора на занятия.
— Не морочься так из-за этих тесселей, Тавви! Это же просто твари.
— Ага. — Я твердым шагом пошла от нее по плюющемуся пухом и сбрасывающему листву двору. Отойдя подальше, чтобы Арабел не заметила, я прислонилась к здоровенному хлопковому дереву и вцепилась в него, как Зибет в ту стену, — словно за последнюю опору в жизни.
О сестре Зибет не упоминала до самого конца семестра. Ее отросшие волосы выглядели еще хуже, чем раньше. С каждым днем она становилась все более напряженной и измученной, смахивая на жертву облучения.
Да и у меня видок был неважнецкий. Сон не шел, головные боли от флоута не прекращались неделями. Сыпь от браслета расползлась до локтя. Арабел была права — у меня ехала крыша. Эти тессели никак не выходили из головы. Спросили бы меня летом, что я думаю о божьих тварях, я бы сказала, что они очень даже забавные. А теперь одна мысль о Брауне с жутким буро-розовым существом на руке вызывала рвотный рефлекс.
Я все думаю о твоем отце. Об особом попечении не беспокойтесь — мы все уладим. Иди к папуле.
Мои юристы так и не убедили администратора отпустить меня на Рождество в Аспен или еще куда-нибудь. Привилегии мне на каникулы они выторговали — «как только все разъедутся», — а вот браслет остался. Может быть, если я покажу, что творится с рукой, сестра-хозяйка разрешит снять его на несколько дней. Система циркуляции снова работала, и по всему Аду дули ураганные ветры. Счастливого Рождества.
В последний день занятий я зашла в темную спальню, щелкнула выключателем и замерла. На моей кровати сидела Зибет — с тесселью на коленях.
— Где ты ее раздобыла? — прошептала я.
— Украла.
Я заперла дверь и прислонила к ней стул.
— Как?
— Там у кого-то вечеринка была в разгаре, и спальня стояла пустая.
— Ты зашла в спальню к мальчику?
Она не ответила.
— Ты же на первом курсе! За такое могут и отчислить, — неверяще проговорила я. И это девица, которая в буквальном смысле лезла на стенку из-за постельного белья и говорила, что никогда не вернется домой!
— Меня никто не видел, — спокойно сказала Зибет. — Все были на вечеринке.