— Выходи. Поговорим с Эвелиной. Но сначала отправь репортаж.
— Ладно. — Я уже решил, что буду отправлять. Брэдстрита я, конечно, не одурачу — но хотя бы выбью отсрочку — и первым сообщу сенсационную новость.
— Только сначала текст мне покажи.
— Передатчик не распечатывает тексты. Впрочем, информацию перед отправкой можно отредактировать на мониторе в режиме паузы. — Я указал ему на нужную кнопку.
— Отлично.
Паузу можно было держать автоматически, но Лако предпочел не спускать пальца с кнопки.
Я набрал сообщение с грифом приватности: «Большое открытие на Хребте, двенадцать колонок».
— Выманиваешь Брэдстрита на Хребет? — спросил Лако. — Но он же заметит купол. И потом — как он перехватит частное послание?
— Элементарно. Узнал же я, что корабль прибудет сюда. Но Брэдстрит знает, что мне известно о перехвате сообщений, поэтому он моему посланию не поверит. Поверит он вот в это… — Я набрал код наземной почты и сам текст. Передатчик выдал мне сообщение: «Отправление невозможно». Ну разумеется — Лако же держит кнопку. Впрочем, просить его не пришлось — он убрал руку и уставился на экран.
«Возвращаюсь незамедлительно. Задержите выпуск. Джеки».
— Кому это?
— Никому. Оно сохранится на радиорелейном передатчике. Утром я сделаю репортаж про Хребет, отправлю его отсюда. Учитывая, что купол в дне езды от Хребта…
— Брэдстрит подумает, что ты действительно направляешься оттуда к лисийцам!
— Точно. Так что, можно увидеться с Эвелиной Герберт?
— Да. — Мы отправились через лабиринт коробок и электрических проводов к месту, где лежала Эвелина. На полпути Лако остановился, словно внезапно о чем-то вспомнил:
— Эта… штука, которую они подцепили, довольно-таки жуткая. Эвелина… В общем, ты морально подготовься.
— Я журналист, — пояснил я, чтобы у Лако не возникло вопросов, если у меня будет недостаточно потрясенный вид. Впрочем, объяснения не потребовалось — ужас изобразился сам собой. Эвелина выглядела так же жутко, как и в прошлый раз.
Лако укрепил у нее на груди какое-то непонятное устройство, подсоединенное к паутине проводов над головой. Я установил транслятор. Делать с ним было особо нечего, пока Эвелина не заговорит, но я демонстративно повозился с кнопками. Бея смотрела на меня во все глаза. Лако натянул защитные перчатки и склонился над койкой.
— Я сделал ей укол полчаса назад — она через несколько минут проснется.
— Что ты колешь?
— Дилаудид и морфий — то, что было в наборе первой помощи. Еще были капельницы, но они все время протекают.
Он сказал это так буднично, словно не испытывал ужаса, пытаясь поставить капельницу на руку, способную порвать прочнейший пластик в лоскуты. Похоже, внешний вид Эвелины его совсем не устрашает.
— Дилаудид вырубает ее примерно на час — после этого она находится в сознании, но ей очень больно. Морфий снимает боль — но от него она вырубается через две минуты.
— Пока мы ждем, я покажу бее транслятор, ладно? Если я разберу его у нее на глазах и все объясню, то есть шанс, что назавтра он останется нетронутым.
Он кивнул и склонился над Эвелиной.
Я снял чехол с корпуса транслятора, жестом подозвал бею и продемонстрировал ей каждую кнопку, колесико и рукоятку. Я даже разрешил ей за все подержаться, вытащить и сунуть в рот, после чего позволил разложить все по местам. В процессе этого увлекательного занятия снова отключилось электричество, и мы минут пять сидели в потемках, но Лако даже не подумал встать и зажечь соляриновую лампу.
— Это все из-за респиратора, — объяснил он. — Борхардт тоже им пользуется. Генератор не выдерживает.
Жаль, без света мне было толком не разглядеть его лица. Охотно верю в маломощность генератора — в лисийском лагере свет постоянно вырубало и без респираторов. И все же мне казалось, что Лако лжет и основная причина, по которой генератор не выдерживает, заключается в двустворчатом рефрижераторе, что стоял рядом с клеткой. Что в нем хранится? Кока-кола?
Зажегся свет. Лако склонился над Эвелиной, а мы с беей сунули на место последний чип и собрали транслятор. Я вручил бее перегоревший предохранитель, и она забилась с ним в угол.
— Эвелина! — позвал Лако.
В ответ послышалось невнятное бормотание.
— По-моему, пора, — обратился он ко мне. — Что ей нужно сказать, чтобы ты настроил транслятор?
Я попросил его прикрепить к пластиковому пологу микрофон на зажиме.
— Пусть скажет «рефрижератор». — Я тут же понял, что хватил через край. Эдак можно снова очутиться в клетке. — Да что угодно — пусть представится, что ли.
— Эви! — Голос Лако звучал на удивление нежно. — У нас есть прибор, который поможет тебе говорить. Назови, пожалуйста, свое имя.
Она что-то произнесла — но транслятор не расшифровал.
— Микрофон далековато, — предположил я.
Лако приспустил полог, и в приборе загудело. Я покрутил колесико настойки, но ничего не получилось.
— Еще раз. Прибор не улавливает. — Я нажал на повтор, пытаясь воспроизвести сказанное слово, но наружу выходило только гудение. Может, бея засунула одну из трубок задом наперед?
— Давай попробуем еще разочек, — нежно попросил Лако. — Эвелина?
В этот раз он склонился так низко, что практически касался ее.
Сплошное гудение.
— Что-то с прибором, — сказал я.
— Она говорит не «Эвелина», — сообщил Лако.
— А что?
Лако взглянул на меня.
— «Послание».
Свет снова вырубился — всего на несколько секунд. Стараясь, чтобы мой голос звучал неторопливо и спокойно, я произнес:
— Ладно, попробую настроить на «послание». Пусть повторит.
Загорелся свет, на трансляторе вспыхнула лампа, и раздался женский голос: «Послание». А потом еще: «Нужно тебе сказать».
Воцарилась мертвая тишина. Странно, что транслятор не уловил бешеный стук моего сердца, преобразовав его в слово «Попался».
Свет потух — в очередной раз и надолго. Эвелина хрипела все громче и громче.
— Переключи респиратор на батарейки.
— Этот не подключается к автономному питанию. Сейчас принесу другой. — Лако вытащил фонарик, зажег с его помощью соляриновую лампу и куда-то с ней исчез.
Я на ощупь придвинулся к койке и чуть не упал: бея сидела по-турецки на полу и обсасывала предохранитель.
— Принеси воды, — велел я ей и обратился к Эвелине, ориентируясь по ее хрипам: — Это я, Джек. Мы с вами уже общались.
Хрипы прекратились, словно она задержала дыхание.
— Я отдал послание Римлянину лично в руки.
Она что-то сказала, но транслятор был слишком далеко. Правда, мне послышалось слово «свет».
— Я сразу же к нему отправился — как только ушел от вас вчера.
— Хорошо. — В этот раз ответ прозвучал четко. Вспыхнул свет.
— Что было в послании, Эвелина?
— В каком послании? — спросил Лако.
Он положил респиратор рядом с кроватью. Теперь я понял, почему Лако не хотел им воспользоваться. Эта модель крепилась к трахее и не позволяла говорить.
— Что ты сказала, Эвелина? — спросил Лако.
— Послание. Римлянин. Хорошо.
— Это бессмыслица, — заявил я. — Может, морфий все еще действует? Задай ей вопрос, на который знаешь ответ.
— Эвелина, кто был с тобой на Хребте?
— Говард. Каллендер. Борхардт. — Она умолкла, словно припоминая: — Бея.
— Хорошо, не нужно перечислять всех. Что вы сделали, когда нашли сокровище?
— Отправили бею к Римлянину. Ждали.
— Вы заходили в гробницу? — Он уже не раз это спрашивал — по голосу чувствовалось. Правда, на последнем вопросе его тон изменился, и я напрягся, ожидая ответа.
— Нет, — четко ответила она. — Ждали Римлянина.
— Что ты вчера сказала, Эвелина? Я не разобрал. Но теперь у меня есть транслятор. Что ты хотела сказать?
Что она ответит? «Не важно — мое поручение выполнил другой»? У меня промелькнуло подозрение, что она не отличает нас друг от друга. Сотообразные рубцы покрывают ей уши изнутри — она не узнает наши голоса. Хотя нет, конечно: Эвелина до самого конца четко знала, с кем говорила. Но в тот момент я затаил дыхание, занеся руку над кнопкой транслятора. Я боялся, что она перепутает Лако со мной, выдаст меня. Но больше всего я надеялся услышать, что было в послании.
— Расскажи мне о яде, Ивлин.
— Слишком поздно.
Лако обернулся ко мне.
— Не разобрал, что она сказала?
— По-моему, «сокровище».
— Сокровище, — повторила Эвелина. — Проклятие.
Ее дыхание стало ровным, и транслятор перестал воспринимать сигналы. Лако встал и опустил занавес.
— Она спит. Всегда так быстро засыпает на морфии.
Лако посмотрел на меня. Бея шмыгнула мимо, выхватив из коробки бутылку с колой. Он проводил ее взглядом.
— Может, Эвелина права, и это действительно проклятие, — тускло сказал он.
Я взглянул на бею. Она стояла у изголовья койки и ждала, когда Эвелина проснется, чтобы дать ей попить. Маленькая, словно десятилетняя девочка, она держала в одной руке бутылку, а в другой — предохранитель. Я попытался представить себе, как бы она выглядела, если бы на нее подействовал вирус.
— Иногда мне кажется, что я бы пошел на это.
— На что?
— Отравил бы бею Римлянина, если бы знал, какой яд использовать. Это ведь тоже проклятие — желать чего-то так сильно, чтобы пойти на убийство?
— Да, — ответил я.
Бея сунула предохранитель в рот.
— Едва я увидел сокровище…
Я встал.
— Ты бы убил безобидную бею ради чертовой вазы?! Но сокровище и без этого можно заполучить! Возьми пробы крови у команды. Докажи, что это яд. Комиссия отдаст тебе сокровище.
— Комиссия закроет планету.
— Ну и что?
— Это разрушит сокровище. — Лако глядел в пространство, словно забыл о моем присутствии.
— О чем это ты? Римлянина и его приспешников к сокровищу не подпустят. Ценности никто не разрушит. Конечно, разбирательство затянется — но в итоге вы все получите.
— Ты сокровища не видел! Ты… Ты ничего не понимаешь! — отчаянно выкрикнул Лако.