Жаль, что партизаны не уничтожили всех полицейских, думал начальник. Придется говорить правду, а в ней много такого, чего нельзя было творить на своей земле. Конечно, приказывали немцы, он и его подчиненные были только исполнителями их приказов. Это должно смягчить вину. Но если все полицейские тоже расскажут только правду, на смягчение наказания ему лично надеяться вряд ли стоит…
В лагере пленных встретили злыми взглядами. Бойкач подъехал к командирской землянке, спрыгнул с седла и привязал кобылу к сосне. Полицейские остановились поблизости, понуро опустив головы. Володя долго пробыл у командира роты, и пленные думали, что разговор там идет только о них. Наконец Бойкач вышел из землянки, отвязал кобылу и увел ее по тропинке, ни разу не оглянувшись. Пленные совсем пали духом: неужели командир группы не будет присутствовать на их допросах у высшего начальства?
А Володя думал совсем о другом. Он коротко доложил командованию о каждом из полицейских, и теперь пускай оно само разбирается с ними. Юноша знал, что Валя волнуется, ждет его каждый день, каждый час и передумала, наверное, обо всем на свете. Передав кобылу партизану из хозяйственного взвода, он побежал к шалашу девушки, но там ее не оказалось. Разыскать Валю удалось на поляне, где она обычно училась ходить.
Валя задумчиво сидела на пне, подставив спину солнцу и ковыряя палкой землю. Увидев Володю, радостно вскочила, и они крепко обнялись.
— Видишь, я уже бегаю, — прошептала Валя.
— Знаю, что ты этим хочешь сказать, — тоже шепотом ответил Володя.
— Ну, что? Говори!
— Что можешь идти с нами.
— Конечно… Если б ты знал, как мне здесь надоело. Спать не могу. Стоит уснуть, сразу вижу тебя. Кажется, ты бежишь, стреляешь, а немцы окружают. В эту ночь так закричала, что даже проснулась.
Володя взял Валю за руку, и они пошли по поляне.
— Может быть, ты крикнула в ту минуту, когда я тащился на вожжах за телегой.
— Как это?
— Мы зажгли мост. Я хотел удержать лошадей, а они испугались, потащили меня из огня и потом убежали куда-то.
— Тяжело тебе было?
— Легче, чем в тот раз на железной дороге. Во-первых, не было тебя, а во-вторых, начальник полиции взял в плен Пылилу и привел его к нам. Вот как бывает.
— Ты шутишь?
— Спроси у него.
— Хорошо, спрошу. А где вы стояли до операции?
— В Дубовой Гряде.
— Зину видел?
— Валечка, не только видел, но и заходил к ней, и разговаривал.
— Так я и знала, что ты все-таки любишь ее…
— Мне бы очень хотелось, чтобы ты как-нибудь со стороны услышала наш разговор. А вообще-то я плохо сделал, что пошел. Мама ругала меня за это. Я признался Зине, что люблю тебя.
— Ты сказал неправду!
— Миленькая, ты же сама это знаешь.
— Я знаю, что ты никому не дал убить Копыцкого, а из ревности сделал это сам.
— Изменник первый хотел меня убить, почему же я не мог отомстить ему? Считаю это самой удачной моей операцией…
— А что Зина говорила обо мне?
— Не любит тебя, потому что ты ее ненавидишь.
— Ты бы сказал, что теперь у меня нет прежней ненависти.
— Я и дал ей понять, что ты очень хорошая. Она призналась, что была рада моей смерти.
— Знаю, мне еще тогда передали ее слова: мол, Валя думала, что диверсант будет ее, а его уже нет. Я сказала в ответ, что стыдно радоваться смерти друга.
— Валечка, — остановился Володя, обнял девушку и заглянул в ее глаза, — я только в бою забываю о тебе.
— А когда был у Зины, тоже обо мне думал?
— Думал.
Какое бы удовлетворение ни испытывал молодой человек от удачно проведенной операции, все равно его чувства отличаются от тех, которые вызывает чистая и сильная любовь. Кажется, будто только от нее зависит и осмысленная борьба, и труд, и жизнь на земле.
Бывший учитель Володи и Вали стоял на краю поляны и наблюдал за ними. Невольные слезы радости за молодых людей, которых он воспитывал, выступили у него на глазах. Разве можно позволить, чтобы между ними стал чужеземец, разлучил их, надругался над их чувствами? Нет, никогда! А ведь Валю уже везли в чужую землю, где растоптали бы ее честь и гордость. Отцвела бы девушка, так и не успев расцвести…
Долго еще гуляли по поляне влюбленные.
— Теперь я убедился, что ты могла бы пойти на задание, — улыбнулся Володя. — Но скоро придут наши, и мы будем или ожидать их здесь, или пойдем навстречу.
16
Вернувшись из штаба бригады, командир отряда приказал прекратить строительство землянок. Партизаны удивились. Всего лишь два дня назад подготовили площадку для посадки самолетов с Большой земли, теперь начали копать котлованы под жилье на зиму, и вдруг новый приказ. Они не знали, что из штаба соединения в штаб бригады поступило распоряжение двигаться навстречу нашим войскам, переправиться через Березину и на левом берегу реки занять оборону.
Володю Бойкача вызвали к командиру отряда. Когда он пришел, в землянке собралось все отрядное начальство.
— Кажется, пришли все, — встал Булынка. — Товарищи, сегодня мы покидаем лагерь, и этот поход будет для нас особенным. Мы не переходим, как обычно, на новое место стоянки, а идем в бой. Поэтому прошу быстрее подготовиться: что из вещей не понадобится — закопать в землю, хлеб тоже. Надо предупредить каждого партизана, чтобы хорошенько обулся: лошадей хватит только для перевозки раненых, боеприпасов и продуктов. Бойкач, мы предполагали отправить твою группу на другое задание, но теперь оно отменяется. За Березиной вам придется поработать в полную силу.
— Понятно, — ответил Володя. — Мне можно уйти?
— Да.
Весело вбежав в шалаш, хлопец продекламировал:
Нынче у нас передышка,
Завтра вернемся к боям,
Что же твой голос не слышен,
Друг наш походный — баян?
— Ребята, маршрут изменяется. Пойдем вместе со всей бригадой навстречу нашим войскам. Нам еще придется повоевать с отступающим врагом, прежде чем закончим партизанскую деятельность. Калоша, возьми баян и сыграй что-нибудь на прощание.
— На прощание с кем? — спросил кто-то из хлопцев.
— Хотя бы с этим дубом, с гнездом аистов. Весной аисты вернутся, а нас здесь уже не будет.
Заиграл баян. Полились одна за другой мелодии современных военных песен. Ребята слушали молча. Молчал и их командир. В это время Валя просунула голову в шалаш и удивленно спросила:
— Почему вы не собираетесь?
— Мы всегда в боевой готовности, Валечка, — обрадовался ее появлению Бойкач. — Я же говорил тебе, что не нужно делать землянку, все равно в ней не придется жить.
— Наши девчата думали, что ты шутишь.
— Какие шутки? Мне вон кожаный реглан самого начальника полиции принесли, в нем и без землянки любой мороз не страшен.
— А что… начальника уже нет? — спросил Пылила.
— Нет. Твой пленник оказался гнусным предателем. Хотели подержать в отряде, чтобы потом сдать в армию как штрафника, но сами полицейские вынесли ему приговор и выполнили его. Начальник рьяно организовывал полицию, его руки по локти в крови наших людей. Сам участвовал в массовых расстрелах. Вот и получил то, что давно заслужил.
— Подумать только, наш Павлуха такого матерого изменника захватил! — засмеялся Анатолий. — Расскажи, не стесняйся, как он тебя из-под Жлобина гнал.
— Ты бы попал в мое положение, не смеялся бы, — сердито ответил Павел.
— Да, положение незавидное. Сначала боялся на мост ехать. А когда привез его командир — бегом на другую сторону реки да и залег там. Как же, страшно… Пускай бы немцы стреляли обыкновенными пулями, куда ни шло. А то пускают огненные цепочки, и кажется, что прямо в тебя. Нет, Павел не дурак на такие цепочки переться, — продолжал подтрунивать Толик.
— Хватит тебе болтать! — еще больше разозлился Пылила.
— Нужно правильно воспринимать замечания друзей, — серьезно сказал командир.
— Я и воспринимаю, но он меня на мосту не видел, и не его дело говорить об этом.
— Если бы ты вовремя приехал на мост, он бы тебя увидел. Ладно, это уже старая песня, — махнул рукой Володя. — Все хорошо, что хорошо кончается.
— Уже строятся, пора и нам идти, — заметила Валя.
— А нам не обязательно, — вышел из шалаша Володя. — Впереди пойдут разведчики, мы же, по-видимому, сзади, в прикрытии. Валечка, сядешь на мою кобылу, иначе не дойдешь: переход предстоит большой.
— Нет, я пешком.
— Командир, пусть она едет на моем, — услышав их разговор, подошел Анатолий.
— Спасибо, Толик.
Лошади успели отдохнуть и нетерпеливо топтались на месте. Из землянки вышел командир отряда. Увидев Валю, Булынка сказал:
— Ты могла бы сесть на подводу.
— Ничего, мы поедем верхом, — вместо девушки ответил Бойкач.
— Хорошая пара, — подмигнул командир и засмеялся.
— Кони? Не хуже вашего, — улыбнулся и Володя.
— Я о седоках говорю. Завидую вам. Где пойдет твоя группа?
Думаю, в хвосте.
— Правильно.
Булынка повел свою лошадь в голову колонны.
— Калоша, — спросил Бойкач, — ты баян на телегу положил?
— Конечно. Он и так мне плечи оттянул, когда из Дубовой Гряды нес.
Послышалась команда, и боевая колонна тронулась в путь. За ней потянулся обоз. Замыкали колонну подрывники.
Километров пять партизанский отряд двигался лесом, потом вышел на полевую дорогу. Впереди, тоже походным порядком, шли еще два отряда бригады Ядловца. Одна за одной оставались позади сожженные фашистами деревни: обгоревшие печи, деревья, похожие на истершиеся веники. Кое-где в сохранившихся садочках возвышались землянки, над которыми поблескивали дымоходные трубы, сделанные из гильз дальнобойных снарядов. Из некоторых землянок выбегали мальчишки. Они внимательно осматривали каждую колонну и о чем-то серьезно разговаривали между собой.
Над лесом, за Березиной, кружилась немецкая «рама», бубнил партизанский пулемет. В глубоком тылу гитлеровцы редко посылали такие самолеты для обнаружения партизанских стоянок. Этот сильный фашистский стервятник обычно разведывал передовые позиции наших войск. На нем толстая броня и отличная оптика, и поэтому «рама» не очень боялась партизанского огня. Не стоило и стрелять по ней: напрасная трата боеприпасов.