Автор статейки определенно опасался касаться жгучей тайны, но задавал здравый вопрос: а в самом ли деле желание княгини развестись с богатейшим сибирским землевладельцем заключалось в смерти младенца? Может, тайна кроется именно в том, что ребенок остался жив и его тщательно скрывают от общества? Тогда, где он сейчас находится? Скрывается под чужой фамилией? Но зачем?
Мне стало совсем не смешно. Этаким образом докопаются до причин. Возможно, некоторые люди знают о них, но не рискуют выкладывать свои соображения по причине личной безопасности. Уверен, что отец мгновенно свернет им головы.
Отец… Я вгляделся в лицо мужчины. Крупный подбородок, жесткая линия скул, лицо с колоритным, сибирским загаром, не таким, как южный, имеющим приятный золотистый оттенок. Здесь же явно поработало жаркое лето и суровые ветра, продубившие кожу. Возле кряжистой фигуры князя матушка глядится такой маленькой, хоть и сама женщина высокая. Не знаю, ракурс, наверное, такой неудачный.
Про Мамоновых я много чего успел прочитать. Предок основал на землях якутов и эвенков свою вотчину благодаря Источнику. Каким образом он нашел его, история умалчивает. Но на том самом месте, неподалеку от своенравной Елюенэ, в будущем ставшей Леной, и казачьего станка Мухтуй была возведена крепостца, а позже вокруг нее стали оседать переселенцы из Руси: разорившиеся дворяне, крестьяне, казаки, беглые солдаты. Кто-то шел в Сибирь за лучшей долей, кто-то не соглашался с политикой Мстиславских — но так или иначе эти люди давали вассальную клятву Мамоновым, усиливая их род. Когда Мстиславские спохватились, что где-то за Уралом растет и крепнет боярский клан, было уже поздно. Оставалось договариваться. Москва очень не хотела иметь под боком мощное и независимое княжество с невероятными природными ресурсами. Потому и зачастили переговорщики Мстиславских в Мухтуй, ставший позже, этак в девятнадцатом веке, Ленском[1] — настоящей столицей Мамоновых.
У растущего боярского рода аппетит оказался отменным. Огромнейшие сенокосные угодья, скотоводство, золотодобыча способствовали быстрому накоплению Мамоновыми капиталов. Мухтай обрастал добротными домами из бревен в два обхвата, с русскими печами и деревянными полами. Усилившийся спрос на сено, овес, овощи стимулировал быстрое развитие огородничества и расширение сенокосных угодий. В зимние морозы крестьяне-ямщики умудрялись за четыреста верст доставлять на прииски или в отдаленные поселки в свежем виде картофель, капусту. Мстиславские, глядя с ревностью на эти успехи, все же признавали, что «империя» Мамоновых росла невероятно быстрыми темпами.
Конечно, не все было так хорошо и ровно. Случались жестокие стычки с чукчами. Отличные воины частенько докучали Мамоновым, и победить их на своей земле не представлялось возможным. Каждый Глава рода или Старейшина из поколения в поколение стремились свести войну на нет, и однажды пришли к соглашению с местными тойонами, отдав им на откуп право торговать с китайцами и маньчжурами в обход княжеской дани, а сами значительно продвинули свои владения чуть ли не до Охотского моря на юго-востоке и Чаунской губы на севере с правом добывать ценный мех, золото и разрабатывать алмазные копи. Но цена такой сделки оказалась довольно оригинальной, и не все в роду соглашались с ней.
В каждом поколении один из княжичей должен был жениться на местной принцессе, скрепляя таким образом пакт о дружбе и вечном мире. Имея все привилегии своей Семьи, пользуясь поддержкой клана, заложник договора не мог стать Главой рода, как и его потомки. Дети-полукровки становились знатными дарханами и сами позже образовывали свои роды, которые, конечно же, примыкали к клану Мамоновых.
К чести местных царьков, замуж за белого принца они отдавали самую «породистую» девушку, кандидатуру которой обсуждали родственники из обоих родов. Через несколько поколений благодаря грамотному пестованию крови стали появляться очень красивые детишки с характерным для данной местности разрезом глаз и матовой кожей.
Можно представить, какую силу обрел княжеский род, создав мощный союз с якутами, чукчами и эвенками. Мстиславским оставалось только локти кусать и идти на определенные уступки, чтобы золото, пушнина, алмазы и прочие богатства Сибири поступали в государственную казну в нужных пропорциях. Правда, дважды они пытались пойти войной на Мамоновых, и ожидаемо проиграли. Сами же «золотые тойоны», к удивлению правящей Семьи, не хотели отделяться от Руси и не страдали гнилыми идеями сепаратизма. Себя они видели только в составе огромной страны, простирающейся от берегов Нарева до Тихого океана. Но с некоторыми оговорками, чтобы им не мешали жить своим умом. Совместные предприятия? Пожалуйста, но под нашим контролем, исключая золотые прииски и добычу алмазов. Железные дороги до берегов Охотского моря? Почему нет? Но Мамоновы тоже должны с этого что-то иметь. В общем, дружба крепкая без камня за пазухой. Внешнего врага будем бить вместе, но внутри у каждого свои интересы. Именно опасность, исходящая от маньчжур с юга и нахрапистых англосаксов со стороны Тихого океана, заставляла «золотых князей» маневрировать между жерновами уступок и договоренностей.
И то, что во мне течет кровь Мамоновых, что я княжич сильнейшего в Сибири рода необыкновенно грело мое сердце, и как же в такие моменты хотелось быть рядом со своими родителями, дядьями и тетками! Там моя стая!
Но сейчас нужно проявлять осторожность. Мстиславские помнят обиды, помнят свои поражения и не преминут отыграться на Мамоновых, используя очень сильный фактор — меня. Возможно, согласие императора на мою экспертизу, тоже часть хитроумного плана. Говорю же, взрослые парадоксальны в своих желаниях и действиях. Ничто не мешает им договариваться и делить сферы влияния. Почему нельзя в моем случае доказать родство с Мамоновыми честно и открыто?
Кстати, а могли быть подобные прецеденты в прошлом?
— Что там интересного? — мои размышления прервал голос опекуна. Он забрал газету и сразу же увидел фотографии. Вздернул брови от удивления, даже не пытаясь скрыть эмоции. — Вот так дела…
Булгаков кинул взгляд на меня, потом снова на снимки, похмыкал и быстро прочитал заметку. Отбросил ее в сторону, зашуршал стопкой непрочитанной прессы, выискивая что-то свое. Воскликнул оживленно:
— Ага! Вот еще!
И в самом деле, «Утренняя Москва», считавшаяся полуофициальным рупором столицы, тоже опубликовала серию снимков с моими родителями. Как будто ничего интересного в жизни за последнее время не происходило! Я пытался ухватиться за ниточку предупреждений, вихляющую передо мной в смутной пелене догадок, но пока не мог прийти к какой-то определенной мысли. «Читай прессу». Прочитал. Мама встречается с отцом, в этом ничего странного. Она еще довольно молода, очень привлекательна, и теперь компенсирует годы вынужденного разлада. Не с кем-то же развлекается, а со своим законным мужем! И чего все возбудились? Это только для меня инсценировка!
— Забавно, не ожидал, — Булгаков отбросил газеты, закинул ногу на ногу, обхватил колено руками. — Рад за Аксинью Федоровну. Может, ей удастся обрести спокойствие разума, чтобы начать жизнь по-новому. Она тебе ничего не рассказывала про свое прошлое?
— Зачем ей раскрываться перед чужим человеком, да еще подростком? — старательно делаю удивленное лицо, а у самого сердце дико колотится. Вдруг Булгаковы все знают?
— Хм, ну, мало ли что. Например, не говорила ли, что ты похож на ее умершего сына?
«Говорила, еще тогда, при первой встрече в кафе, — невысказанные мысли забегали по черепной коробке, натыкаясь друг на друга как всполошенный табун лошадей. — И потом, в Евпатории призналась, что я ее сын. Но вам-то зачем знать?»
— Насчет сходства говорила, даже расплакалась, — я не стал скрывать обстоятельства нашего разговора в кафе. — Поэтому, наверное, и решила помочь со взносом.
— А в Крыму?
— Ничего, — мой голос не дрогнул.
— Странно другое, Вик, — задумчиво произнес опекун. — Зачем она вообще приехала туда. Проявлять такие невероятные эмоции по отношению к человеку, не являющемуся даже ее дальним родственником — совершенно нелогичный поступок.
И снова этот странный, испытующий взгляд.
— Возможно, я таковым для нее и стал, — пожимаю плечами. — А вообще, я ее приглашал в Крым на соревнования. Как бы в благодарность…
Опасный для меня разговор прервала Людмила Ефимовна. Она заглянула в гостиную, и улыбнувшись, сказала, что ужин готов, и всех ждут к столу. Потом добавила:
— Вик, позови, если не трудно, Свету. Опять, наверное, надела наушники и через визор с подружками общается.
Я с облегчением улизнул из гостиной, ощущая на своем затылке очень внимательный и сверлящий взгляд Ивана Олеговича.
— Мальчишка знает о своих родителях, — задумчиво произнес Булгаков. — Княгиня рассказала ему всю правду, когда приезжала в Евпаторию. Очень плохо, что Вик не хочет, чтобы мы знали об этом. Не доверяет, а значит, строит какие-то планы.
— И что ты так разволновался? — супруга взяла в руки «Утреннюю Москву», рассеянно пробежалась взглядом по снимкам и текстам. — Закон на твоей стороне, ты имеешь больше привилегий как опекун. Мамоновы своего сына не заберут даже через суд, как бы им этого не хотелось. А вот с чего вдруг Аксинья воспылала любовью к Жоре? Почти пятнадцать лет показывала ему пальцем на дверь, а теперь открыто демонстрирует свои чувства.
— У князя Мамонова три жены, и судя по его виду, он нисколько не этим фактом не смущен. Дорогая, почему тебя приходится дожидаться на ужин столь долгое время?
Она строго взглянула на Свету, благоразумно прячущуюся за моей спиной.
— Прости, мамуля, — в этот раз дочь была не в своих ужасных шортах и футболке, что не совсем нравилось Людмиле Ефимовне, когда она в них садилась за обеденный стол, а в легком платье в горошек. — Мы смотрели газеты с фотографиями Аксиньи Федоровны. Вик сказал, что очень рад за княгиню. Ведь она помогла ему однажды и даже переживала как за сына.