— Так себе аргументы, — боярин покрутил пальцами в воздухе. — Есть закон, где четко прописаны все пункты. Андрей считается сиротой, поэтому Булгаковы его забирали из приюта при условии полной опеки. Ваше родство еще не доказано, и до совершеннолетия он будет носить фамилию Волховский, хотите вы этого или нет. Исполнится ему восемнадцать, можете сразу провести экспертизу.
— За три оставшихся года произойти может все что угодно, — нахмурился Мамонов. — Я своим нюхом чую, что Булгаковы просто уступят Андрея императорскому клану за очень вкусные коврижки.
— Если таковое событие случится, значит, предмет торга очень значимый, — пожал плечами Гусаров.
— Ты своего внука предметом торга считаешь?
— У нас из доказательств родства — только слово Ивана Булгакова, — отрезал хозяин дома. — Оно никакими документами не подтверждено. Поэтому начнешь давить на Булгаковых через суд — проиграешь. Сделают удивленно лицо и скажут, что все это выдумки, мальчик — круглый сирота. Почему ввели в заблуждение Аксинью Федоровну? Можно придумать тысячу причин, лень даже перечислять. Георгий, ты проиграешь, если у тебя не будет результатов генетической экспертизы. А их не будет, потому что… смотри закон о сиротах и о попечительстве.
Мамонов с трудом скрыл недовольство. Тесть был прав, не убавить, ни прибавить. Но он почему-то надеялся на Федора Ильича, хотел услышать горячую поддержку, а получил холодный душ.
— Буду добиваться аудиенции у Ее Величества Анастасии Павловны, — Георгию не хотелось признавать поражение, еще не вступив в бой.
— Делай, как считаешь нужным, — махнул рукой Гусаров и неожиданно спросил: — Выпить хочешь?
— Пока не хочу, — улыбнулся князь. — Вот если разрешишь остаться в гостях на несколько дней, тогда вечерком можно посидеть, поговорить.
— Не поедешь в свою гостиницу? — по-хитрому прищурился тесть.
— Я поселил там своих адвокатов. Не думаю, что везти целую свору своих слуг на твое подворье — хорошая идея.
— Правильно думаешь, нечего им тут без дела шляться, — Федор Ильич вдруг торопливо встал и кивнул на прощание. — Вечером обсудим. Пойду, распоряжусь насчет ужина.
Мамонов удивился такому резкому окончанию разговора, пока не догадался повернуть голову. За его спиной стояла Аксинья в темно-синем платье из атласа, верхняя часть которого переливалась серебристо-изумрудной волной, состоящих из множества вышитых узоров и завитушек. Темные волосы аккуратно уложены в прическу, и только несколько завитых прядей спадали на плечи. На открытых руках хорошо смотрелись изящные браслеты из золота — давний подарок Георгия молодой жене. Клановый ювелир изготовил полный свадебный набор: кольцо, сережки, подвеску с бриллиантом и вот эти браслеты с тонкой чеканкой. Из всего набора Аксинья надела их и еще сережки, которые сейчас поблескивали в ее ушах сапфировыми капельками. А вот супружеского кольца среди перстней он не заметил, как и подвесок. Жена продолжала сомневаться в чувствах, и нужно было как можно скорее сломать остатки плотины, мешавшей полному воссоединению двух взрослых людей.
Георгий мгновенно окинул взглядом фигуру Аксиньи, положительно оценивая пропорции линий и волнительные изгибы в нужных местах под облегающим платьем, шагнул к ней навстречу, сомкнул руки на ее гибкой талии и притянул к себе. Хотелось впиться поцелуем в сочные губы жены, но сдержался, едва коснувшись карминовой помады. Ведь недавно виделись, зачем по-мальчишески себя вести? А хотелось.
— Я не слышал, как ты спускалась по лестнице, — сказал он.
— Применила «скрыт», — довольно улыбнулась княгиня, стрельнув глазами на пышную шапку роз.
— Не потеряла хватку, — похвалил Мамонов, делая несколько шагов назад. Взяв в руки букет, преподнес жене. — А это тебе, самые свежие, которые смог достать по дороге сюда. Не смог удержаться, когда увидел их на витрине.
— Спасибо, они такие чудесные, — коснувшись кончиком носа нежных лепестков, Аксинья тут же завертела головой, выискивая, куда можно пристроить букет. Вовремя появившаяся Маришка с хрустальной узкой вазой (у Георгия мелькнуло подозрение, что девчонка стояла за дверью и ждала удобного момента), наполненной водой, забрала у молодой хозяйки цветы и по ее указанию поставила на середину стола. И тут же быстро исчезла, оставив княжескую чету наедине.
— Какие у тебя планы? — женщина присела на диван, Георгий примостился тут же, положив ладонь на ее колено. — Надеюсь, в самолете ты все хорошо обдумал?
— В самолете я спал, — добродушно улыбаясь, ответил Мамонов. — Думали адвокаты.
— И? — подведенные брови Аксиньи слегка приподнялись.
— Будет большая драка, — кивнул князь. — В суде, скорее всего, мне не удастся отбить сына у Булгаковых, но ждать три года слишком опасно. Как бы они его не перетянули в свой клан или не отдали в качестве доброго жеста Мстиславским.
— А такая вероятность существует? — задумалась княгиня, положив свою ладонь поверх мужниной.
— Очень большая, — подтвердил Георгий. — Что-то вроде подарка, закрепляющего союзные договоренности. Взамен Мстиславские могут расщедриться на земли или какие-нибудь активы.
— Но Андрей недвусмысленно дал понять, что признает нас родителями, — вздохнула княгиня. — Правда, выдвинул свои условия…
— Которые мы успешно выполняем, не так ли? — Мамонов наклонился к жене и легкими поцелуями в щеку показал свои чувства. И в самом деле, Аксинья зажгла в нем огонь молодости, даже старшие жены удивлялись его пылкости, не осознавая, что князь думает сейчас только об одной женщине.
— Что-то такое ощущаю, — с неуверенной улыбкой ответила Аксинья. — Но я бы хотела как можно скорее решить вопрос с сыном. Мне было бы спокойнее, если император признает его Мамоновым официально. Суд здесь не поможет. Нужно идти окольными путями.
— Отец только что сказал именно так же. Мы не выиграем дело.
— Тогда остается аудиенция у императрицы, — твердо заявила жена.
— Сначала я встречусь с Булгаковыми! Прощупаю их позицию, спровоцирую слегка и посмотрю, что они будут делать. Ну и потребую встречу с Андреем.
— Маловероятно, — покачала головой Аксинья. — У нас никаких доказательств родства.
— Когда ты виделась с сыном, внимательно на него смотрела? На кого он похож?
— Ну, на меня-то не очень, — усмехнулась женщина. — Кое-какие черты просматриваются, но слабо.
— Смотри, что я обнаружил в старых семейных архивах. Старый хрыч держал у себя пару альбомов с древними фотографиями, — Мамонов полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда потертое на изгибах и потускневшее фото, залитое в тонкую защитную пленку. — Я только недавно вспомнил о них, представляешь! Это мой прадед — Аким Мамонов, Глава рода. Похож?
— Весьма, — признала Аксинья, внимательно вглядываясь в суровое лицо пятидесятилетнего мужчины в строгом костюме-тройке. Рубленые скулы, тяжелый подбородок, пронзающий взгляд — если все черты взрослости сгладить, то на снимке проявлялся Андрейка.
— Насколько помню, дед Аким не любил носить бороду, это уже в глубокой старости, перед смертью, стал отращивать ее. Повезло, что он здесь без метлы, — пошутил Мамонов. — И вот еще… Что скажешь?
Он извлек из кармана еще одну карточку. Это была фотография картины, которую Аксинья видела в родовом поместье Мамоновых. Потемневший от времени портрет первого Главы Рода, приявшего искру Источника, был нарисован каким-то художником, неведомыми путями попавшим в якутские земли, и чье имя уже затерялось в веках. Добр Мамонович еще молодой, дерзкий, с открытым взглядом, стоит за спиной сидящей на стуле красивой женщины, положив на ее плечи мощные, с прожилками вен руки, привыкшие к тяжелому труду.
— Если убрать бороду и сделать волосы потемнее — то вылитый Андрей, — выдохнула Аксинья. — Надо же, я не обращала на этот портрет внимание, а с годами и вовсе память о нем выветрилась.
— Мой самый убойный аргумент, — помахал фотографиями Мамонов. — Для суда, крючкотворов поганых, они не являются доказательством родства, но Булгаковым я рот заткну.
— С Андреем все нормально, я разговаривала с Иваном Булгаковым, — сказала Аксинья. — На мою просьбу встретиться с сыном, он ответил отказом. Говорит, пока рано. Глава рода категорически запретил какие-либо контакты с Андреем.
— Затаились, — хмыкнул князь, потерев в задумчивости гладко выбритый подбородок. — Ну, уж меня-то не смогут проигнорировать. Наведаюсь к Олегу, поговорю.
— Сначала поговори с полковником Кольцовым, — посоветовала Аксинья.
— А это кто такой? — удивился Мамонов. — Военный или из спецслужб?
— Начальник отдела «К», который курирует детей-сирот, имеющих искру одаренности. Когда они покидают приюты, то к каждому из них прикрепляют офицера. У Андрея, к примеру, тоже есть такой человек. Майор Рудаков, кстати. С ним тоже не мешает встретиться. Вдруг что подскажет.
— Ладно, приму к сведению. А что с Кольцовым? Есть телефон?
— Конечно. Визитка в моей комнате лежит… Так ты сегодня здесь остаешься?
— Если не прогонишь, — белозубо улыбнулся князь. — С твоим отцом и братьями я как-нибудь договорюсь.
— Чего ж прогонять-то, раз твердо решил остаться, — слабо отмахнулась Аксинья. — А мнение братьев тебя никогда не волновало.
…Мамонов открыл глаза, сонно поморгал и хриплым ото сна голосом спросил:
— Который час?
— Восемь, — кинув взгляд на прикроватную тумбочку, где сыто пощелкивал стрелками будильник. — Пора вставать. Не опоздай на встречу с Кольцовым.
— Да, конечно, — поцеловав супругу, князь упруго поднялся, накинул на себя халат. — Ты бы поспала еще.
— Я рано встаю, не переживай за меня.
— Ну, как хочешь, — Мамонов скрылся в ванной комнате.
Через полчаса он уже стоял на лестнице в темно-песочном деловом костюме и прощался с Аксиньей, не обещая скорого возвращения. День предстоял тяжелый, со множеством встреч. Поблескивая на утреннем солнце лакированными боками, подъехал «Хорс». Широкоплечий телохранитель Мамонова выскочил наружу, изобразил легкий поклон княгине и распахнул заднюю дверь машины.