— Страшный ты человек, Куан, — поежился я.
— Твой отец предупреждал, — кореец даже не улыбнулся. Помру я с ним от тоски!
— То есть с богатым воображением я могу визуализировать любой предмет? — снова чешу макушку. — Как одаренные, создающие плетения огня, льда или каменных копий?
— Без проблем, — обрадовал меня наставник. — Только твое оружие будет невидимым, но правдоподобно ощущаемым. Если огонь, то появится ожог. Воздушными потоками можно сломать человеку кости, перекрутив его как выжимаемое в центрифуге белье. «Воздушными камнями» принесешь большие повреждения каким-нибудь объектам. Техника, которую ты изучаешь, очень страшна в своем проявлении. Скажу честно: я не хотел давать ее тебе, но князь Мамонов настоял, взяв на себя ответственность, уверяя, что сын никогда не станет злоупотреблять Силой. Ты же разочаруешь меня и отца?
— Куан, — я почему-то с самого начала не хотел называть корейца Колей, и он не пытался меня исправить. Кажется, даже рад был этому обстоятельству. — Я никогда не стану применять такую жуть, только в целях самообороны. Но от удара пальцем не откажусь. Хорошая профилактика для идиотов и нахалов.
— Тогда ступай на тренажеры, — нелогично ответил Куан и первый же направился к беговой дорожке. Пусть на улице дождь, но никто не отменял ежедневную пробежку. — Пятнадцать километров!
— Ну-ууу, мастер!
****
Уже месяц я живу вместе с наставником в одном из домов «Купеческого муравейника», что протянулся вдоль Хорошевского шоссе. Квартира, купленная на средства отца, предоставлена мне в безраздельное пользование. Теперь я хозяин ста с лишним квадратных метров на третьем этаже восьмиэтажного дома со стеклянной лоджией, выходящей на внутренний уютный двор, и симпатичным эркером, глядящим на гладкое полотно шоссе. Большая столовая, приличных размеров гостиная (можно танцы устраивать), три спальни, одна из которых принадлежит мне, другая — Куану. Две ванных комнаты чрезвычайно нас обрадовали. Не будем мешать друг другу. Про тренажерный зал я уже сказал.
На каждом этаже по две квартиры. Моим соседом по лестничной площадке стал купец Афанасьев со своим семейством: женой, двумя сыновьями десяти и двенадцати лет. Я уже узнал их имена. Сашка с Мироном здороваются со мной, когда сталкиваемся на лестнице, зовут в гости. Но больше всего мою неокрепшую душу напрягает Ксения — их сестра, моя ровесница. Строит глазки, пытается кокетничать…
Как только Борис Кузьмич — это так соседа зовут — узнал, кто заехал в пустующую квартиру, стал собирать обо мне информацию. Что за паренек, живущий с раскосым азиатом, где его родители? Ответ он вскоре получил от консьержа дяди Стефана, которому положено знать все о жильцах, и слегка успокоился. Легенда была подготовлена заранее агентской конторой, через которую действовал отец. Мелкопоместный сынок рода Волховских господина Афанасьева, видать, не прельщал в качестве будущего жениха своей дочери. Даже как воспитанник рода Булгаковых.
Слесарь домового кондоминимума повесил на дверь блестящую табличку с моим именем и фамилией, и теперь я официально вступил в права владельца. Хочу заметить — это важно. Почти весь дом — доходный, и многие жильцы просто снимают здесь жилье, которое не отличается роскошью, кроме тех, что расположены на первых четырех этажах. Так что в подъезде у нас живут всего восемь состоятельных человек с тугим кошельком, которые смогли себе позволить купить, а не арендовать квартиру.
Насчет себя похвастаться не могу, кошелек не столь тугой, чтобы разбрасываться деньгами, но банковский счет позволяет содержать жилье и на все остальное, что нужно молодому человеку, хватает.
Главное желание, чтобы Борис Кузьмич не узнал как можно дольше, что я младший княжич одного из богатейших аристократических Родов. Моему спокойствию придет окончательный конец. Придется отбиваться всеми видами оружия, включая самого Куана. Но это уже на крайний случай. Я же зверь какой, натравливать оборотня на милейших соседей.
Небольшая проблема возникла с Императорским лицеем. Мама, как и обещала, добилась аудиенции у императрицы. Анастасия Павловна сначала засомневалась, правильно ли поступают Мамоновы, оставляя сына одного в столице, но в итоге пообещала посодействовать быстрейшему переводу из Щукинской гимназии в лучший российский лицей.
Мне пришлось вместе с отцом съездить туда, чтобы показать товар лицом — то бишь себя — директору. Господин Разумовский хотел лично поговорить со мной после звонка от Ее Величества. Вопрос об учебе в его заведении был решен положительно из-за фамилии, которую я теперь носил. Мамоновы — очень серьезная фигура в дворянском обществе, и игнорировать такие «мелкие» просьбы от самой императрицы себе дороже. А как только Дмитрий Сергеевич узнал, что я тот самый молодой человек, выступавший в финале пилотов УПД против Великой княжны Лидии, он сразу же провел логическую цепочку от Лужников до Болотного. И вовремя замолчал, уловив предупреждающий взгляд отца.
Формальности были улажены, но к обучению в Императорском лицее «Чистые Пруды» я мог приступить только в ноябре. Все дело, как объяснил директор, в бюрократических мероприятиях, связанных с педагогическим и учащимся составами. Классы укомплектованы, финансовые сметы на жалование преподавателям утверждены, а появление нового ученика в разгар учебы потянет за собой их пересмотр.
Отец едва сдержался, чтобы не высказать все что думает о подобных проволочках. Разумовский с неподдельной грустью в глазах развел руками и пообещал как можно скорее уладить проблему.
— Врет и глазом не моргнет, — сказал отец, когда мы ехали домой. — Взял время для консультаций, боится неверный шаг сделать. Думаю, скоро сменишь место учебы.
И мне пришлось «сидеть на чемоданах» в ожидании разрешения на перевод. Октябрь заканчивался бесконечными унылыми дождями, разбавляемыми редкими солнечными днями, и холодными ветрами, сшибавшими с деревьев последние желтые листья. Так же грустно было на душе. Отношения с одноклассниками оставались на том же уровне, что и прежде, но уже чувствовалась стена, которая разделяла нас.
Словно я перестал существовать в их координатах времени, вот что это было такое.
Только от Светы Булгаковой, знавшей обо мне куда больше остальных, чувствовалась поддержка. Илана… Она стала отдаляться, закрылась в непробиваемый кокон, который я тщетно пытался расколоть, но пока не получалось. И с этим надо было что-то делать. Я не могу просто так уйти, не выяснив, в чем причина.
2
До гимназии меня теперь возил Куан, прекрасно справлявшийся не только с ролью телохранителя, но и весьма опытного водителя. Черный лакированный «Фаэтон» с никелированной решеткой и хищно вытянутым передним капотом, истинный «американец», был подарен отцу аляскинским компаньоном, а потом перешел ко мне в честь воссоединения с семьей.
Автомобиль вызвал фурор среди однокашников, да и у всей гимназии, что уж скромничать. Таких машин в Москве не было. Вернее, «иностранцы» бодро бегали по нашим дорогам, но именно из североамериканских штатов — ни одной. Теперь я как белая ворона в стае, мои перемещения можно легко отслеживать. Но честолюбие грело душу, чего уж скрывать.
Этот восьмицилиндровый седан — стилизованное под авто шестидесятых годов чудо, только с осовремененным дизайном — с мощностью сто восемьдесят «лошадок», с бронированными дверями и стеклами, визуализированными блестящими деталями на агрессивно вытянутом корпусе и сдвоенными фарами, сразу полюбился мне. Его мягкий рык приглушался великолепной изоляцией просторного салона, а в мягких, оббитых темно-зеленым плюшем сиденьях можно было утонуть и не чувствовать дискомфорта во время движения. Впервые сев в него, я по-настоящему ощутил, что моя жизнь изменилась, только в какую сторону — это еще предстояло узнать. Как меня примет молодая элита столицы? Останусь ли я для нее Викентием Волховским, пилотом экзоскелета, этаким выскочкой, вдруг по мановению волшебной палочки ставшим младшим княжичем, за спиной которого не просто сильный Род, а целый клан с мощными ресурсами. А ведь это уже другой уровень!
Куан не стал заворачивать на стоянку, а нахально подкатил к крыльцу гимназии, что строжайше запрещалось ученикам. Для тех же Булгаковых и Дубровских не было исключений. Но для наставника высаживать где-то за сто метров от парадного подъезда своего молодого господина считалось оскорблением. Попробуйте внушить азиату, внезапно забывшему русский язык, что так нельзя!
Помню, когда мой телохранитель впервые подогнал «Фаэтон» ко входу, заместитель директора злая крокодила Ираида Степановна в неизменном черном строгом платье как раз стояла на лестнице возле дверей, и ее едва не хватил удар от такого наглого попрания устава и инструкций.
Раскрыв рот, чтобы отчитать того, кто посмел совершить святотатство, она замерла, когда Куан в белоснежном костюме и таких же перчатках с бесстрастным выражением на смуглом азиатском лице вылез наружу, открыл заднюю дверь и с легким поклоном выпустил на улицу одного молодого человека в гимназическом костюме в ослепительно начищенных туфлях, со сверкнувшей именной печаткой на пальце. Ну да, ну да, понимаю — понты-с! Да куда без них в мире сословий!
Одернув пиджак, я неторопливо поднялся по лестнице.
— Волховский? — с изумлением выдохнула госпожа Арефьева и сжала губы, подкрашенные бледно-розовой помадой. — Как это понимать?
Для нее изменение статуса одного из учеников, еще недавно ходившего под опекой княжеского рода Булгаковых, стало неожиданным сюрпризом. И не сказать, что приятным. Следовало менять стратегию отношений, чего Ираида Степановна не любила, поэтому продолжала называть старым именем. Впрочем, я не возражал, понимая нашу крокодилу.
— Я прошу прощения, Ираида Степановна, — остановившись напротив замдиректора, я попытался объяснить ситуацию. — Мой телохранитель считает важным подвозить меня именно сюда. А не на автостоянку. Якобы господину по статусу не положено истаптывать туфли.