Словом, обряд прошел на «ура». Праздновали едва ли не круче, чем давеча — Рождество.
На пристани тоже кипела жизнь. Торговля шла бойко. Фрукты, мясцо, винишко, девочки… Победители франков были невероятно щедры. Так и сыпали златом-серебром. Переплачивали вдесятеро. Италийцы наверняка решили, что Бог решил сделать им роскошный рождественский подарок. И печалились лишь о том, что живут так далеко от норманских земель. Вот бы такую торговлю сделать системной!
Строго-настрого предупрежденные командирами викинги изображали белых и пушистых лохов. Не препятствовали беспардонной обдираловке, пальцем никого не трогали… Аж целый день.
А ближе к ночи грозный плач и басистые стенания дружным хором накрыли норманскую флотилию и береговой лагерь.
Не знаю, какие мысли роились в головах горожан, слушавших сей великий стон. Но к утру ситуация прояснилась.
И снова к городским властям отправилась делегация. Сообщить трагическую весть: умер великий конунг!
Довести до италийцев последнюю волю великого норманского короля выпало его выдающемуся сыну Хальфдану.
Воля была проста и конкретна.
Великий вождь северян, победитель франков и прочих, желал покоиться в соборе, где был крещен. Причем похоронить себя он завещал в доспехах и с личным оружием. Прочее же имущество конунга, всё его оружие, злато, серебро и т. п. будут пожертвованы Церкви.
Надо ли говорить, что власть светская и власть церковная отнеслись к последней воле покойного с неприкрытым интересом?
Тут ведь любое воображение пасует при попытке представить, каковы размеры этого личного имущества. Небось, весь валовый доход Европы легко спрячется в конунговых сундуках…
Через несколько часов после того, как италийская «таможня» дала добро, из нашего лагеря к городским воротам выступила торжественная процессия.
Во главе — гроб с телом «усопшего» Ивара.
«Покойник» лежал в гробу в полном боевом. Слева и справа вышагивали викинги, в парадных плащах и доспехах, но без оружия.
Даже тех крох здравого смысла, которые остались в разжиженных алчностью мозгах городской аристократии, хватило, чтобы не пускать в город кучу вооруженных норманов.
Подарки подарками, а все же — извините. Ограниченный контингент и никакого боевого железа!
Наши поартачились какое-то время — и согласились. Собственно, на большее и не рассчитывали.
Четыреста человек. Этого довольно. Остальные подождут снаружи.
Договорились. Избранная группа лиц (на этот раз я был в списках) выдвинулась к воротам. Я отдавал себе отчет: могут возникнуть проблемы. Во-первых, наша «делегация», пусть и без мечей на поясе, но сплошь в броне. Во-вторых, среди погребальных даров «покойника» — до хрена всякого оружия. Тут тебе и мечи «заморские булатные», и топоры с окованными в серебро деревяхами, и копья, само собой, в элитном исполнении…
Какое-то время нас разглядывали… Еще бы: денек солнечный, боевое железо так и сверкает…
К счастью сверкало не только железо. Дивно сияли цепи, браслеты, перстни и прочие украшения, уложенные в соответствующую тару горками, кучками, а иные, особо ценные и на персональных местах. Была здесь также посуда драгоценная, и разнообразные бытовые безделушки, вроде золотых гребней и заколок. Ну а самым главным «призом» был, естественно, покойник. Усопший лежал в гробу, облаченный в лучшую броню, с обнаженным мечом (стоимостью в двадцать марок серебра) и любимой секирой, изукрашенной резьбой и «усиленной» тонкой серебряной оковкой.
Несли гроб шестеро неслабых парней во главе с Бьёрном и Хальфданом Рагнарссонами. Следом за гробом, на отдельном «поддоне», транспортировали драгоценную (одного только золота — килограмма два) конскую сбрую. Любимую столовую посуду усопшего (тоже отдельно) волокли аж двое бойцов. Я и Тьёрви-хёвдинг.
Ну, сколько еще нам держать на весу этакую тяжесть? Хорошо — зима. А если бы лето? Тут весь потом изойдешь…
Я покосился на Тьёрви (этому — хоть бы что), потом — вверх, на мощные ворота и уходящие ввысь белые башни…
Да, не хотел бы я штурмовать это фортификационное сооружение.
Штурмовать не пришлось. Ворота открылись.
Да не просто открылись. Навстречу «скорбящим» северным мореплавателям вышел лично епископ в лучшем из своих прикидов. А за епископом — вся его католическая братия: в сверкающих ризах, с распятиями, свечами и прочими атрибутами культа. Думаю, умри их собственный граф, ему не оказали бы больших почестей.
Вот так, в торжественной тишине, процессия двинулась к собору, постепенно обрастая новыми участниками.
К тому моменту, когда гроб с «усопшим» был поставлен перед хорами и началось отпевание, мы, то бишь, соратники «покойника» уже были в значительном меньшинстве. На каждого викинга приходилось по меньшей мере десятеро местных. Собор был полон. Здесь собралась вся знать и все «лучшие люди» города. Никто не пожелал пропустить главное шоу нового года.
Надо признать — красивый получился ритуал. Мощный. Я аж заслушался.
Мои коллеги по профессии — тоже. Скандинавы вообще неравнодушны к искусству. Многие даже прослезились.
Пока шло отпевание, мы помалкивали и наслаждались представлением.
Но когда, согласно расписанию, пришло время опускать гроб в могилку в полу одного из нефов, «безутешный» родственник «покойника» Бьёрн Железнобокий подал знак, и представление началось.
Настоящее представление.
Нас, конечно, было немного. Зато мы были крепкими парнями и с лужеными глотками. Так что когда мы все разом отчаянно завопили и полезли вперед, распихивая толпу, не заметить это было трудно.
Орали мы одну единственную заученную фразу. По-итальянски. Фраза эта была: «Не опускать гроб! Нельзя опускать гроб!..»
Местные, мягко говоря, удивились. Но еще больше они удивились, когда только что опущенная крышка гроба с треском взлетела вверх, и изумленным взорам италийцев предстал живой и здоровый Ивар Рагнарссон.
Сюрприз!
Великолепный прыжок — и старина Бескостный оказался рядом с разинувшим рот епископом.
Взмах клинка — и на драгоценный епископский молитвенник хлынула кровь новоиспеченного христианского мученика.
А мгновением позже брошенный Хальфданом топорик врубился в изумленное лицо графа.
Итальянцев было значительно больше. Но профессиональных вояк — от силы процентов двадцать. Да и то лишь треть из них — при оружии. Храм все-таки…
То ли дело — мы. Я, например, принес оружие под плащом, уверенный, что никто не станет меня обыскивать. И немедленно приголубил потянувшегося к мечу итальянского «офицера». Другие норманы тоже клювами не щелкали — похватали «дары» и тут же пустили в ход.
Не скажу, что итальянцы сдались без сопротивления. Кое-кто рыпался… Но мы были намного круче. Вдобавок — в боевых доспехах, а не в той ерунде, которую тут принято носить по праздникам.
Около минуты потребовалось, чтобы порубать в капусту графскую гвардию. Затем — перестроение и привычная по Франции работа с толпой.
Тех, кто оказывал сопротивление, убивали. Увы, не только их. Рубили и тех, кто растерялся или замешкался, вовремя не сообразив, чего хотят страшные норманы.
Вошедшие в боевой раж викинги превращались в настоящих мясников. Ор в храме стоял такой, что аж уши закладывало.
Мое место в общей диспозиции было почти традиционным — у главного входа в храм. Задача: никого не выпускать. Не такая уж трудная, учитывая, что двери заперты. Я стоял справа. В центре — Ольбард. По левую руку от Ольбарда — старина Тьерви.
Выбраны на почетную роль привратников мы были исключительно благодаря хладнокровию. Верховные вожди не сомневались: что ни один из нас не покинет пост, увлекшись резней.
Я и не увлекся. Голов не рубил и кишки не выпускал. Так, порезал нерадикально пару-тройку аристократов с дефектом зрения. После небольшого кровопускания зрение восстановилось, и бедолаги сумели увидеть между собой и дверью меня.
Им повезло. Резню мои братья-викинги устроили кошмарную. Как всегда.
Пленников, впрочем, тоже набралось немало. Тысячи полторы. Как только их оттеснили подальше от входа, мы открыли двери храма. И рванули к воротам города.
Дорога от храма к главным городским воротам — прямая и достаточно широкая. Десять минут — и мы были бы у цели…
Не вышло.
Три сотни норманов (часть осталась снаружи — сторожить пленников) — большая сила. Но не радикальная. Городской гарнизон — куда многочисленнее. И, как оказалось, находился в полной боевой. Такой приказ был отдан покойным графом. На всякий случай.
Резня в храме длилась не очень долго, но достаточно, чтобы снаружи заподозрили нехорошее. Штурмовать собор италийцы не рискнули, но подтянули войска.
Викинги — великие воины. Атаковать ощетинившийся копьями строй численно превосходящего противника? Почему бы и нет?
Но не в данном случае. Дело не в том, что нас — существенно меньше. Куда неприятней отсутствие подходящего вооружения. Ни щитов, ни длинных копий, ни метательного оружия…
… А вот размещенные на господствующих высотах итальянские стрелки вряд ли страдают от дефицита боеприпасов. Более того, кто-то даже озаботился подтянуть легкие орудия. Потомки древних римлян еще помнили кое-что из военной тактики предков.
Словом, поверх италийских щитов на нашу ударную группу с интересом смотрел толстый северный лис.
Но это я так подумал (и приготовился к самому нехорошему), а у наших лидеров было другое мнение.
«Чудесно оживший» Ивар Рагнарссон спокойно выступил вперед, демонстрируя пустые руки…
И начались переговоры.
Вот тут-то и выявилась роковая слабость местного менталитета в сравнении с моральным кодексом викингов.
Будь на месте итальянцев тот же Ивар, он бы не сомневался ни секунды. Если ты сильнее — бей! Заложники? Какие нафиг заложники? Вот перед нами практически вся верхушка вражеского войска! И отличная возможность взять ее в плен! Так за чем же дело стало? Ах, снаружи ошивается еще несколько тысяч головорезов? Ну так пусть себе ошиваются. Они — снаружи, мы — внутри. Стены крепкие. Вот пусть снаружи и останутся. А вздумай какой-нибудь ярл (чисто фантастическая ситуация!) предложить открыть ворота ворогу лишь потому, что его сынок или дочка угодили к неприятелю в плен, вот бы его, ярла, дружина удивилась! И, пожалуй, подумала, что у ярла что-то не то с головенкой, если бы ярл немедленно не зарезал шантажиста.