«Та самая, коей боярина и боярыню, сгубил», — понял Северин. На свое счастье он меча в ножны не убрал, потому славное оружие викинга вошло врагу прямо в живот. Рана мерзкая, долго мучиться будет Иуда. Тиун повис, обмякнув всем телом, но сабли не выпускал, правда, сил поднять ее, у предателя уже не осталось. Варяг ногой оттолкнул управляющего и поднялся, вытер меч о богатую, вышитую золотой нитью рубаху, понятно, что с боярского плеча украдена, и пошел к выходу. Саблю он прихватил с собой.
Навстречу ему воины тащили главаря, заросшего по самые глаза мужика, с выбитыми передними зубами.
— Куда его? С торца хотел убежать, там калитка у них слажена, — доложил один из воев, оставленных в засаде.
— На кол! — закричал тысяцкий. Северин не стал смотреть на это.
Ярец тоже, отошел к горевшему амбару, о чем-то поговорил со своими воями. Те вытирали окровавленные палицы.
— А ну-ка, — Ярец обернулся и неожиданно ловко побежал в церквушку, на ходу объясняя другу: «Тиун Иуда, боярина своего продал, дождался, как тот приедет, да охотники ему меховую рухлядь привезут, да мед, и позарился. Грех на душу взял, невинных людей на жуткую смерть обрек».
Северин, показал ему захваченную в бою саблю.
— Ах, уже успел, — Тысяцкий одобрительно покачал головой. Взял у варяга трофей.
— Помню, эту редкость, дорогая работа. У хазарина в сражении, что князем Святославом Игоревичем выиграно, дед Сударова добыл. Из дамасской стали оружие, даже гривну перерубит, не зазубрится.
В церквушке послышался стон. Ярец послал воев, и те волоком притащили истекающего кровью, тиуна. Тот зажимал руками живот, не давая, вывалится кишкам.
— Что в город повезем на суд? — сам себе не веря, спросил Северина Ярец.
Тот отрицательно помахал головой. Сначала он хотел оставить предателя мучиться, но потом вспомнил, что таких вот, лживых и мерзких, может спасти судьба. Какие-нибудь калики прохожие, придут на постой, а среди них ведун окажется, и будет жить, этот предатель. Не раз такое бывало в жизни варяг, когда достойные погибали, а клятвопреступники жили.
Он подошел к Иуде, по-особенному взмахнул мечом и рассек грудину. Все увидели трепыхающееся сердце предателя. Варяг вырвал трепещущий комочек, у еще живого тиуна. И бросил собакам.
— Любо! — закричали вои, стуча по щитам. А варяги кричали «Один», и тоже стучали по крепким щитам с защитными рунами. Ополченцы потушили пожар, и остались ночевать в церкви. Вытащили на сани украденное татями добро. Что в казну пойдет, а что признают потерпевшие, им отдадут. К утру решено было трогаться. В котлах вовремя закипела вода, засыпали полбу, да мяса строганину, и сварили знатный кулеш на кабаньем сале. Голову того самого вепря, что шайка добыла, Ярец решил забрать себе.
Глава 17. ЧУД(Ь)еса
Северина среди ночи, будто кто-то под бок толкнул. Встал он, нацепил на пояс меч. С мечом и ножом никогда не расставался, не смотря на дружеские насмешки товарищей. Вышел во двор, проверил стражу. Воины не спали, опираясь на копья и щиты, сидели кружком у кострища, тихо переговаривались между собой. Варяг подошел к ним, погрел над огнем руки и пошел не спеша в нужник.
Наступило новолуние, темнота, хоть глаз выколи, снег черен от пепла. Кругом безмолвие, будто неживой лес стоит вокруг, зачарованный. Когда из нужника выходил, показалось что тени, или клубы белого дыма рядом. Сзади кто-то обхватил шею, да так, умело, что варяг потерял сознание не успев закричать.
Очнулся от пробирающего до костей холода. Был он, как младенец завернут в полотняные ленты, во рту кусок мха. Его несли несколько человек, впереди шли с факелом, и варяг разглядел ноги в лаптях, на которых обуты короткие широкие лыжи. Ход дружный, почти не тряско. К концу пути чресла онемели так, что, когда его спустили в какое-то подземелье, сидеть Северин уже не мог. Его развязали, прислонили к стене, но он повалился, не чувствуя ни рук, ни ног.
Огляделся. Он находился в земляной пещере. Пахло осенью, прелой листвой, дождём и мхом. В центре, обложенный камнями, горел очаг. Вокруг сновали белые тени, Северин подумал, что вот он — мир мертвых, добралась судьба и до него.
Но одна из этих «теней» помогла ему сесть, поднесла плошку с теплой водой, пахнущей ароматами каких-то трав.
Теперь ясно стало, что никакой это не ад, или рай. Живые люди, правда, говорящие на непонятном варягу языке. Свод пещеры, укрепленный плетеными ивовыми прутьями, подпирали деревянные балки, достаточно высокие, чтобы свободно передвигаться в полный рост. В детстве Северин слышал песни скальдов о гномах, живущих в пещерах, умелых рудознатцах и кузнецах. Но этих людей гномами назвать было затруднительно. Высокие, некоторые даже выше Северина, а их волхв или колдун и вовсе роста огромного, под самый свод. Белые длинные волосы, и такая же белая борода ниже пояса, на светлых одеждах звенели чудные бронзовые звери, нашитые в большом количестве. Посох волхв передал одному из ближних, а от того принял меч варяга.
Волхв держал его над костром и одобрительно кивал головой. Потом подошел к варягу ближе. Теперь Северин разглядел его лицо: сухощавое, мертво — бледное. Ноздри вывернуты наружу. Глаза колдуна вдруг засветились зелеными искрами, как у рассвирепевшей кошки. У воина закружилась голова. Затошнило.
— Хороший меч, что за знаки на нём? — спросил волхв, но голос его звучал в голове Северина и он понимал, что колдун говорит.
— Это защитные руны и клеймо мастера, Франк Ульфберт из Рейна.
— Нам нужен вождь, наш погиб в бою с воями князя, еще до твоего прихода в эти земли. Ты храбрый воин, поможешь нам вернуть наши земли.
— Нет,
— Конечно, сначала ты должен покориться Велесу, и Перуну, они будут отныне охранять тебя в битве.
— Я принял в свое сердце Христа.
— Глупый свей. — Колдун взял во вторую руку посох, и ударил им Северина по плечу. Металлический набалдашник пребольно впился в плечо.
— Мы властители этих земель. Вы даже не смогли понять, что вокруг вас в лесу — чудь. Мои воины видели, как ты прославлял Одина, и проводил обряд с сердцем. Так вы, свеи, забираете чужую силу?
— Верую в единого бога — Христа. — Северин плюнул под ноги колдуну.
— Ну и что? Ты предал Одина, предашь и этого Бога. Разве может он вот сейчас, здесь под землей убить тебя или спасти? А мой может.
— Твои боги алчут крови, а Иисус любит всех
— Да? И потому, ты даже в нужник ходишь с мечом?!
Люди в белых одеждах засмеялись. У многих из них глаза или веки тоже засветились зеленым огнем. Жуть. Может, кого другого и испугали бы такие лики, но Северин, живший с наставником в лесу, иногда находил такие грибы, что светились в темноте, и пачкали руки, которые потом тоже светились. От них никакого вреда. Вот если бы их съесть, тогда конечно. Многие воины, чтобы достичь силы Одина в бою ели плохие грибы.
У варяга нестерпимо заболела голова. Волхв подошел ближе. Северину показалось, что будто кто — то неведомый проникает в его внутренности, вытесняя самого Северина, скручивает его душу в узел. И он уже и не он, а неведомое нечто. Просто сосуд для чужой враждебной силы.
Вот когда он по нстоящему испугался. Никогда не увидит божий свет, не будет у него ни будущего, ни настоящего. Он исчезнет, и все из-за этого мерзкого волхва, язычника. Больше всего варяг боялся подумать о том, что сделает в следующее мгновение. Он не знал, где же обитает душа? В голове, сердце, печени? Та, бессмертная душа, чье спасение даровал им всем Бог, отдавший за них, людей, жизнь. «Смерти нет!»— успел подумать Северин, и со всей силой ударился затылком о замершую земляную корку. И еще раз, и еще. Повезло, попался острый камень или может лед, он потерял сознание, кровь тонкой струйкой полилась за шиворот.
Волхв понял, что потерял власть над душой пленника, и над его жизнью, от негодования бросил меч варягу под ноги. Ударил посохом одного из своих людей, тот упал замертво.
В двери, дубовые и обитые железными заклепками кто — то тихо заскребся.
Его впустили.
— Зарок, там горожане идут по следу, скоро здесь будут.
— Как они нашли дорогу? — брызжа слюной, возопил колдун.
— Их ведет пес Вараввы. Я же говорил, зря вы с ним вели дела. Вор он, хоть и поклонялся Перуну.
— Кто поклонялся? Пес?! Уходим, бери факелы. Вы избранные Велесом, рубите сваи! Варяг будет вашим поводырем в рай, Ирий.
Часть людей, многие совсем седые, остались, другие во главе с волхвом устремились куда-то вглубь пещеры, где оказалась еще одна дверь, что вела в лабиринт ходов, в которых легко бы пропали несведущие люди.
Глава 18. Тысяцкий
— Ах, ты, ни светило, ни горело, да вдруг и припекло! — С утра громкий бас тысяцкого огласил окрестности Чудского леса, тревожа белок, птиц и даже волки замерли, боясь отходить далеко от нор, где копошились их щенки.
— Где караул? Что зенками лупаете? Всех в холопы отдам, лес валить! — Ярец чуть ли не завыл от бессилия. Враг невидим, и где — то может очень близко, где угодно, и оттого казался неуязвим.
— Чудь это, больше некому, Ярец Данилович.
— Никшини! По делу говори.
— Они в эти краях часто набеги делают, хватают наших мужиков да парней, и на деревах распинают, колышки деревянные в руки и ноги, идешь по лесу грибы собираешь, ан глядь, мертвяки на деревьях. Их работа, чуди, больше некому.
— Истома, веди нас, ведь ты следы читаешь, что букварь.
— Я, батюшка Ярец.
— Веди!
— Я сказать хотел, — молодой воин, с только еще пробивающейся бородкой, пошел куда-то к частоколу и привел собаку. Огромный пес, белый с рыжими подпалинами, с умными волчьими глазами, лаять не лаял, но в горле его что — то хрипело, а рыжий нос морщился. Вот-вот обнажит клыки и кинется.
— Он наверняка дорогу укажет, у меня от Северина осталась монетка, вечером вчера одарил, за то, что свитку его зашил.
Истома погладил пса и тот ласково облизал его ладони.