— А вы им родня? — удивился Северин, зная отца Нектария своего крестного и эту самую попадью, как вовсе не бояр.
— Меланья всем в этом городе родня. Кого крестила, кого венчала, а кого и на одре смертном отпевала. — И она пьяненько засмеялась. Спрятала мешочек с драгоценностью за пазуху.
— Ну уж, нет, со свахой иди, у женки моей дел невпроворот. — категорически отказал подвыпившей попадье тысяцкий. Жена благодарно взглянула на него. В ее взгляде явно читалось: «Негоже ей с такой пьяной бабой рядом быть, да еще в дом боярский идти».
Попадья унесла бусы, а Северин всю ночь мучился бессонницей. Нет, не от жадности, а от того, что боялся Васиного осуждения. Вон она какая гордая, хоть и девчонка совсем, всего шестнадцать зим, а такая, что и от ворот поворот может и ему дать, хоть он и сын ярла.
Судили, рядили, как лучше девушке подарок передать, а вышло все глупо и смешно. В доме боярина Сударова, всем новая его жена заправляла, она на сносях, ходила последний месяц, потому чаще лежала в опочивальне, все доверив свахе Степанихе, и попадье Меланье. А сваха свое дело уже сделала, а потому, как выпить хмельного тоже не дура, уединилась с товаркой в светелке, где сундуки с приданным стояли.
Девок ткавших полотно, да чулки вязавших, прогнали вниз, в бабий закуток, помочь обед варить, а себе велели принести окорока, соленной капустки и бочонок мудовухи. Той, что к свадьбе наварили.
День стоял ясный, солнечный, во все окошки светлило слюдяные. Как тут удержаться и приданное не поворошить. И пошла у них потеха, стали друг дружку в душегрейки на беличьем, да куньем меху обряжать, потом и шали заморские мерить. А в конце передрались, кому кику жемчужную мерить, платки с себя сорвали, повойники тоже, волосья повыдергивали друг у дружки. Бусы, что Меланья прятала, упали, не пойми когда и в какой, сундук.
Пока подруги себя в порядок приводили, да мировую пили, пришел боярин Сударов с челядью, да сундуки забрали, в телеги погрузили, сверху перины да подушки, да и повезли в дом жениха.
— Все не жить мне Степаниха, сживет меня варяг со свету, — плакала пьяными слезами Меланья.
— Да, кто таков, да мы на него Яреца спустим.
— А ему тысяцкий не указ.
— А князь — батюшка, он-то указ?! — икая, спросила сваха.
— Князь указ, да только мне бежать надо. — Подхватила подол поневы и накинула заячью шубейку, Меланья скатилась по лестнице вниз. Побежала со двора. Сначала в церковь к мужу кинулась, а потом сославшись на больной зуб уехала в кузнецкую слободу к двоюродной сестре. Всегда, как перепьет, там отсиживалась. А бусы сапфировые поехали в дом мужа сестры Василисы.
Глава 12. Свадьба
Бояре Сударовы в списке первой сотни «господствующих людей». Именно эта знать вершила судьбы черного, ремесленного люда, средних землевладельцев— «житных людей» и купцов. Попасть на свадьбу дочери, одного из таких думных людей, презирающих даже князя, а уж его дружину и подавно, гридню было никак невозможно. Северина привел с собой и усадил рядом тысяцкий Ярец.
А так как он, и посадник, оба относились к той самой верхушке, что правила городом и землями, потому сидел на почетном месте, напротив братьев Сударовых рядом с молодыми, сразу за отцом жениха. Из женщин за столом сидели сваха, да невеста, набеленная и нарумяненная так, что даже мать родная не признала бы. Акулина, еле дышала в пышных одеждах, надетых одна на другую, как капуста. Глаз она не поднимала, и только хихикала, над скабрезными шутками своего жениха.
Трапезная поражала высоким сводчатым потолком, затянутым алым шелком, в углу в три полки— иконостас, украшенный полотенцами, вышитыми золотой нитью. Скатерти на столах постелены парчовые, а сам свадебный стол ломился от яств.
Оленина, тушенная в печи. Рябчики, куропатки на вертелах, икра черная, красная, рыба речная, щука фаршированные рябчиками, морская сельдь пряного посола, из свейской земли. И пироги, расстегаи, пышки, блины,
Виночерпии без устали, подливали в кубки: кому медовухи, кому заморского вина. Меняли на столе блюда. Наконец встал отец жениха, и приветствовал особо знатных гостей.
— Низкий поклон за уважение, что не побрезговали моим угощением, моим домом, уважили молодых подарками. Выпьем братнюю чару!
Один из челяди налил полную чашу медовухи и она пошла по рядам, встающим по очереди гостям. Пришлось пить и Северину. После того как он пригубил медовухи, его одарили серебряным ковшиком. И другим важным гостям тоже дарили: кому побольше, кому поменьше, в зависимости от чина. Варяга уважили, как ему на ухо разъяснил тысяцкий, из-за того, что у хозяина дома подрастала дочь, вот-вот готовая войти в возраст зачатия.
До этого часа Северьян никогда отца Василисы не встречал. Хмельного не пил, поэтому ел мало, разглядывал думского боярина с почтением, которое ему давалось нелегко. Светлые его глаза успели оценить и перстни с самоцветами и шубу, мехом куницы внутрь, а сверху покрыта парчой. На шнурках, что шубу держали, бусины из драгоценных каменьев.
Боярин ел некрасиво, жадно, даже не берег дорогие, шитые золотом одежды. Гордий и Федор Симеоновичи, два брата, оба отличались дородностью.
Если Гордий ел и часто отрыгивал пищу, то Федору даже фряжское вино в горло не лезло. Хотя пить хотелось неимоверно. Во рту пересохло, холодный пот стекал под семью одеждами, и мелко дрожали руки и ноги.
Наконец Гордий заметил состояние брата и решив, что тому пора во двор, позвал слуг. Два здоровенных мужика подхватили боярина под локти, и вывели сначала в сени, а потом и на крыльцо дома.
На дворе легкий снежок, припорошил постеленный для молодых ковер.
«Вот ведь, лодыри, нет, чтобы прибрать в дом, не берегут хозяйское добро», — рассердился Гордей.
— Ты чего, Федор? Может проблеваться тебе? — участливо спросил он брата.
— Да у меня во рту маковой росинки не было. Варяг этот смотрит, словно что-то про нас тайное знает, а ведь нынешний посадник князю благоволит. А уж Владыка, не нарадуется, что князюшка воинов в помощь на постройку собора дал.
— Тише, тише ты, чего трясешься? И не таких обламывали. Вот Ворон-то печень этому варягу выклюет. — Боярин махнул кому — то рукой и в сумраке ночи, появился человек в черном плаще с капюшоном.
— Вот Воронушка, варяга Северьяна, сопроводи, до княжьего городища, а то пьян он без меры.
Человек в черном, махнул головой,
Братья бояре вернулись в трапезную. Северин уже их не разглядывал, смотрел, как невеста лебедушкой около жениха плывет, а то подбоченится, стучит каблуками в красных яловых сапожках.
Глава 13. Ночной Ворон
Настала пора уходить, все гости уже пьяны без меры и говорили срамные речи молодым. Нет, варяг не мальчишка, и со воинами у костра и не такие речи слышал, но вот свадьбе сестры Василисы, отчего-то было стыдно и неловко.
Северин шел с пира огорченный, боярин смотрел на него волком, да и братец его был не лучше. «Два сапога пара», — вспомнил варяг присказку. — «Эх, имел бы драккар, увез бы Васяту к себе, королю не до сына какого-то ярла, он о короне другой земли мечтает. Об этом говорили на торгу немецкие купцы.
По мощенной бревнами мостовой, слегка присыпанной снегом, раздались еле слышные шаги. Северин обернулся, и прижался к стене, деревянного дома. Достал меч. Его нагнал высокий парень в одной льняной рубахе, портках, лаптях. Сняв шапку, поклонился в пояс.
— Меня господин, тысяцкий Ярец послал, значит охранять тебя, в услужение.
— Меня, воина охранять?! — Северин хмыкнул.
— Ты не смотри, что я такой несуразный, меня Оглобля кличут, я силушкой не обижен.
Он надел на голову шапку и подошел к частоколу, выдернул из забора кол и, заслонив собой Северина, стал чего-то ждать.
И дождался. С крыши дома, будто летучая мышь, спрыгнул человек и в свете луны блеснул кинжал. Такой длины оружие варяг встречал у ишпанцев. Меньше меча, но в ловких руках..
Додумать он не успел, Оглобля махнул дрыном, но как бы быстр он не был, нападавший оказался проворнее. Нож полетел в мужика. Воин, присел, и ударил парня под колени, тот растянулся во весь свой немалый рост. Клинок пролетел мимо. Затем тать молниеносно переместился в тень дома, и словно пропал, исчез.
— Мавр, что ли?! — удивленно подумал Северин, видевший воинов с черными лицами при дворе конунга. Используя тело Оглобли, как ступеньку для прыжка, варяг оттолкнулся и бросил нож. Кидал Северин кинжал, как бы сверху, метя в шею, даже в пылу боя он успел расслышать легкий звон кольчужных колец. Нападавший, не черт, а всего лишь человек из плоти и крови, и его шея ничем не защищена. Но противник опять оказался быстрее. Увернулся и вытащил что-то из-за пояса, оказалось шар с шипами на цепи, прикрепленной к древку. Раскручивая кисть руки, наемный убийца, а в этом теперь не было сомнения, приближался. Северин крикнул боевой клич викингов: «Один! Один!». Призывая своего языческого бога в свидетели битвы.
Меч его встретил врага, но кистень обмотал цепью оружие Северина и противник попытался вырвать меч из рук варяга.
Тогда Северин схватил острие меча ладонями, и вырвал свое оружие, а с ним и кистень, бросил все на землю и окровавленными руками сжал горло соперника. Варяг пребывал в боевом исступлении, не чувствовал боли, им владело только одно желание — убить врага.
Тот тоже вошел в раж, так они бы и задушили друг друга, но им помешал Оглобля. Тот очнулся и встал во весь свой не малый рост. Парень размахнулся дрыном, и раздался смачный треск. Череп разбился вдребезги, осколки костей, кровь и мозги разлетелись испачкав Северину лицо, бархатную рубаху и меховой жилет. Он отпустил горло врага и тот упал.
— Один!! — неистово закричал варяг, потом опомнившись, встал на колени и достал из-под рубахи крест, поцеловал и попросил прощения у Христа. Затем он отдернул повязку с лица поверженного врага, еще кровь не успела залить светлую кожу. Это оказался не мавр.
— Это Воронок, слуга бояр Сударовых, он у них для грязных дел. — Пояснил Оглобля.