Викинг пристроил к фанерной перегородке табличку с надписью «Перерыв» и захлопнул ею окошко, на время отгородившись от внешнего мира. Затем он подошел к двери, ведущей в соседнюю комнату, и прислушался. Оттуда доносились негромкие голоса, сопровождаемые характерным звуком перетаскиваемых с места на место коробок. Викинг примерился, чтобы одним лихим ударом снести дверь, но за ней вдруг все стихло. Затем послышалось негромкое постукивание, затем снова тишина и, наконец, чья-то рука ухватилась за дверную ручку с той стороны. Щелкнул замок.
Викинг прижался к стене. Буквально в полуметре от него оказался плотно сбитый парень со средних размеров сумкой в руках. Парень обладал не только замечательной реакцией, но и умением быстро и четко соображать. Заметив навалившееся на стол бесчувственное тело мастера и зацепив взглядом закрытое в разгар рабочего дня окошко, он мигом сообразил, что к чему и, выронив сумку, с криком «атас!» сунул руку в карман, одновременно выискивая взглядом непрошеного визитера. Викинг сбоку вонзил ему носок ноги в живот, после чего рубанул согнувшегося от боли парня ребром ладони по шее. Больше времени он пока уделить ему не мог. Викинг едва успел подставить ногу, чтобы помешать кому-то неизвестному захлопнуть дверь изнутри. Затем он мощно двинул ее плечом, но этого уже не требовалось. Человек за дверью, поняв, что опоздал, не стал тягаться с Викингом в силе.
Глеб буквально ввалился в комнату, едва не налетев на стоящий посередине незнакомый ему агрегат. За агрегатом находился мужчина в летах, успевший вооружиться обломком трубы. Викинг попытался опрокинуть на незнакомца агрегат, но он был приделан к полу на совесть, не оторвать. Начались гонки по кругу. Несмотря на свои годы, мужчина оказался довольно прытким. Они успели сделать около десятка оборотов, прежде чем мужчина отпрыгнул в сторону, избежав захвата Викинга, и принялся размахивать трубой. Одновременно он отвел назад правую ногу, явно для удара. Тертый был мужик, понимал, что единственный путь Викинга к атаке — это пригнуться, пропустить головоломный снаряд над собой, после чего немедленно бросаться вперед. Поняв, чего от него ждут, Викинг чуть присел, после чего вдруг выбросил вперед и вверх правую руку, перехватив на лету трубу. Он успел заметить удивленное выражение глаз мужика, у которого так ловко умыкнули орудие защиты. Это удивление не исчезло даже тогда, когда шершавое железо с хрустом проломило череп.
Аккуратно стерев с дубинки-трубы отпечатки пальцев, Викинг вернулся в первую комнату. Сообщник убитого уже немного пришел в себя. Став на четвереньки, он вытаскивал из сумки небольшой предмет цилиндрической формы. Викинг одним прыжком оказался у него за спиной, ухватился за голову парня и резко ее крутанул. Потом заглянул в сумку и от удивления тихонько присвистнул. Там в беспорядке валялось несколько десятков ручек-пистолетов. Значит, ему крупно повезло. Он нагрянул в «Золотой ключик» в один из тех редких дней, когда отсюда вывозилась очередная партия товара. Стараясь не шуметь, он вывалил содержимое сумки на пол. Оружейному бизнесу Седого пришел конец.
Вопросы такого уровня Жерех всегда решал сам. Но сейчас был не тот случай. Хватит, один раз он уже на этом прокололся, такого перспективного пацана угробил. Надо потолковать с Седым — может, он мысль путную подбросит или парочку опытных кадров. А идея Жереха заключалась в том, чтобы, пока Перстень болеет и всеми делами заправляет его необстрелянный сын, в темпе разобраться, чем конкретно занимается их общий враг. Тогда и бороться с ним будет легче.
— Да не болеет он, а резину тянет. Ждет, когда его московские кореши согласятся нас с тобой в расход пустить, — выслушав Жереха, бросил Седой.
Он уже отдал приказ своим людям выследить и при первой же возможности убрать китайца. Согласившись с Жерехом, ему бы пришлось отказаться от задуманного. В свою очередь, действия Седого непременно сломали бы все планы Жереха, поскольку убийство Мо заставило бы насторожиться Сынка.
— А если в самом деле болеет? — не сдавался Жерех. — Ведь упустим такую возможность.
— Какую? — недовольно отозвался Седой.
— Выяснить, пока Перстня нет, с чего бы это москвичи с ним шашни водят. Может, если сработать по-умному, мы его заменить сумеем.
— И ходить у них в холуях? — поинтересовался Седой.
— Лучше у них, чем у Перстня. И не обязательно ходить перед Москвой на задних лапках. Просто они будут делать свою часть работы, а мы — свою. И еще неизвестно, кто кому нужнее окажется… Ну, чего молчишь?
Знал бы Жерех, чем вызвано молчание пахана, ни за что не стал бы его торопить. Поскольку немедленный ответ значил одно — отказ. Седой прикидывал, много ли он потеряет, согласившись с предложением Жереха. Выходило — ничего не теряет. Просто теперь, кроме китайца, следовало приставить людей к Сынку и подкинуть небольшую работенку нескольким классным ворам. Конечно, если китаец снова начнет убивать, его придется шлепнуть, после чего слежка за насторожившимся Сынком станет бесполезной. Но, возможно, они к тому моменту успеют выяснить самое главное. И еще одно обстоятельство заставило Седого переменить решение. Если Жерех займется этим делом в одиночку и, не дай Бог, преуспеет, в городе придет к власти новый пахан. Вернее, бывший пахан, так оно будет точнее.
Жерех с нетерпением ждал ответа Седого. Как ни удивительно, в жизни у Жереха всегда была какая-то цель нематериального характера: заслужить уважение корешей, завоевать авторитет в зоне, стать вором в законе. Теперь, когда он не только достиг всего того, что дано уголовнику в провинции, но даже успел кое-что из этого потерять, больше всего его грела одна мысль — отомстить Перстню. И поэтому его охватила такая всеобъемлющая радость, когда Седой сообщил:
— Хорошо, я согласен.
Пасти Сынка уркам было необременительно и интересно. Они чувствовали в нем родственную душу — Сынок даже превосходил уголовников ярко выраженным стремлением взять из окружающего мира все, не выдавая взамен ничего, кроме отходов собственной жизнедеятельности. Правда, в нем не было того животного начала, которое позволило бы ему стать настоящим бандитом. Да Сынку и не требовалось добывать преступным путем деньги на красивую жизнь. Ведь у него был замечательный папа. Поэтому проблемы возникали не с финансами, а с возможностью красиво их тратить в таком небогатом на духовные развлечения городе, как Глотов.
Урки с их убогой фантазией и скудными представлениями о радостях жизни втайне завидовали необычайной изобретательности Сынка, а его неуемная страсть получать удовольствие от страданий ближнего просто приводила их в восторг.
Увы, кроме плавно переходящего в ночь вечера существовал еще и день. Почти половину его Сынок проводил дома, еще часа полтора уделял автомагазину, а остальное время суматошно мотался по городу. А однажды махнул на полигон, и это доставило одному из наблюдателей, уже побывавшему там, и чудом сумевшему вернуться, массу неприятных воспоминаний.
Китаец почти неотлучно находился при хозяине, поэтому двойную слежку приходилось вести нечасто.
Хрящ приступил к наблюдению в девять утра. Он был один, его напарник на всякий пожарный следил за китайцем, хотя все понимали, что в такое время он никого убирать не станет, а, доделав утренний комплекс и перекусив, подгонит машину к дому хозяина. Так оно и вышло. В начале одиннадцатого Сынок плюхнулся на заднее сиденье «Мерседеса», и машина помчалась к магазину. Там Сынок пробыл около часа, причем, Хрящу показалось, что он сильно нервничает и безуспешно пытается скрыть это.
Дальше начались чудеса. Покинув магазин, Сынок отослал китайца и сам уселся за руль. Когда Седому донесли об этом, он возбужденно потер руки и воскликнул:
— Началось.
Пахан не сомневался, что китаец готовится нанести очередной удар. Немедленно несколько вооруженных боевиков отправились следить за азиатом. Но напрасно суетился пахан. После интенсивной тренировки в спортзале китаец зашился в своей квартире и вышел оттуда только для того, чтобы совершить пробежку по парку.
Хрящ продолжал следить за Сынком. Тот, попетляв немного по городу, в конце концов очутился у вокзала. Выйдя из машины и пугливо озираясь по сторонам, Сынок направился в камеру хранения. Хрящ неотступно следовал за ним. В небольшом предбаннике перед ячейками Сынок простоял минут пять, пытаясь засечь наблюдателей, но ничего подозрительного не заметил и, наконец, решился. Быстро набрав нужную комбинацию цифр одной из ячеек, он распахнул дверцу, с усилием вытащил средних размеров, но явно увесистый ящичек и заковылял к выходу. Хрящ не спускал с него глаз. После душного зала, интенсивно впитавшего в себя все ароматы расположенного рядом общественного туалета, было приятно вновь оказаться на улице, но секундная расслабленность едва не обошлась Хрящу слишком дорого.
Закинув ящичек на заднее сиденье автомобиля, Сынок вдруг развил просто сумасшедший темп. Он так шустро плюхнулся на водительское место и тронулся в путь, что только допотопный фургон с едва различимой надписью «Хлеб», загородивший дорогу, не позволил ему скрыться от преследователя. Хрящ понимал, что Сынок сейчас настороже и вести его одной машиной — дело почти безнадежное. Самое обидное — другой взяться неоткуда, и это в тот момент, когда происходит что-то экстраординарное. Оставалась надежда на то, что неказистый бежевый «жигуленок» сумеет остаться вне подозрений.
Стараясь все время пропускать между собой и «Мерседесом» хотя бы одну машину, Хрящ неотступно следовал за Сынком. Тот больше не петлял и шуровал прямо к выезду из города.
«Неужели на полигон!» — встревоженно подумал Хрящ и почувствовал, как по всему телу забегали мурашки. И тут же с облегчением заметил, что «Мерседес» повернул не направо, к полигону, а в другую сторону.
«Уф, пронесло. Теперь лишь бы не гнал. А то куда моей развалюхе тягаться с этаким машинозверем».
Но Сынок ехал спокойно, где-то в районе восьмидесяти. Хрящ успокоился и отпустил его подальше, чтобы не оказаться обнаруженным. Он уже догадался, куда намылился преследуемый, — в коттедж своего родителя. Там наверняка имеется укромное местечко, может быть даже сейф, для хранения таких вот ценных вещей. Теперь оставалось решить, действительно ли этот ящичек настолько важен, чтобы ради него сорвать дальнейшую слежку за объектом. Обидно, что ни с кем не свяжешься, не посоветуешься. Хрящ знал, что внимание остальных сосредоточено на китайце и, следовательно, все решения он должен принимать сам.