оловника ногами в пах. После первого же удара тот от дикой боли открыл рот, инстинктивно пытаясь хватануть ртом живительный воздух, а набрал полные легкие воды. Прикончить его после этого не составляло особого труда.
Оказавшись на поверхности, Викинг заметил, что последний уцелевший уголовник неумело, какими-то кургузыми гребками еле-еле, плыл к берегу. Викинг в два счета догнал его и, ухватив за загривок, опустил лицо глубоко в воду. Урка пытался отбиваться, нелепо дергал руками, лягался, но попасть так и не смог. Через минуту он перестал дергаться, еще через две Викинг его отпустил.
И все это время Глеб по возможности следил за берегом. Он все ждал, что оттуда прогремит выстрел, и надеялся прикрыться от него своим соперником. Но все было тихо, да и чувства не подавали ни малейших сигналов опасности. И тогда Викинг решился. Он выбрался из воды и, постоянно оглядываясь по сторонам, принялся искать четвертого сообщника. Места были Глебу прекрасно знакомы, он мог рассчитывать застать врага врасплох, но поиски ничего не дали.
Под конец Викинг поднялся на вершину небольшого холмика, возвышающегося над берегом, и сразу понял, что совсем недавно здесь лежал человек. И он не собирался стрелять, хотя, наверняка, занял эту позицию до прихода Глеба и следил за каждым его шагом. Человек только направлял действия своих приятелей. Вот почему Викинг не ощущал с этой стороны опасности. Но почему этот тип не попытался стрелять, когда жестоко расправлялись с его дружками? Видимо, по сотовому телефону связался со своими хозяевами, и те дали отбой. То ли посчитали, что не стоит и пытаться, то ли не хотели, чтобы тело Викинга было найдено вместе с трупами известных органам уголовников. Глеб быстро оделся и пошел прочь. Теперь он точно знал, что на него началась охота.
Перстень стоял в оранжерее, вдыхая необычный аромат. Это была странная оранжерея, и растения в ней произрастали удивительные, нетипичные, можно сказать, выродки растительного царства. А все началось два года тому назад, когда крупнейшая европейская компания данного профиля «Марстон экзотикс» получила из России заказ на поставку большой партии своей продукции. Перстень об этом случайно узнал и, смеха ради, заказал на свою долю двадцать экземпляров. Еще бы: впервые в России самые разнообразные растения-убийцы. Конечно, убийцы — это слишком громко сказано, но все же забавно иногда посмотреть, до каких извращений доходит природа в своем стремлении создать как можно больше видов живых существ.
Растения из коллекции Перстня — одни невзрачные, другие с яркими, пышными цветами — при выполнении основных требований по содержанию активно расправлялись со всем жужжащим и ползающим, развлекая Илью Самойловича и приводя в восторг редких гостей. Делали они это хоть и похоже, но не одинаково. Роскошная кувшинка выделяла нектар, запах которого чувствовали даже люди. На насекомых же он действовал, как сметана на кота. Аж спотыкаясь, они лезли в кувшинку, которая немедленно захлопывалась и начинала переваривать свою жертву. Сходным образом действовала и венерина мухоловка, только в отличие от кувшинки у нее на листьях были чувствительные отростки-волоски, так что вначале пойманная муха походила на посаженного за решетку арестанта. Жирянка злодействовала совершенно иначе. У нее на поверхности листа вырабатывалось клейкое вещество, и стоило насекомому попасть туда хоть одной лапкой, как оно начинало бестолково биться и влипало целиком и полностью. Но надежнее всех из-за своих маленьких размеров действовала росянка. Стоило насекомому приклеиться к выделяемому ею липкому соку, как тут же вокруг него начинало смыкаться растение.
Странное дело — раньше Перстень заходил в оранжерею от случая к случаю, а после похорон сына стал появляться здесь ежедневно и часами бродил или сидел на жестком стуле, находя в этих необычных цветах какое-то странное утешение. Дома он почти не бывал, поскольку там каждая вещь напоминала о Михаиле. К тому же как-то так выходило, что пытаясь утешать друг друга, они с женой только еще больше растравливали себе душу. А тесть одним своим видом доводил Перстня чуть ли не до сумасшествия. Как он смеет жить, трухлявый пень, когда его внук, такой молодой, уже мертв. Поэтому Илья Самойлович и предпочитал жить в коттедже, где воспоминания становились не так тягостны и всегда рядом новые друзья — растения-убийцы.
Делами он тоже почти перестал заниматься. Не срабатывала веками проверенная формула «работа отвлекает от тягостных мыслей». Стоило Перстню заняться делами, как тут же возникали одни и те же мрачные вопросы: зачем это надо?.. для кого старается?.. кому достанутся плоды его труда?
И уже совсем странное произошло во время разгрузки в арсенале «консервов». Перстню было не управиться с тяжеленными ящиками, в которые упаковали товар, и ему выделили напарника. Молодой парень либо был слишком глуп, либо свято верил в загробную жизнь. С удивлением и восхищением рассмотрев расставленное повсюду оружие, он принялся носить тяжеленную тару, весело насвистывая при этом. А Перстню вдруг стало до боли жаль его, такого молодого, полного сил и оптимизма. Он бы мог прожить еще черт знает сколько лет, но, оказавшись опасным свидетелем, вряд ли дотянет до сегодняшнего вечера. И не было в том никакой вины парня. Просто срочно потребовалось спрятать «товар», а юнец оказался первой «шестеркой», попавшей под руку. Перстню вдруг страстно захотелось спасти парня, увести его подальше от рокового выстрела, на какое-то время он даже отождествил его с погибшим сыном. Но когда волна эмоций схлынула, Илья Семенович с необычайной ясностью понял, что Михаил мертв, тут же потерял всякий интерес к дальнейшей судьбе парня, и снова все его существо заполнило только одно желание — отомстить, причем, как можно скорее.
Но самому Перстню было не справиться, а Долгорукий обещал помочь только тогда, когда Илья Самойлович сумеет заслужить право на месть. Оставалась единственная возможность ускорить дело — уступить москвичам арсенал и полностью устраниться от участия в их делах. Что он при этом теряет? Деньги? Но уже имеющихся с лихвой хватит на то, чтобы безбедно прожить остаток дней. А если потом объявятся наследники, то Илья Самойлович будет даже рад, что каким-то малознакомым личностям, погнавшимся за жирным куском, на деле достается пшик. Что еще? Власть, авторитет? Чепуха. Недаром большинство великих авантюристов, дорвавшихся до самых вершин, тот же Наполеон к примеру, стремились сделать свою власть наследственной. Без этого она, особенно на старости лет, не так сладка.
Но, распрощавшись с арсеналом, не превратится ли он, подобно тому парню, в ненужного свидетеля? Да, превратится, но предварительно подстраховавшись, он сделает так, что мертвый будет в тысячу раз опаснее, чем живой.
Однако прежде чем расставаться с арсеналом, Перстень решил прояснить одно настораживающее его обстоятельство. Почему Долгорукий назвал убийцей сына Седого? Ведь у Ильи Самойловича с паханом были ровные отношения. Может, москвич назвал его имя, опасаясь, что с Жерехом Перстень решит покончить сам? Или Седой чем-то сильно не угодил Долгорукому, и он решил убрать пахана, заодно утолив жажду мести Перстня? Но почему тогда москвич не торопит с разборками? Неужели и в самом деле Седой?
И Перстень задумал разобраться в этом деле. Точнее, как говорят урки, взять пахана на понт. Тем более, что имелся отличный повод. Последующие события как-то отодвинули в тень нападение на арсенал, но ведь сам по себе это был факт из ряда вон выходящий, и, несмотря ни на что, данный вопрос следовало прояснить. Улучив момент, Перстень лично нагрянул к Седому:
— Хотелось бы знать, с чего это твои люди полезли с пушками на мою собственность?
Седой аж опешил от такой наглости. Хоть и находящееся под опекой, но по уголовной табели о рангах существо невысокого чина осмеливается предъявлять претензии вору в законе. Да и не известно, нужен ли еще Перстень своим покровителям. Но Илья Самойлович отлично знал, на что идет, заранее все просчитал и предупредил вспышку ярости пахана небрежно замаскированной угрозой:
— Ты невольно не только меня, но и таких людей затронул, что, если они об этом узнают, мне не сдобровать, а тебе и подавно. Так что лучше нам самим разобраться и в случае чего доложить: мол, все улажено, инцидент исчерпан, виновные наказаны. И не вздумай лгать — только хуже будет… Так в чем там дело?
Если бы у Седого было время на обдумывание, он бы в конце концов сообразил, как ему выйти сухим из воды — свалить все на Жереха, ненавидящего, как всем известно, бывшего антиквара. Но Перстень наседал с такой непоколебимой уверенностью, что Седой буквально физически ощутил присутствие за его спиной мощных сил. И пахан не выдержал, раскололся, сказал хоть и не всю правду, но большую ее часть:
— Мы за гадом одним охотились, который замочил наших кентов, ну, ты же слыхал об этом. И кто-то из «шестерок» сказал, будто видел, что он на твоем полигоне залег. Я, конечно, послал ребят. А как их встретили — сам знаешь.
— Ну а что с «шестеркой» той?
— Наказали, — сказал Седой, дав понять, что на разговор с главным свидетелем рассчитывать уже не приходится.
Именно этого Перстень и ожидал. Значит, врет пахан, не говорит о том, зачем ему понадобилось штурмовать арсенал. Ну и черт с ним. Главное — Седой признал сам факт нападения. А раз он осмелился замахнуться на арсенал, значит, вполне мог и убить сына. Но почему? Ведь они с Седым никогда не враждовали. Что толкнуло пахана на такие неожиданные действия?
Перстень всегда и во всем любил докапываться до сути, и теперь, вновь погрузившись в бурную деятельность, не изменил этой старой привычке. Информации о событиях в жизни преступной общины города у него хватало, а тут еще и Седой невольно помог, сообщив о некоем типе, устроившем планомерное избиение уголовников. Похоже, это и было ключом к разгадке. Перстень мысленно восстановил ход событий. Сначала две группировки уголовников едва не схлестываются между собой, затем лихорадочно начинают искать какого-то милиционера. То есть кто-то очень умело подставляет паханам ложные мишени. Так почему бы не предположить, что очередной такой мишенью был выбран он?