Пристанью селение не обзавелось пока, и срубы белели свежим деревом. Как вскоре выяснилось, это была не совсем деревня, а что-то вроде фактории – сюда местные охотники несли шкурки бобровые и прочие «дары природы» в обмен на хлеб-соль, ткань, горшки, ножи, наконечники для стрел и прочий ширпотреб.
Купцы тут проживали боевые, никому спуску не давали. Завелись как-то днепровские пираты, так торгаши не стали дожидаться подхода дружины из Сюрнеса или из Витахольма – сами переловили речных разбойников да скормили рыбам.
Дела у купцов на фактории шли неплохо – скупая задешево те же наконечники, откованные деревенскими кузнецами, они меняли их на шкурки бобра или куницы. Не соболя, конечно, не горностаи, а все ж меха знатные, в Херсонесе за них хорошую цену давали.
Берег у фактории был приглубый, так что можно было подводить корабли к самой кромке и цеплять за колья.
Стояли долго, пока не стемнело, – у Эйнара были какие-то свои интересы в фактории, вот он их и улаживал, и лишь потом все пришло в движение.
Стали разгружать кнорры на ночь, перенося на хранение самый ценный груз. Все тот же воин, что и раньше, увел девушек. Двое остались сторожить корабли.
Костя выдохнул – время пошло. Слоняясь у ворот, он перехватил дренга, что нес еду охранникам.
– Иди поешь, – сказал он ворчливо, – сам донесу.
– Ага! – обрадовался дренг, торопясь обратно к столу.
Оглянувшись, Плющ достал зелье и щедро плеснул сонного зелья в кувшин с пивом. Приятного аппетита – и спокойной ночи.
Выйдя на бережок, где сидели стражи, он опустил котелок на травку, а кувшин передал одному из «секьюрити».
– Ага! – обрадовался тот. – А Ивар где?
– Приспичило ему.
– А-а… Бывает.
Костя удалился, но ждать не стал – зелья еще хватало. Прогулявшись к месту трапезы, он присел с краю длинного стола и слегка закусил, хотя кусок в горло не лез. Напротив грыз мосол Одд Бирюк.
Подхватив полупустой кувшинчик, Плющ пробормотал:
– Пойду пивка добавлю.
Бирюк кивнул, не отвлекаясь от своего увлекательного занятия.
И вправду долив черпачок свежесваренного пива, Эваранди направился к приземистому амбару, где держали девиц.
Сторож был хмур.
– Чего тебе?
– Пива хочешь?
– Спрашиваешь!
– Держи, а то мне столько не одолеть.
– Хе-хе…
Охранник мигом подобрел и, присев у сруба, выхлебал сразу полкувшинчика.
– А-ах… – крякнул он. – Свеженькое!
Костя скромно удалился. Выйдя на берег, он убедился, что «бабка-ёжка» знает толк в зельях – оба стража сидели на травке, прислонясь к стволу дуба, и дрыхли. Тот, что слева, похрапывал, его сосед справа посапывал. Готовы.
Плющ был сильно напряжен. Следили ли за ним или все его подозрения сродни паранойе, неважно. Сейчас каждое ненужное свидание, даже одно слово может все испортить. А будет ли второй шанс?
Кусая губу от нетерпения, Эваранди выбрался к амбару.
Процесс шел как надо – охранник уже клевал носом, тиская пустой кувшин. Поерзав лениво, он устроился поудобней, почти лег, и вскоре ему уже что-то снилось – нога в сапоге дернулась.
Выждав мучительные десять минут, Костя приблизился к дверям амбара. Страж крепко спал.
Бесшумно отодвинув деревянный засов, Плющ позвал шепотом:
– Эльвёр!
Уловив движение, он отворил дверь пошире. Дочь Освивра выскользнула наружу, изящно изогнувшись.
Дверь Костя запирать не стал, надеясь, что девушки воспользуются шансом и сбегут – это здорово помогло бы им с Эльвёр, запутав следы.
Данное рассуждение тяжелило Костину совесть, ибо, по его понятиям, благородный воин должен был не только освободить всех томящихся узниц, но и вывести их к своим. Однако суровые законы реала утверждали со всей категоричностью: «малинник» тебя свяжет по рукам и ногам.
Ломануться всей толпой нехитро, а потом что? Нет уж, пусть он лучше прослывет жестоким, но его цель – это Эльвёр, а ее «сокамерниц» пусть спасает кто-нибудь другой. Поглупее.
И поблагороднее.
Эльвёр на мгновение прижалась к нему, унимая муки совести.
– Милый, милый Эваранди!
Костя быстро чмокнул девушку в щечку и шепнул:
– Пошли!
Его современница наверняка бы стала интересоваться, куда именно он собрался ее вести, начала бы предлагать свои варианты, спорить.
А вот старое доброе Средневековье этого не позволяло, здесь женщины думали как женщины и не вмешивались в дела мужчин.
Нет, за всех женщин расписываться, пожалуй, не стоит, ведь взялись же потом откуда-то всякие феминистки…
Пользуясь темнотой, Эваранди провел Эльвёр к берегу, и по сходням взошел на палубу кнорра. Это был не «Тангриснир», а другой корабль, но разницы нет, лишь бы попасть на прицепленный каюк.
Спрыгнув в каюк первым, Костя помог спуститься Эльвёр и тут же отвязал канат, удерживавший лодку. Именно отвязал – пускай думают, что расслабился узел, и каюк унесло течением…
А лодку как раз подхватило и понесло, Эваранди лишь разок оттолкнулся веслом от борта кнорра. Удивительно, но напряжение покинуло его, а нервы успокоились.
Холодная решимость переполняла Костю. Перед викингами Эйнара он чист, ибо ничего не украл чужого – взял свою Эльвёр и позаимствовал каюк, принадлежавший какому-то криве.
Был еще кусок сыра в плотном мешочке, вяленое мясо, резанное полосками, половина каравая и небольшой полупустой бурдючок с вином, закупоренный деревянной пробкой.
Вино, разумеется, было не местным, скорее всего, из Тавриды.
Плющ усмехнулся: он и это не украл, а заработал за два дня гребли. Все по-честному!
Костя оглянулся. Факторию уже было не видать, только огни костров и факелов мерцали за деревьями. Потом и они пропали.
– Эваранди… – простонала девушка.
Костя ощутил у себя на шее гладкие руки девушки, и услада холодком прошла по спине. Он обернулся и обнял Эльвёр.
– Эваранди…
Плющ сдавил пальцами девичью грудь, и тут же почувствовал, как нежные пальчики скользнули у него по животу, ниже, еще ниже… Коснулись, огладили, сжали…
– Эльвёр…
Глава 24. Валерий Бородин. Ставки сделаны
Гардарики, Непр. 21 июня 871 года
Когда викинги напали на криве, возбужденно дырявивших копьями мешки с травой, те сначала ничего не поняли. Увлеклись. Они попросту не видели, не заметили, что на них самих напали и чинят умертвия.
Криве стали бить по одному, а когда те опомнились, почуяли некий непорядок, было уже поздно. «Прибалты» закричали, заметались, но куда там… У викингов не забалуешь.
Решил сыграть в любимую игру хольдов и дренгов? Валяй. Но помни, что играть тебе придется по правилам этих самых хольдов и дренгов.
Жестким правилам.
Сыграли с разгромным счетом – шайка криве оставила вокруг костра больше двадцати трупов, а у викингов даже ни одного раненого! Но вот один боец пропал. Эваранди.
Именно пропал. Следопыты нашли его следы, увидели тех, кого Эваранди убил, а потом…
А потом Эваранди кинулся на убегавших криве, когда те отплывали на лодке, или же сами криве набросились на Костю. Дальше – непонятки. Если Эваранди убили, то на воде. Однако ныряльщики никого не нашли на дне вблизи поляны. Труп Эваранди не могло унести течением – кольчуга утянет под воду.
Это приободрило Валерку. По всему выходило, что Костян угодил в плен. Вопрос: куда ушел каюк с пленником?
Хродгейр недолго думал и послал кнорр вниз по течению.
Во-первых, по дороге. Во-вторых, там проживал старый знакомец Йодура Беловолосого – Чагод Шатун. В молодости они немало покуролесили, сражаясь бок о бок в дальних морских походах, а ныне Чагод осел, пацанов наплодил, завел себе настоящий грэнд[46] на берегу Непра. Лет двадцать они с Йодуром точно не виделись, но боевое братство – крепкая штука, куда прочнее родства.
Грэнд Чагода приятно удивил Йодура.
– О как! – хмыкнул он, оглядывая ладный частокол, из-за которого выглядывали добротные крыши… не изб даже, а… как их называют русы? Теремов!
Чагод вышел встречать одинокий корабль и взревел, как истинный медведь-шатун, углядев Беловолосого. Йодур спрыгнул на берег, и Чагод облапил старого товарища, стал тискать его и лупить по гулкой спине.
– Старый сивый тролль! – трубно ревел он. – Где ж ты пропадал столько зим?
– От тебя прятался, бешеный морж! – сипел Беловолосый. – Боялся, что придушишь!
– Га-га-га!
Когда Шатун малость притомился выражать радость встречи, к нему шагнул Хродгейр.
– У нас пропал молодой воин, зовут его Эваранди. Не встречал ли ты его? Следопыты говорят, что его взяли в плен криве…
– А-а! – воскликнул Чагод, будто вспомнив о чем-то.
Развернувшись, он велел привести какого-то Тайдо.
– Тайдо, сын Гинтовта, – тоже из криве, но не разбойник, а трудяга, – объяснил Шатун. – Давеча он рассказывал интересный случай… Да вот и сам Тайдо!
Светловолосый криве в заношенной и чиненой, но чистенькой рубахе, остановился, робея перед целым отрядом викингов.
– Тайдо! Подь сюды. Расскажи нам про того воина, что привез старый Тормейсо.
Сын Гинтовта приободрился.
– Это было в деревне Верхоталье, что выше по течению, – начал он повествование. – У пристани стояли корабли Эйнара Пешехода, уже готовясь отплыть. И тут приплыл Тормейсо на каюке, с ним были братья Конис и Бераусто. Они вывели на причал связанного воина, молодого, то ли из урман[47], то ли из варягов. Тормейсо пожаловался Эйнару, что викинги побили его бойцов, но одного они таки пленили. Эйнар стал расспрашивать воина, и тот сказал, что зовут его Эваранди и что он служил у Гунульфа-сэконунга, а какой-то Бирюк подтвердил это…
– Одд Бирюк! – не выдержал Валерка. – Все точно!
Тайдо досказал историю, и Хродгейр ухмыльнулся.
– Беловолосый, как думаешь, когда Эваранди сбежит?
Йодур задумался, а после тряхнул патлами волос.