Судя по всему, Ибн-Русте имеет в виду русов из Новгорода (122); впрочем, описывая большой торговый город-крепость, существующий среди чуждого окружения, он мог иметь в виду и любой другой из перечисленных выше центров скандинавского влияния на Руси. То, что русы действительно хоронили своих умерших в бревенчатых погребальных камерах, подтверждается археологическими данными: такие камеры найдены в Гнездово (123), Чернигове и Киеве. Довольно много аналогичных погребений обнаружено в Бирке: в некоторых похоронены вместе мужчина и женщина, иногда — еще и конь. В приднепровских захоронениях не обнаружено ни одной женской скандинавской фибулы, из чего следует, что женщины были, вероятно, из местных — жены, а скорее наложницы умерших. Другой арабский путешественник — Ибн-Фадлан — также описывает жестокий ритуал русов, свидетелем которого он стал на Волге: согласно обычаю, девушка-рабыня последовала за своим господином в смерти, как она сопровождала его повсюду в жизни (124).
Дальнейшие сведения относительно русов нам сообщает не больше не меньше как византийский император Константин Багрянородный в своем трактате "Об управлении империей" (950 г.) (125). Он рассказывает, как караван судов шел с русского Севера по Днепру к острову Березань в Черном море и оттуда — в столицу империи. Корабли из Дальней Руси (то есть из земель, лежащих севернее Киева) отправились в путь из Новгорода, где правит князь Святослав, сын князя Игоря, атаковавшего Константинополь в 941 г., из Смоленска и Чернигова, из Телиуца (Любеч) и Вусегарда (Вышгород) и сошлись в Киеве. Киевским русам приходится изрядно трудиться (их жизнь, пишет Константин, была тяжела), ибо зимой они объезжают окрестные славянские племена — вервианов, другувитов, кривичей, севериев и прочих — и собирают с них дань. Некоторые платят монетой, другие — мехами и иными товарами, и все — рабами. В апреле, когда тает снег, они возвращаются в Киев. Город стоит на обрывистом западном берегу Днепра, поэтому весенние паводки ему вредят. Во время паводка Днепр, обычная ширина которого в этом месте составляет меньше километра, разливается в восемь, а то и в десять раз, а уровень воды в нем повышается порой метров на пять. С апреля до июня русы по Днепру не плавают; за эти месяцы они успевают переставить важные приспособления и детали со своих старых кораблей-однодревок на новые, которые строят для них славяне, и привести все в порядок. В июне река становится судоходной: уровень воды в ней еще чуть выше обычного, но это только к лучшему. Когда настал июнь, караван проплыл вниз по Днепру, до крепости-пактиота Витичев (в те годы, когда писал Константин, русы контролировали весь Днепр) и, помедлив еще пару дней, отправился дальше навстречу опасностям. Эти опасности были двоякого рода: естественные преграды, худшая из которых пороги и быстрины (самыми грозными считались пороги в районе современного Днепропетровска) и засады печенегов, подстерегавших путников на самом трудном отрезке пути. Пройти этот участок, где могучая река с шумом несется вперед между гранитных стен, можно только по высокой июньской воде, и Константин описывает все перипетии 64-километрового перехода через днепровские пороги очень красочно. Русы раздевались и лезли в воду: кто-то осторожно нащупывал путь, остальные волокли корабль, крепко держа его за нос, борта и корму. В какой-то момент им пришлось переносить весь груз и переводить рабов на десять километров вниз по течению. При этом надо было еще выставлять часовых — иначе путешественников могла постичь та же печальная участь, какая постигла в 972 г. князя Святослава: печенеги убили его на быстринах и сделали кубок из его черепа. Император записал названия семи известных ему порогов в славянской и скандинавской формах (126). Скандинавские названия таковы: Эссупи (supa) Пьяница, или Проглот, или (ei sofi) "He спи!"; Улворси (holmfors), Островок порога; Геландри (gjallandi), Шум порога; Айфор (eifors), Вечно яростный, Вечно шумящий, или Непроходимый, или (edfors), Узкая быстрина, или Волок; Варуфорос (barufors), Сильная волна, или, возможно (varufors), Высокая скала; Леанди (hl?jandi, leandi), Смеющийся или Кипение воды; Струкун (struk, strok), Малый порог. Это языковое свидетельство столь же убедительно, сколь и неожиданно. Имя одного из порогов, Айфора, присутствует в рунической надписи на пилгардском камне (Готланд): "Хегбьёрн и его братья Родвисль, Остен и Эмунд разукрасили и воздвигли этот камень. Еще они воздвигли камни по Хравну к югу от Рувстейна. Они ходили далеко к Айфору. Вифиль так повелел". Хравна, очевидно, поглотила ненасытная бурливая река.
Пройдя пороги, продолжает свой рассказ император, караван пришел на остров Святого Георгия, где растет гигантский дуб, и русы принесли там жертвы. Через какое-то время путешественники прибыли на остров Березань в Черном море — его название, наверное, напоминало русам о Бирке и Бьёркё, Березовом острове на озере Меларен в далеком Упплёнде. А здесь, на южном острове, некий Грани воздвиг камень по своему сотоварищу, неведомому Карлу, — самый восточный из рунических камней.
На Березани караван оставался недолго: заключая договор 945 г., император ясно дал понять, что он не позволит русам обосноваться на острове — они должны были каждую осень возвращаться домой. Да и сами корабельщики не медлили, ибо большинство из них направлялись в Константинополь, в Царьград, самый прекрасный, величественный и богатый город на свете, которому на севере дали простое и самое почетное из имен — Миклагард, Великий город. Примерно представляя по археологическим данным, как выглядели шведские или русские поселения — Старая Уппсала, Бирка или Киев, нетрудно вообразить себе, с каким восторгом, изумлением и завистью северные варвары смотрели впервые на Царицу городов, встававшую перед ними из вод Босфора, Мраморного моря и бухты Золотой Рог. Торговым людям такие рынки разве что снились; и, конечно, норманнов потрясали нравы и обычаи цивилизованных византийцев, не говоря об их культуре и искусстве. Неизменное и неоспоримое могущество Греции наглядно воплощалось в соборах и башнях, верфях и тридцатикилометровых укреплениях, скульптурах, дворцах и пакгаузах Константинополя, города с полумиллионным населением, подобного которому нельзя было найти не только в Скандинавии, но и во всей Европе. Торговцы-русы считались в Византии приятными и даже желанными гостями. Императора вполне устраивала ситуация, когда киевское княжество имело сил достаточно, чтобы держать в узде местные племена, но при том слишком мало, чтобы бросить вызов империи.
Но и при таких условиях отношения русов с Византией не всегда были безоблачными. В начале 860-х гг. флот под командой якобы Аскольда и Дира, разграбив побережья Черного моря и Пропонтиды, подошел к Константинополю. Императора в этот момент не было в городе, и победу над русами византийцам принесло не военное превосходство, а молитвы к Богородице и ужасный шторм, разметавший русские корабли. В 907 г. в поход на Константинополь отправился Олег, князь новгородский и киевский. Сообщения о том, что его войско насчитывало 80 000 человек, что плыли они на 2000 кораблях и, когда византийцы перегородили Босфор, он поставил корабли на колеса и под парусами подъехал к Константинополю, едва ли требуют каких-то комментариев. Однако за всеми этими фантазиями стоит некий реальный конфликт, который закончился в 911–912 гг. заключением договора между Византией и Русью. Вступление к нему, согласно "Повести временных лет", гласит: "Мы от рода русского — Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид (127) — посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, — светлых и великих князей, и его великих бояр, к вам, Льву, Александру и Константину, великим в Боге самодержцам, царям греческим, для укрепления и для удостоверения многолетней дружбы, бывшей между христианами и русскими…" Дальше перечисляются пункты договора на случай грабежа и убийства, воровства или кораблекрушения, о выплате выкупа, получении наследства и т. п. Более раннее соглашение 907 г., по которому византийцы обязаны были устраивать русам баню, "когда те захотят", снабжать их едой и снаряжать при необходимости их корабли, вызывает в памяти сделки, заключавшиеся далеко на западе, в землях франкской империи. Начиная с 911 г. на целых тридцать лет установился мир, однако в 941 г. князь Игорь, неизвестно по какой причине, повел через Черное море свою флотилию, в которой, как сообщается в "Повести временных лет", было 10 000 кораблей, хотя более скромный в своих оценках Лиутпранд Кремонский называет цифру в 1000 судов. Так или иначе, Игорю это не помогло, некая жестокая реальность кроется за рассказом о том, как флот Игоря был сожжен "греческим огнем". Поражение не обескуражило князя: три года спустя он вновь подошел к городу со множеством кораблей и большим войском наемников, чтобы отомстить за свою неудачу. Однако на сей раз "греческий огонь" не понадобился — его успешно заменила греческая дипломатия. Игоря подкупили дарами и обещаниями; его союзники печенеги ко всеобщему удовольствию отправились разорять Болгарию, а сам князь со своими русами вернулся в Киев. В преамбуле к соглашению 945 г. перечислено не менее полусотни представителей русов: характерно, что многие из них носят славянские имена. В части пунктов повторялись условия прежнего договора, но добавились и новые: русам позволялось теперь жить летом в окрестностях Константинополя, при этом они должны были входить в город безоружными и не более чем по 50 человек. Они не имели права покупать шелк дороже, чем по 50 золотников, а покидая город, им следовало наложить на отрезы шелка особые печати — безусловно, император пытался бороться таким образом с местным "черным рынком". Русы могли торговать "сколько им нужно", приезжая, получали месячину, а возвращаясь домой (обязательно, каждую осень) — запас еды и все, что требовалось в дорогу. Наконец, они должны были сражаться с булгарами и поддерживать хазар, в соответствии с внешнеполитическими нуждами Византии. Когда византийские послы возвращались домой, Игорь одарил их мехами, рабами и воском.