между Швецией и Данией, а вот дальнейшая конкретизация вряд ли возможна в силу того, что все письменные источники, способные внести ясность в эту историю, уже известны.
С точки зрения опытного морехода, логичнее всего связывать битву с каким-нибудь небольшим заливом, в котором не было сильного ветра и, соответственно, можно было маневрировать на веслах. Ведь битва такого масштаба – событие серьезное: все участники должны без спешки приплыть, встать, подготовиться, отдать распоряжения… Хотя нельзя не учитывать тот факт, что в данном случае все произошло практически случайно – это была засада, устроенная для Олафа Трюггвасона, и он, раскрыв ее, мог вообще не вступать в бой, а просто уйти. По крайней мере, попытаться уйти – на это у него были все шансы.
Поэтому нельзя сказать точно, был ли это заливчик со слабым ветром. Тем более что в сентябре еще, как правило, не бывает штормов и можно выбрать практически любое место для разбирательства. Вдобавок все действо происходило, вероятно, недалеко от берега – исходя из самой формулировки «при Свёльдре»: имелась в виду какая-то точка на карте (может быть, остров). Здесь, кстати, нужно снова сделать паузу и поразмышлять, как правильно произносить это название. До сих пор остаются определенные неясности, так как Свёльдр – совершенно однозначно именительный падеж единственного числа мужского рода (основа слова)[95]. Когда же мы начинаем склонять данное название на русском, мы автоматически, в соответствии с правилами родного языка, приделываем к этой основе падежное окончание – и получаются вот такие формы: Свёльдре, Свёльдра, Свёльдру Правильнее было бы говорить «Свёльде» – так мы и делаем.
Надо сказать, что время было тогда интересное (впрочем, как всегда). Заканчивался X век, только что была крещена Исландия – замечу, демократическим путем. Источники сообщают, что третейским судьей в споре о главенстве религий там был избран Торгейр сын Торкеля. Согласно рассказу священника Ари Мудрого из «Книги об исландцах», Торгейр уединился и пролежал в думах, накрывшись с головой плащом, весь день и всю следующую ночь. Затем встал и объявил свое решение: все должны быть христианами, но если кому-то очень хочется приносить жертвы старым языческим, «упадочным» богам, то пускай он делает это дома, без свидетелей, в рамках своей личной жизни.
А тем временем вся христианская Европа замерла в ожидании конца света. Шутка ли – наступал 1000 год: согласно самым точным вычислениям, конца света было не миновать. (Он, конечно, почему-то не случился, но крови попортил всем изрядно.) Олаф Трюггвасон, как и подобало свежеобращенному христианину, не мог не знать, что вот-вот – и наступит Рагнарёк[96]; и он со всей яростью, на которую способен только неофит, готовил Норвегию к такому знаковому событию – что в итоге ему и аукнулось.
Отмечу, что Олаф Трюггвасон – один из самых значимых персонажей в истории викингов: во-первых, потому, что напрямую связан с историей Руси, а во-вторых, потому, что был невероятно выдающейся личностью, активно отметившейся во множестве разнообразных приключений.
Когда он родился, точно не ясно: шесть известных нам источников формируют довольно большой разлет в датах (собственно, даже и не в датах, а в неких временны́х привязках, на основании которых можно вычислить дату). Более или менее понятный диапазон – между 963 и 969 годами. Я сторонник первой даты – так немного проще выстраивается общая хронология. Родился Олаф в семье Трюггви Олафссона и Астрид. Трюггви Олафссон был внуком Харальда Прекрасноволосого – первого конунга, который сумел объединить Норвегию (правда, ненадолго: многим, как уже отмечалось, пришлось бежать от него в Исландию). Таким образом, Олаф Трюггвасон являлся Харальду Прекрасноволосому правнуком. Ему, к сожалению, не довелось поправить Норвегией – и даже пожить в ней; более того, доподлинно не известно, успел ли он вообще родиться в Норвегии, потому что его отец, Трюггви, оказался втянут в серьезный конфликт с Харальдом Серой Шкурой и его братом Гудрёдом, предъявившими свои права на власть в Норвегии. Важно понимать, что в Норвегии каждый конунгский род состоял в известном родстве с другими фамилиями, и практически любой желающий мог предъявить претензии на чужую землю в силу своей более тесной кровной связи с каким-либо знатным человеком, чем официальный наследник. Подобные претензии начинали звучать гораздо убедительнее, будучи подкрепленными хоть какими-нибудь военными силами – то есть флотом. Вот такие претензии провозгласил и Трюггви Олафссон, однако Гудрёд просто убил его. Жена же Трюггви, Астрид, вынуждена была бежать. Бежала она по испытанной скандинавской схеме X века, которой пользовались все тогдашние диссиденты: сначала в Швецию, к родственникам, а затем уже на Русь. А уж с Ладоги, как известно, выдачи нет: во-первых, попробуй сыщи кого-нибудь в этих бескрайних славянских землях, а во-вторых – в Киеве опять же имелась родня[97]. Ингеборга, старшая сестра Олафа Трюггвасона, была женой Рёгнвальда Ульфссона, состоявшего на русской службе, а впоследствии ставшего посадником в Ладоге. Там же проживал дядя Олафа, брат Астрид – некто Сигурд, который служил в дружине у Святослава. Правда, в саге говорится, что у Владимира, но по хронологическим раскладкам получается, что не мог он еще чисто физически у Владимира служить.
Итак, Сигурд служил у Святослава – отца Владимира. Астрид с маленьким сыном знала, что получит помощь на Руси, вот они туда и отправились. Но не доехали, потому что в Балтийском море их перехватили пираты-эсты, и юный Олаф оказался в Эстляндии – в плену у некоего эстского племени. Все эти племена в то время находились в даннической зависимости от Новгорода и – шире – от Киева. Что это значит? К ним регулярно наведывались специально уполномоченные люди, собиравшие дань в пользу киевского князя. Случилось так, что одним из таких людей оказался один из лучших дружинников Святослава – тот самый дядя Сигурд, который в очередной свой визит к эстам обнаружил у них занятного мальчугана лет пяти (по некоторым источникам – девяти). Найдя внешность мальчугана странно знакомой, Сигурд заговорил с ним по-норвежски – и, получив ответ, понял, что перед ним стоит его собственный племянник.
Дальше события разворачиваются еще увлекательнее. Естественно, Сигурд немедленно выкупил мальчонку, а потом и мать (насколько по крайней мере можно судить об этом). Так Олаф попал наконец на Русь – приблизительно в 968 году. На дворе середина X века, звезда юного князя Владимира только-только начинала всходить. Отмечу, что Олаф жил сначала при дворе Святослава, а уже когда вырос, стал одним из соратников будущего Владимира Святого. Не исключено, что они росли вместе (в любом случае на одной территории). Впрочем, доподлинно не известно, когда родился Владимир: скорее всего, он был постарше Олафа. Однако нет сомнений в том, что они знали друг друга. Достигнув возраста «настоящего мужчины», который наступал в то время в 15–16 лет, Олаф поступил в дружину к Владимиру и долго воевал за него с большим успехом. На Руси он прожил около десяти лет: собирал дань, ходил на войну, даже – как указывают саги – возглавлял дружину Владимира как непосредственный военачальник. Подобные сообщения нужно воспринимать с известной долей осторожности. Сага, несмотря на свою высшую объективность в глазах языческой аудитории, является все-таки изустным преданием, которому обычно бывают присущи чрезмерное восхваление главного героя и неизбежные искажения, связанные с отсутствием своевременной фиксации текста на бумаге. Все записанные саги относятся к концу XII–XIII веков, а это значит, что от описываемых событий их отделяют как минимум 200 лет: в наше время просто непредставимо долгий период. Поэтому не стоит удивляться, что в сагах перепутаны Святослав и Владимир или, как мы позже увидим, польский король Болеслав Храбрый и его отец Мешко Первый, которых неумолимое равнодушие времени соединило – трудами авторов саг – в одного персонажа – некоего Бурицлейва (Бурислава).
А между тем примерно к 980 году Олафу стало тесновато на Руси. Видимо, он начал представлять какую-либо проблему для Владимира, и тот предпочел расстаться с ним по-дружески. Приблизительно в 972 году погиб Харальд Серая Шкура, норвежская корона перешла к королю Дании Харальду Синезубому, и перед Олафом открылись новые возможности. Однако использовать их сразу же ему не удалось, ибо до Скандинавии он не доехал – попал в шторм и его корабль то ли разбился, то ли вынужден был причалить на польском взморье… и Олаф на некоторое время остался в Польше. Там он познакомился с Гейрой – дочерью этого самого мифического Бурислава – и на ней, вероятно, женился. По всей видимости, будущие родственники восприняли его как солидного жениха, ведь слава всегда идет впереди воина, так что было уже известно, как он проявил себя на службе у Владимира. Олаф и в самом деле оказался энергичным и удачливым военачальником (не переставая при этом быть наследником норвежского престола) – а стало быть, правильным кандидатом на руку прекрасной полячки.
В это же время Харальд Синезубый вынужден был воевать со своим сыном Свейном Вилобородым, так как Харальд был христианином, а Свейн отказался принимать христианство, – началась гражданская война. Для Харальда Синезубого она закончилась плохо, потому что в итоге Свейн Вилобородый захватил-таки датский престол. А поскольку в тот исторический период Дания влияла на Норвегию самым непосредственным образом, в Норвегии наступило нестроение. Олаф Трюггвасон вряд ли смог бы тогда удачно претендовать на престол, однако ему посчастливилось изрядно прославиться: вслед за