однородно в плане религии. Это прекрасно понимал Олаф Трюггвасон – и со свойственным ему извращенным чувством юмора крестил норвежцев всеми возможными способами. В сагах отлично описано, как несогласным запихивали в рот живых гадюк, ставили на живот чаны с раскаленными углями и применяли другие, столь же действенные способы убеждения. Вдобавок Олаф постоянно приглашал оппонентов сразиться с ним[102], но желающих не находилось. К своим 30 с небольшим годам Трюггвасон был уже настолько опытным воином, что драться с ним было себе дороже – проще оказывалось принять христианство.
Однажды Олаф убил очередного бонда, не желавшего принимать новую религию. Родственники бонда (звали его Скегги Железный) явились к Олафу и потребовали жениться на дочери убитого, оставшейся по милости Трюггвасона без отца. Естественно, тот был не против, но брак продлился ровно одну ночь, потому что отважная Гудрун Скеггидоттир в первую же брачную ночь попыталась убить обидчика кинжалом. Надо признать, что с несостоявшейся убийцей конунг всея Норвегии поступил благородно: оставил в живых и позволил спокойно уйти.
В 995–996 годах складывается роман (в первую очередь политический) между Олафом Трюггвасоном и Сигрид Гордой. Не совсем ясно, кем она является на самом деле – реальным историческим персонажем или собирательным образом в традиции саг. Известно лишь, что она уже побывала замужем и имела ребенка[103], а также обладала завидным приданым в Швеции. Заключив с ней брак, Олаф Трюггвасон фактически получил бы власть над существенной частью Швеции. В сагах говорится, что они встречались, вели беседы и прониклись друг к другу симпатией. На следующий год (видимо, 996-й) Сигрид снова нанесла визит Олафу, и он наконец сделал ей предложение. Сигрид ответила согласием. Тогда Олаф выдвинул свое условие: она должна принять крещение и новую веру. Сигрид ответила, что никогда не изменит вере своих отцов и дедов, но она не будет возражать, если Олаф будет верить в такого бога, который ему нравится.
Олаф разгневался и ударил ее перчаткой по лицу. Сигрид, помолчав некоторое время, сказала, что это может привести к его смерти, после чего уехала, и они никогда больше не встречались. Будучи очень обиженной, Сигрид отправилась в Данию к Свейну Вилобородому – который и сам оставался язычником, и никого не подстрекал к смене веры – и вышла за него замуж. Затем, естественно, она стала уговаривать супруга вступить в войну против Олафа. Препятствий для этого не оказалось: война в ту пору практически не прекращалась, разве что менялись участники да мотивы. Выживший Эйрик Хаконссон (сын Хакона Могучего) находился в это время в Швеции, причем у него были корабли и войска. Если принять во внимание, что и в Швеции, и в Дании тогда проживали язычники, вполне логично, что против Олафа Трюггвасона составилась коалиция. В нее вошли Олаф Шётконунг, Свейн Вилобородый и Эйрик Хаконссон – все язычники, как несложно догадаться. Бросать открытый вызов Олафу Трюггвасону они опасались, ведь он был крайне суров. Тем более, что значит «бросать вызов»? Участников коалиции объединяла только неприязнь к Трюггвасону, а интересы у каждого из них были свои, и долгое время заговорщики не могли прийти к соглашению. Норвегию, конечно же, планировалось поделить – однако Эйрик хотел получить единоличную власть над ней, и выработка единой стратегии затянулась. Здесь снова вмешалась Сигрид. Она, безусловно, не являлась главной разжигательницей войны, однако определенным политическим весом обладала. Я уже отмечал, что скандинавские женщины порой могли получать весьма внушительные права. В данном случае, видимо, Сигрид удалось-таки свести переговоры всех трех участников коалиции к общему знаменателю, поспособствовав формулировке неких гарантий для каждого и объяснив Эйрику Хаконссону, что существует масса объективных причин, препятствующих его безоговорочному овладению Норвегией.
Следующий этап нашего повествования базируется на событиях, которые, с одной стороны, хорошо объясняются с точки зрения логики, а с другой – не подтверждаются документальными источниками. Из тех же саг нам известно, что в результате повальной христианизации в Норвегии образовалась масса недовольных; приходилось применять к ним разнообразное насилие, что еще больше укрепляло их в диссидентстве. У убитых сторонников старой веры, естественно, оставались семьи, жаждущие мести в полном соответствии с их исконной верой: этим и пользовался Эйрик, наблюдая за ростом возмущения в народных массах. В то же самое время (весна 999 или 1000 года) произошла не вполне объяснимая, полудетективная история: Олаф Трюггвасон женился на Тюре Датской, дочери Харальда Синезубого. Все бы ничего, но она должна была стать женой польского короля Мешко Первого, однако Трюггвасон во время своего гостевого визита к полякам ее переманил. Из Польши, в которой уже проживала, Тюра сбежала к обаятельному норвежцу, нарушив при этом условия заключенной помолвки со старым поляком (в саге он носит имя Бурислав – я уже отмечал присущую древним текстам перепутанность исторических персонажей и обобщение их в собирательный образ).
И тут произошло нечто непонятное: Олаф вдруг уехал из Норвегии в Польшу (официальная версия – за приданым своей жены – не лишена смысла: действительно, деньги немаленькие и они не лишние). При этом он увел с собой 60 кораблей с полными экипажами, практически все норвежское войско – примерно 3 тысячи бойцов. По меркам Средневековья это очень много; если военные люди в Норвегии и остались, то в очень небольшом количестве. Зачем Трюггвасону понадобились весь флот и столько воинов? Любые деловые и политические вопросы он мог решить за минимальное время с помощью 3–4 самых быстрых кораблей: именно столько нужно, чтобы отбиться от мелких неприятностей наподобие тех же эстонских пиратов или чьей-нибудь крупной флотилии[104]. А здесь – 60 кораблей!
Наиболее логичным объяснением мне кажется следующее. Олаф Трюггвасон чувствовал, что под ним уже шатается трон (в результате недовольства населения и усилий коалиции под опекой Сигрид), и решил просто забрать с собой всех своих сторонников и увести максимальное количество кораблей.
В результате он оказался у йомсвикингов, в Йомсборге – городе на берегу польского Поморья. Тут нужно пояснить, что это за общество такое – йомсвикинги. Мы сейчас назвали бы их частной военной компанией (ЧВК); если же говорить простым языком, то это банда, которая сформировалась и обитала на более или менее постоянной основе в своем укрепленном городке. В принципе, они являлись викингами и занимались, как и положено, набегами и военными действиями, но делали все это по найму, а не по зову мятежного сердца. У них имелся устав, предписывавший, что должен и чего не должен делать йомсвикинг. В частности, ни в коем случае нельзя было поднимать панику и распространять слухи до того, как об этом объявит предводитель. В Йомсборге были категорически запрещены жены, а точнее, постоянные отношения, потому что они считались причиной конфликтов между воинами. В некотором смысле йомсвикинги – «родственники» гораздо более поздней Запорожской Сечи, своеобразный протоорден вооруженных людей, основанный на строжайшей дисциплине.
Йомсвикингов было в то время очень модно нанимать на службу: парни там подбирались крайне агрессивные и боевые и они составляли довольно сплоченное, хорошо вооруженное, весьма боеспособное войско. Их точная численность неизвестна, но мы попробуем представить, сколько этих бойцов могло бы принять участие в битве при Свёльде. Что самое интересное – при первой же серьезной опасности йомсвикинги, как правило, обращались в бегство. Не совсем понятно поэтому, кто отваживался их нанимать и с какой целью. В общем, это было интересное формирование: боеспособное войско, умеющее очень хорошо бегать.
Так вот, Олаф Трюггвасон прибыл к йомсвикингам не просто с дружеским визитом: ему нужна была основательная поддержка для того, чтобы решить свои проблемы в Норвегии. Те дали ему еще 11 кораблей – в итоге у него оказался 71 корабль. Если считать в людях, то это примерно 550 человек (11 кораблей по 50 бойцов). Вполне возможно, что цифра завышена, но общий масштаб ясен. Йомсвикинги при всех своих недостатках могли представлять собой весьма сплоченный коллектив, если уж решались воевать. Главная задача любого, кто собирался их нанять, состояла в том, чтобы убедить их отправиться на войну. В этот исторический момент Олаф и допустил роковую ошибку: видимо, из приданого своей жены он заплатил йомсвикингам, не зная, что Свейн Вилобородый уже заплатил им раньше и больше. Одним словом, когда он договаривался с йомсвикингами, те уже были куплены датчанами, поэтому Трюггвасон по собственной воле шагнул в пасть дракона. Йомсвикинги, нанятые дважды, сразу начали уговаривать его вернуться в Норвегию. Олафу к тому времени было известно, что Свейн Вилобородый вывел свой флот в море и ищет его. Однако йомсвикинги возразили ему, сказав, что, во-первых, у Свейна только 60 кораблей (против Трюггвасонова флота в 71 судно), во-вторых, датчане никогда бы не рискнули сражаться с ним, ведь всем известно о его подвигах, и в-третьих, у него же есть главный козырь – драккар «Великий змей» (он как раз был недавно построен).
Действительно, во флоте Олафа Трюггвасона было три очень больших драккара: «Великий змей» (его собственный корабль), «Малый змей» (драккар, который он привел из Дублина) и «Журавль». Три огромных корабля, длиной по 37–38 м (а может, и больше), на каждом – 32–35 пар гребцов: они были подобны «длинному судну» – самому большому из найденных в Роскильд-фьорде. Опаснейшее оружие в тогдашнем морском бою! К тому же Олаф Трюггвасон и без помощи йомсвикингов, скорее всего, прекрасно понимал, что у Свейна Вилобородого к нему нет никакой личной вражды, а есть лишь жажда наживы, но это не повод рисковать жизнью в морском бою. Как бы то ни было, Олаф отправился