Единое государство образовалось по существу тогда, когда некий правитель достигал верховной власти над отдельными политическими образованиями и становился во главе достигнутой его стараниями политической общности. Этот процесс всегда получал персонификацию в лице отдельных королей и проявлялся через их деятельность. Конечно, для образования единого государства должны сложиться некие базовые социально-политические условия. Об этих условиях саги не дают убедительных сведений. Зато они дают яркое представление об изначальной непрочности таких объединений, о том, какими методами пользовались короли для получения верховной власти и какие полномочия они обретали, ее получив.
В средневековом обществе верховная власть, как известно, принадлежала монархам. Приведенные выше общие данные о первых монархах Скандинавии, с трудом добытые поколениями ученых, в лучшем случае констатируют события и не имеют живой окрашенности. За конкретными подробностями, за красками живой действительности следует обратиться прежде всего к сагам. Как отразилось в сагах сложение единых государств — Норвегии, Швеции и Дании? Как оценивали современники монархов и их власть, как ее понимали? Что говорят саги о путях, которыми эта власть достигалась, удерживалась и передавалась? Как выглядит в сагах дихотомия король и общество? Короче, какие образы политической реальности того времени, времени начала единых Скандинавских государств, рисуют саги?
Здесь возникают темы, несомненно, общего характера, но и важные сами по себе — в аспекте социополитического анализа институтов власти вообще. Это: полномочия, права и обязанности монарха, его реальная деятельность, состав его окружения и характеристика правящей элиты, методы и рычаги управления, материальные основы власти, образ жизни короля и его двора, отношения главы государства с подданными — будь то знать разного уровня, церковь или бонды; ритуалы, соблюдаемые королевской властью, и ее символы; наконец, осознание монархом понятия единой государственности и своего места в ее системе. Эти темы отражены сагами и сопутствующими им материалами, но далеко не в удовлетворительной степени и поэтому не всегда могут быть раскрыты в этой части.
Битвы за престол и рождение единых скандинавских государств
Борьба между знатными семьями за приоритеты, которая являлась непременным спутником и важным проявлением процессов государственного строительства в средневековой Европе, началась намного раньше, чем борьба между отдельными конунгами за верховную власть приобрела повсеместный характер. Сведения о ней проходят тенью через скудные источники по скандинавской истории VIII–IX вв. и представлены в сагах, рисующих соперничество между знатными семьями еще в условиях малых королевств, столкновения между последними, а затем борьбу за верховную власть между малыми королями.
В эпоху викингов конфликт в среде скандинавской знати решался ею в основном за счет ограбления жителей чужих территорий; и, как известно, крупные викинги, если они не нашли нужных условий на родине, получали важный статус в иных землях, где и обосновывались вместе со своей семьей и дружиной. Можно говорить, что происходил известный выплеск, «вывоз социальных конфликтов» за пределы страны[1359]. В то же время вследствие этих обстоятельств формирование единых государств у скандинавов происходило в условиях войны, осложненной международными конфликтами, а путь к престолу в каждой стране был тесно связан с «внешними» войнами.
Первая же проблема из серии, связанной с процессом государственного строительства, — это пути достижения и сложение центральной власти.
Условия возвышения и захвата власти
Даже при поверхностном знакомстве с сагами очевидно, что короли, методы достижения и удержания ими центральной власти, их отношения между собой и с подданными, их образ жизни, облик, нравственные принципы, их судьбы, их битвы, победы, поражения и смерть занимают в сагах одно из самых значительных мест. Правителям посвящены «королевские саги», речь о королях так или иначе идет в большинстве «родовых» и прочих саг.
Необходимо напомнить, что фольклорные основы саг и средневековой поэзии, как скандинавской, так и тесно связанной с ней (по меньшей мере до конца эпохи викингов) поэзии англосаксонской, да и повествовательные материалы того времени особо выделяют и более подробно говорят о знаменитых королях, чьи деяния сохранились в исторической памяти ближайших, а затем и отдаленных потомков. Это может быть один из героев поэмы «Беовульф» (ст. 1018) Хродульф — Хрольф Краки (Жердинка, герой саги о нем), который имел, по мнению создателей поэмы, блестящий двор и совершил громкие подвиги. Это два короля по имени Олав, в конце X и в начале XI столетий объединявшие и крестившие Норвегию. Это и Олав Шётконунг Шведский, который прославился как креститель и первый христианский король объединенной Швеции. Это датские короли: Харальд Точило (или Точильный Камень, 1074–1080) — «муж замечательный, правитель справедливейший…», и Вальдемар Датский (1157–1182), заслуживший прозвание Великий, герой популярной баллады «Вальдемар и Тове» (где, впрочем, достоверно только прославленное королевское имя Вальдемар)[1360].
Так или иначе, но все имеющиеся материалы непреложно свидетельствуют о том, что верховная власть королей складывалась, оставляя позади реки крови и груды недвижных тел. И этот процесс продолжался на протяжении всей эпохи викингов, хотя формально был закреплен лишь в законодательстве XII–XIV вв.
Уже не раз в ходе предыдущих очерков становилось очевидным, что, хотя понятие королевской власти к эпохе викингов существовало уже далеко не первое столетие, представление о ней носило еще племенной характер, а система престолонаследия оставалась совершенно неупорядоченной. К тому же существовало множество малых королевств, союзов племен, которые занимали свои наследственные территории, что запечатлено в названиях исторических областей скандинавского мира: Ютландия, Трандхейм, Восточный и Западный Гёталанд и мн. др. Внутри этих уже значимых областных политических общностей во времена саг в ряде случаев выделялись более мелкие политические образования, каждое из которых возглавлял свой конунг.
«Много конунгов в Упплёнде», — пишет Снорри Стурлусон об одной из областей Норвегии[1361]. Действительно, в Норвегии до 70-х гг. IX в. правили в той или иной мере малые «конунги племени» (fulkis konungr), которые возводили свой род к богам. И так же обстояло дело в Швеции (вспомним конунгов свеев, о которых пишет Римберт) и, тем более, территориально раздробленной Дании. «Конунгов было много, и у каждого была своя дружина», — свидетельствует он же в «Саге о Харальде Серая Шкура»[1362]. Точнее, было много разных правителей, так как наряду с малыми королями, прямыми наследниками племенных вождей, власть в других областях нередко на таких же условиях принадлежала ярлам[1363]. И чтобы стать если не единственным, то хотя бы главным королем — а именно таким путем нередко складывались монархии, — следовало победить, подчинить или уничтожить всех прочих конунгов, даже в том случае, когда претендент был сыном правителя, уже им выбранный в наследники своего престола.
Но для того чтобы получить власть, а затем удержать ее хотя бы на несколько лет, претендент на роль верховного правителя должен был иметь ряд качеств и отвечать известным условиям, которые во многом определялись его личными свойствами, а не только объективными обстоятельствами и волей прихотливого случая.
Во-первых, такой «кандидат» должен был принадлежать к знатному роду и иметь своими предками малых конунгов или ярлов. Это условие саги подчеркивают так часто, что его можно считать само собой разумеющимся (хотя не были исключены и случайности).
Во-вторых, он должен быть отличным воином, иметь богатый воинский опыт — опыт личного и доблестного участия в сражениях. Воинская слава в высшей степени увеличивала шансы любого, кто хотел бы считаться не только королем, но и хёвдингом. В мифологической «Саге о Вёлсунгах» (гл. XXX) о ее герое (и вообще знаменитом герое северных сказаний) говорится, что убийство им чудовища Фафнира «дороже стоит, чем вся держава Гуннара конунга»: «Сигурд змея сразил, и слава об этом / не может померкнуть до гибели мира», — пишет об этом скальд[1364].
В-третьих, он должен стоять во главе определенного числа преданных профессиональных воинов — дружины, а если предстоит сражение, то собрать возможно больше воинов-ополченцев.
В-четвертых, выйдя победителем из схваток с соперниками, он должен заручиться согласием своих подданных на то, чтобы стать их королем. Это согласие следовало получить в результате процедуры выборов на тингах (путем голосования), как центральных, так и провинциальных. Иначе говоря, будущему королю следовало позаботиться о своей социальной опоре, о поддержке у знати и простых бондов, причем не только при достижении трона, но и усевшись на него.
В-пятых, король должен обладать значительными материальными ресурсами: запасами чеканенной монеты или сокровищ, дорогого оружия, земельных владений и прочего имущества, необходимого хотя бы для того, чтобы платить воинам, прежде всего дружине, а также кормить ополченцев, одаривать союзников и подкупать противников.
В-шестых, он должен создать систему собственных владений, которые служили бы опорными пунктами реализации его власти.
Наконец, король должен был пройти процедуру посвящения, или инаугурации, получив при этом некие предметы-символы, обладание которыми окончательно подтверждало легитимность его верховной власти.
В процессе дальнейшего изложения постепенно рассматриваются все условия захвата и удержания власти королями, конечно, в той мере, в какой это позволяют сделать саги и сопутствующие материалы. В центре исследования оказалась силовая, прежде всего военная деятельность претендентов на престол, и это понятно, ведь именно война, прямое насилие в большинстве случаев были решающим средством захвата власти.
Воинская доблесть ценилась особенно высоко, и все короли были воинами. Сигмунд-конунг был «стар, — говорит „Сага о Вёлсунгах“, — а все же сражался он люто и все время был впереди своих»[1365]. Короли, как и все знатные люди, сражались, говоря современным языком, на нескольких фронтах — и во внутренних междоусобицах, и в викингах, куда устремлялись на своих маневренных дракарах вместе с дружинами. Из саг хорошо видно, что практически все скандинавские монархи в молодости прошли школу викингов, приобретая воинский опыт и средства, необходимые для содержания своих людей. А затем при необходимости снова и снова становились на этот путь уже в годы правления. На воинский опыт и на богатства, лично добытые в викингах путем грабежа, активной торговли и даней, опирались будущие короли Скандинавских государств при завоевании власти, а затем не раз шли этим путем, свою власть удерживая и укрепляя. Не был для них напрасным и государственный опыт, полученный на престолах малых королей и ярлов, а также почерпнутый при командовании дружинами или/и участии в управлении другими государствами. Открытая битва, коварное нападение из-за угла, убийство и грабеж были обычными приемами в этой борьбе.
Конунг раннегосударственного образования свеев Свитьода (VI–VIII вв.) Стурлауг в борьбе с норвежским малым конунгом Хрольвом активно жег и грабил его земли, торопясь к йолю вернуться домой и хорошо провести новогодний пиршественный сезон[1366]. И тот же Стурлауг ходил в грабительские походы в Бьярмаланд (Северо-Западная Русь). В 20-х гг. IX в. конунг свеев Эрик Эмундссон нападал как викинг на Восточную Прибалтику. Шведский король Эрик Победоносный считался образцом морехода и воина.
Норвежский ярл Рёгнвальд явился в селение, где на пиру присутствовал Вёмунд, бывший ярл, а затем малый конунг, и сжег его в доме вместе с девятью десятками других людей[1367]. Норвежский ярл Хакон (X в.) грабил эстов и данов. Креститель Норвегии король Олав сын Трюггви (995–1000) до своего возвращения в Норвегию «много воевал и награбил» («Прядь о Торстейне Морозе»), ходил викингом в землю вендов и в Англию и погиб в морской битве со шведами при Свельде, «обманутый ложным птицегаданием» (т. е. гаданием на внутренностях птиц, 1000 г.)[1368]. Будущий святой король Олав Харальдссон много был в викингах и также погиб в битве. Харальд Суровый, правитель Норвегии (1045/46–1066), служил в юности в Константинополе, в императорской гвардии, где варяжская дружина занимала особую часть города вблизи дворца; он имел успех у дам из семьи императора, а вернувшись домой, грабил Данию и жег там мирные поселения («Сага о Харальде Суровом», гл. XXX, XXXIV). Погиб же он во время неудачной военной экспедиции в Англию.
«Сага о сыновьях Магнуса Голоногого» (гл. 1), события в которой происходят на рубеже XI–XII столетий (король правил в 1093–1103 гг.), подтверждает, что походы викингов под началом королей, в сущности, продолжались и в XII в. У этого короля было три сына, и, умирая, он поделил между ними страну. Один из сыновей, Сигурд Магнуссон, был особенно интересной личностью. Еще юношей он на 60 кораблях отправился в Англию, а затем годами плавал по Средиземному морю, воевал с язычниками-сарацинами, много грабил, побывал на Сицилии и в Константинополе, куда прибыл на корабле с парчовыми парусами. А домой возвращался через Болгарию, Венгрию, Паннонию, Саксонию, Шлезвиг, проделав весь путь верхом. Став конунгом примерно в 40 лет, он, в частности, способствовал процветанию города Конунгахелла (на юго-востоке страны) и построил там церковь, но почти всю свою жизнь провел в викингах.
«Роскилльская хроника» дает ясные представления о войнах, которые вели датские короли начиная с IX в. Харальд Клак, который правил в Дании в 10–20-х гг. IX в., как мы знаем, ходил на франков и был даже предусмотрительно крещен императором Людовиком Благочестивым. Сын Горма Старого король Харальд Синезубый (ок. 950–986/987), который первым ввел в Дании христианство, воевал с поморскими славянами, в Восточной Прибалтике и утвердил свою власть на юге Скандинавского полуострова. Его сын Свейн Вилобородый (986/987–1014) трижды попадал в плен к полабским и поморским славянам-склавам, а незадолго перед кончиной «завладел Британией». Кнут Великий Датский правил более 30 лет, имея под своей властью и Норвегию, и Англию.
Короли сражались рядом с простыми воинами, их доблесть испытывалась оружием, и многие из них погибали в междоусобицах и в заморских экспедициях.
Последним королем-викингом, павшим в битве, считается Харальд Суровый Норвежский, который в 1066 г. предпринял попытку вновь покорить освободившуюся от власти скандинавов Англию. Но и позднее датские короли, памятуя об англо-скандинавской империи Кнута Великого и стремясь продлить выплаты Англией «датских денег» (см. часть 1), собирали военные экспедиции в Англию, уже попавшую под власть Нормандской династии. Известны их безрезультатные походы 1069/70 г. и несостоявшийся поход 1085 г.[1369]
Таким образом, последняя волна активных походов викингов, которую отсчитывают примерно с 980 г., сошла на нет лишь к концу XI — началу XII в. А в предыдущие три — три с половиной столетия жизнь скандинавских правителей постоянно проходила в викингах. И, как правило, начиная борьбу за власть, а затем борясь за то, чтобы ее удержать, будущие верховные короли часто прибегали к помощи воинов-викингов из соседних стран и нередко приглашали на службу берсерков.
Под знаком креста и под предводительством королей или членов их семей проводились и последующие — с конца XII–XIII в. — военные экспедиции: в далекую Святую землю, но главным образом в близкие Прибалтику и Карелию.
«Сага об Олаве Святом» свидетельствует, что споры из-за территорий и торговых путей не прекращались между конунгами, их сыновьями-наследниками, родичами и соседями никогда. Так, потомки Харальда Прекрасноволосого правили Норвегией с IX до последней трети XII в., но в каждом поколении дяди, братья и сыновья короля боролись за его престол, убивая друг друга. Началось с того, что любимый сын Харальда Прекрасноволосого Эйрик Кровавая Секира, которого он нарек своим преемником, после смерти отца убил почти всех своих братьев. Роду Инглингов — королевской династии норвежцев и шведов — убийства из-за власти было даже предсказано; скорее всего, однако, это предсказание является вымыслом или поздней вставкой, своего рода объяснением исторической реальности. О непрерывных ссорах и сражениях между соседними скандинавскими королями и ярлами в XI в. пишет Адам Бременский. В уже упоминавшейся «Саге о сыновьях Магнуса Голоногого» рассказывается, как в борьбе за престол брат убивает брата. Свейн Вилобородый, датский конунг, убил своего отца Харальда Синезубого и, судя по некоторым данным, отменил христианство, им введенное. А «Сага о сыновьях Харальда Гилли» признает, что в случившейся тогда междоусобице люди готовы были убивать даже детей своего противника[1370]. Саги свидетельствуют, что эта яростная борьба продолжалась довольно долго[1371]. Дележ и передел власти между королями и в королевских семьях — поучительные и тяжелые страницы истории не только того времени[1372], но и нескольких следующих за ним столетий.
В условиях борьбы всех против всех приходилось либо бороться, либо терять свое королевство, часто вместе с жизнью. Конунги малых королевств сражались не только за выживание, но и за верховенство, и в процессе этой борьбы происходило слияние самих малых королевств. На первых этапах эпохи викингов между собой враждовали правители территориально-племенных объединений — ранних государственных образований, как, например, у тех же свеев и гётов или других пограничных политических общностей. В поэме о Беовульфе сказано, что постоянно воевали (на море) даны и фризы, соседи англов по Балтике (ст. 1069 и сл., 1071). Распрям между данами и фризами посвящена и англосаксонская средневековая песнь «Битва в Финнсбурге», возникшая в догосударственные времена[1373].
Теперь — о военных опорных пунктах королей. В междоусобицах и при защите от нападений, в том числе со стороны многих находников, важную роль играли крепости, или, как их обычно называли, «борги» («бурги»), окруженные валами. В то время их сооружали из земли, иногда укрепляя вал снаружи бревнами. Поверх вала сооружали палисад-частокол из заостренных бревен, направленных наружу, а вокруг выкапывали ров. Эти земляные бастионы нельзя недооценивать: в то время они были достаточно неприступными, прежде всего внутри самой Скандинавии и на Балтике. Короли специально сооружали такие крепости, а также укрепляли свои резиденции.
Когда норвежский конунг Магнус Голоногий (рубеж XI–XII вв.) со своим войском стал захватывать Западный Гёталанд, он с боями дошел до озера «Венир» (совр. Венерн); и там, на острове, они соорудили «крепость из дерна и бревен», окопали ее рвом. Дело было осенью. Туда доставили «съестные и другие необходимые припасы». Конунг оставил в крепости «отборное войско» — триста шестьдесят воинов с двумя командирами, сам же вернулся в Вик (городок и область на юго-востоке Норвегии). Узнав все это, шведский конунг Инги сын Стенкеля дождался, пока озеро замерзнет, и с тремя сотнями воинов осадил крепость. Сначала он предлагал норвежцам уйти, оставив награбленное и забрав лишь свое добро — оружие, коней и припасы. Те отвергли это предложение. Началась осада. «Конунг [шведский] велел подвезти камни и бревна и засыпать ров. Затем он велел взять якорь, привязать его к длинному бревну и забросить на деревянную стену. Множество людей взялись за бревно и разломали стену. Затем развели большие костры и стали метать горящие головни в норвежцев. Тут норвежцы попросили пощады, и конунг велел им выходить без оружия и плащей, и когда они выходили, каждого из них секли прутьями». После этой унизительной процедуры норвежцы возвратились на родину, «а жители пограничных лесов», которые они сжигали, «вернулись под власть Инги конунга» (гл. XII–XIII).
В «Саге о Магнусе Слепом и Харальде Гилли» (гл. X–XI) Снорри рассказывает о защите крепости у города Конунгахелла (в устье реки Гёты) от приплывших на кораблях вендов. Их конунг Реттибур привел с собой военачальников — знатных людей, а всего у него было «пять с половиной сотен вендских шнек, и на каждой шнеке было сорок четыре человека и две лошади». Отправив часть воинов на веслах вверх по реке, Реттибур осадил город с двух сторон. Сначала он выиграл жестокую схватку с купцами у пристани, где венды потеряли почти половину кораблей вместе с людьми; но затем нападавшие ограбили купеческие корабли и сожгли их, а потом сожгли дотла и город. «После этого они двинулись всем войском к крепости и приготовились к ее осаде». «Реттибур конунг велел предложить тем, кто укрылся в крепости, сдаться и обещал, что выпустит их из крепости с одеждой, оружием и золотом». Но осажденные отвергли это предложение и «взошли на стены крепости. Одни стреляли из луков, другие метали камни, еще другие — колья». Когда у них кончились стрелы, стали рубить надвое колья. Осаждавшие крепость венды несли большие потери. Среди них был снайпер, «стрелок из лука, который каждой стрелой убивал человека. Перед ним стояли два воина со щитами», они защищали его, но обороняющимся удалось отвлечь одного из щитоносцев и выстрелить так, что «стрела прошла между щитами, попала стрелку в лоб и вышла у него на затылке». И Снорри, симпатии которого ясны, продолжает: «Когда венды увидели это, они все завыли, как собаки или волки». Но поскольку обороняться было уже почти нечем, осажденные приняли предложение сдаться, но при том условии, что их выпустят с оружием, одеждой и тем, что они смогут унести из своего добра. «Это было очень опрометчивое решение, ибо язычники [венды] не сдержали слово». Они всех взяли в плен, многих убили, прежде всего раненых и вообще тех, кого было «трудно взять с собой». Крепость они разграбили, а позднее сожгли и городскую (главную?) церковь Креста, разделили пленных между собой и увезли их. Пленники «долго оставались в Стране Вендов в рабстве», а те, кому удалось освободиться и вернуться домой, «стали жить хуже, чем раньше». Сага свидетельствует, что торговый городок Конунгахелла уже не смог достичь прежнего процветания; к этому можно добавить, что через пару столетий Конунгахелла уже вообще перестала фигурировать среди торговых городов страны.
Такие методы борьбы — усобицы, мародерство и открытые сражения между соседними королями — можно считать типичными и для внутрискандинавской жизни[1374].
Саги сообщают и некоторые другие интересные сведения о порядке тогдашних сражений, о чем отчасти говорилось и ранее (в части 2). Перед началом битвы происходила перебранка, обмен похвальбами, угрозами и оскорблениями в адрес противника[1375]. Иногда стороны выдвигали «поединщиков» — по одному лучшему, прославленному воину, для их схватки между собой. Сражение обычно начиналось утром: в «Старшей Эдде» («Речи Регина») прямо говорится, что не годится, не стоит вступать в битву вечером[1376]. Схватки на суше происходили как с оружием, так и врукопашную. В морских сражениях в ход шли копья, дротики, стрелы; а когда дракары или другие суда сцеплялись баграми и крючьями борт к борту, то, как уже говорилось, воины брались за секиры и мечи. В таких битвах поведение каждого было на виду, и требовалось большое мужество и искусство, чтобы уцелеть, тем более одержать победу. Из саг не ясно, были ли приняты у скандинавов конные сражения. То, что воины имели боевых верховых лошадей, следует из ряда саг. Вполне привычными были и такие необходимые для конницы атрибуты, как уздечка, седло и шпоры. Но не исключено, что в эпоху викингов воины, как издавна было принято у германцев, перед сражением спешивались и бились пешим строем.
Подобным же образом сражались противники и во время острого соперничества знатных родов каждого королевства, особенно из-за власти, политического верховенства.
Вообще практически вся скандинавская знать, включая семьи конунгов, была между собой в родстве или свойстве. Первые короли Швеции и Норвегии вышли из общего рода Инглингов; к тому же они, как и датские короли из рода Кнютлингов, имели родственные связи в соседних германских, балтских, славянских землях. Поэтому династические счеты были крайне запутанными, а распри из-за них трудноразрешимыми. Дело осложнялось тем, что сама система престолонаследия долго была неупорядоченной, как, впрочем, в большей или меньшей степени по всей Западной Европе.
Поскольку майората в Скандинавии не существовало, король мог завещать трон младшему или самому любимому сыну. Но его завещание соблюдалось отнюдь не всегда, поскольку права на престол принадлежали как бы всему королевскому роду и корону могли наследовать или захватывать братья, дяди, племянники, побочные дети короля. Датскому королю Свейну Эстридсену, близкому родичу короля Кнута Великого (первая половина XI в.), наследовали поочередно пять его сыновей-бастардов. В Норвегии Магнус Добрый сын Олава Святого (Толстого) одно время делил управление страной со своим дядей по отцу Харальдом Суровым (40-е гг. XI в.), а затем с кузеном Олавом Тихим. Одновременно начали править и три сына конунга Магнуса Голоногого (1093–1103). Второму из них, пережившему братьев, наследовал четвертый сын — Харальд Гилли, а позднее правили в разной последовательности три сына последнего. После внука Харальда Гилли — Харальда Широкоплечего (1161–1162) правил внук его брата Магнус Эрлингссон и т. д. Если правили одновременно отец и сын, или несколько сыновей покойного короля, или его другие близкие родичи, то все они называли себя и считались конунгами. Неупорядоченность престолонаследия была серьезным фактором возникновения междоусобиц, разнообразные побудительные мотивы и жесткие методы которых мучили народы на протяжении столетий.
«Сага об Инглингах» рисует раннюю историю королевских родов Норвегии и Швеции как кошмарную в своей обыденности череду убийств конунгами друг друга и гибели множества знатных людей, соперничества и убийств родных братьев и вообще близких кровных родичей.
Произошло это так. Ингъяльд сын конунга Энунда Дорога, придя к власти в Упсале, решил стать единственным конунгом. Дело в том, что «власть конунга стала распыляться в роду [Инглингов] по мере того, как он разветвлялся».
Дошло до того, что «некоторые конунги расчищали лесные дебри, селились там и так увеличивали свои владения» (!). И к моменту прихода к власти Ингъяльда «было много местных конунгов». Так вот, «Ингъяльд велел устроить большой пир в Упсале, чтобы справить тризну по Энунду конунгу, своему отцу».
Это было время середины зимы, и все малые конунги собрались в Упсале для главного жертвоприношения. «Ингъяльд велел построить палаты, не менее просторные и роскошные, чем палаты конунга в Упсале, и назвал их палатами семи конунгов. В них было приготовлено семь престолов. Ингъяльд конунг послал гонцов во все концы Швеции[1377] и пригласил к себе конунгов, ярлов и других знатных людей» из разных свейских областей.
На эту тризну приехали шесть конунгов, не явился только конунг области Сёдерманланд, так что, когда приехавшие конунги расселись «по престолам», один из престолов остался свободным. Все, кто приехал, «были размещены в новых палатах. Ингъяльд разместил свою дружину и всех своих людей в своих палатах». После того как Ингъяльд, согласно обычаю (см. ниже), был провозглашен конунгом, принесли Кубок Браги. «Ингъяльд конунг встал, взял в руки большой турий рог и дал обет увеличить свою державу вполовину на все четыре стороны или умереть. Затем он осушил рог».
Когда вечером опьяневшие гости разошлись по приготовленным для них спальням, Ингъяльд велел своим людям вооружиться, как было заранее договорено, что они и сделали. Затем они отправились к новым палатам и подожгли их. «В них сгорели шесть конунгов и все их люди. Тех, которые пытались спастись, немедля убивали. После этого Ингъяльд конунг подчинил себе все те владения, которые принадлежали [этим] конунгам, и собирал с этих владений дань»[1378].
Всего же Ингъяльд обманом и жестокостью погубил 12 малых конунгов, обольстив их всех обещаниями мира. Согласно легенде, он был потому таким жестоким, что его накормили жареным волчьим мясом[1379]. Он вошел в историю страны как Ингьяльд Коварный, и именно он в результате своего злодеяния объединил земли свеев (гл. XXV–XXXIX и сл.). Однако позднее сожгли и его, это произошло, видимо, где-то в конце VIII — начале IX в. Первым общим королем всех свеев считается Эрик Победоносный (ок. 985).
О войнах «племени шведов» (свеев) и гаутов (гётов), о битвах между ними свидетельствуют англосаксонские поэтические произведения, особенно эпическая поэма «Беовульф» (ст. 2395, 2920 и сл.) и средневековая песнь «Видсид», восходящая к очень ранним временам (ст. 31); оба произведения проникнуты гётским патриотизмом. В первом из них сказано, что некоторые сражения происходили именно на пограничной территории — на льду озера Венерн. Впрочем, в «Младшей Эдде» лед озера Венерн является местом битвы между гаутами и норвежцами, так что, скорее всего, с гаутами сражались и те и другие. Позднее соперничество между соседними свейским и восточным гётским королевствами вылилось в борьбу между правящими там знатными семьями: эстгётским родом Сверкеров и свейским родом Эриков, при активном вмешательстве соседних стран. Объединение Швеции произошло, как уже известно, при гёте Олаве Шётконунге (ок. 990/995 — ок. 1022/24), который формально собрал под своей властью оба королевства и пробыл конунгом 27 лет. В мифологической «Саге о Хервёр» о нем говорится, что «он был конунгом долго и был могущественным. И в его дни была Швеция названа христианской»[1380]. С тех времен шведские короли в течение многих столетии именовались rex Sveorum Gotorumque, т. е. «король свеев и гётов». После смерти Эмунда Старого (1060) и прекращения в Швеции рода Инглингов власть захватил вестгётский «большой человек» (предводитель) Стейнкель, основавший в Швеции как бы новую династическую традицию. После его кончины (1066) добился власти его сын Инге Старый (ок. 1080 — ок. 1110). В «Саге о Магнусе Голоногом» говорится, что Инге сын Стейнкеля считался могучим конунгом и, естественно, претендовал на Вестгёталанд (Западный Гётланд). Эта область хотя и тяготела к родственному ей Эстгёталанду, но вместе с тем была в ощутимой зависимости от Норвегии. Судя по «Саге об Инглингах», в 30-х гг. XII в. было достигнуто соглашение, что представители свейского и гёгского родов будут править поочередно. Это соглашение вроде бы действовало до середины XIII в., но на самом деле и те и другие вне всякой очередности свергали, изгоняли и убивали друг друга. Чтобы не потерять гётские земли, свеи смирились с тем, что трон Швеции долго «перекидывали» друг другу представители гётских и свейских королевских семей — Стейнкелей, Эриков, Сверкеров, Фолькунгов-Биргерссонов, причем гётские королевские роды решительно преобладали[1381].
Всего в хронике «Христианские короли Швеции» перечислены 18 королей, правивших страной с начала XI до второй трети XIII в., т. е. от Олава Шётконунга до Юхана Сверкерссона (1116–1222). С особым почтением говорится в «Хронике» о роли Сверкеров, за которых к Богу возносят благодарственные молитвы. Однако старший Сверкер был убит (ок. 1156). Сменивший его Эрик (Йердвассон), впоследствии канонизированный, «силой захватил королевскую власть», но вскоре погиб (1160) от руки Магнуса, считавшегося «датчанином», поскольку он был сыном шведской принцессы Ингрид от ее первого мужа, датского принца. Тем не менее Магнус претендовал на шведский престол и получил его. Его брат попытался проделать нечто подобное с Вальдемаром I (Великим) в Дании, но был уличен и ослеплен. Затем, как говорится в хронике «Христианские короли Швеции», сын Сверкера Карл «лишил жизни короля — [своего] дядю Магнуса в [шведском городке] Эребру» и сам стал королем (ок. 1160 — ок. 1167). Некоторое время спустя сторонники рода Эрика и его сына Кнута убили Карла Сверкерссона, «избранного единодушной волей народа» (!). В хронике написано по этому поводу, что Кнут Эрикссон «завоевал Швецию мечом и лишил жизни короля Карла Сверкерссона, короля Коля и короля Бурислава» — видимо, союзников Карла. Кнут одержал много побед в Швеции и «много потрудился», прежде чем «усмирил Швецию»[1382].
Но главные битвы за власть, настоящая кровавая чехарда происходили в среде малых королей и ярлов — среди местных правителей, представителей родовой аристократии. Показательна история пути к общенорвежскому трону малого конунга восточного королевства Вестфолд, лежащего на берегу Осло-фьорда, — прославленного Харальда сына Хальвдана Черного, точные даты жизни и правления которого не даны. Харальд родился, вероятно, в начале 860-х гг. и был избран конунгом всего 10 лет от роду, что было у знати, не желавшей иметь сильного правителя, обычным приемом. В этой связи стоит вспомнить, что, например, Хакон Добрый (вторая половина X в.) стал королем в 15 лет, Хакон Широкоплечий стал конунгом Норвегии в 10 лет, а Свейн II Эстридсен Датский, покровитель Адама Бременского, — в 12 лет, и т. д.[1383] Если юный конунг вызывал симпатию, «другие могущественные мужи помогали ему советами»[1384].
Пока Харальд был ребенком, за него правил в качестве регента его дядя по матери, знатный Гутторм, который от имени короля захватил много земель и добра. Когда Харальд вырос и обрел опыт участия в сражениях, а дядя умер, конунг взял к себе и сыновей Гутторма, и захваченные им земли («Сага об Эгиле», гл. XXIV, XXVII)[1385]. Но Харальду пришлось бороться за власть более десяти лет, он пришел к норвежскому трону после целой череды убийств. Как известно, он дал обет не стричься, пока не станет конунгом Норвегии, отчего и получил прозвище Косматый. Из центра своих семейных владений на юго-западе страны он совершал походы, в результате которых покорял одну область за другой. Некоторые из его соперников согласились «сойти со своего конунгского места (!) и принять звание ярла» (гл. II). После победы в решающей битве при Хаврсфьорде (обл. Рогаланд, Юго-Западная Норвегия, 900) он наконец получил власть над всей страной. Теперь он привел свои густые волосы в порядок и остался в сагах с прозвищем Прекрасноволосый[1386]. Харальд правил еще в свои 80 лет (и умер предположительно в 30-х гг. X в.)[1387].
Харальд Прекрасноволосый — знаковая, харизматическая фигура исландских саг, ему приписываются государственные мероприятия, вряд ли имевшие место в его время. Победа этого «повелителя норвежцев» при Хаврсфьорде воспета, в частности, скальдом Торбьёрном. Но известными административными достоинствами конунг Харальд, безусловно, обладал. Когда своим преемником он назначил любимого сына Эйрика Кровавая Секира (который воспитывался в доме знатного херсира Торира), он повелел молодому принцу учиться управлять страной, последовательно объезжая ее с дружиной.
Этот конунг объявлял своей собственностью все земли и добро неугодных ему людей (см. ниже). Мстил их друзьям, родичам, своякам, многих наказал, многие же бежали из страны. При нем немало людей, в том числе знатных и богатых, уехали в Исландию или бежали подальше, на границу со Швецией, в область Емтланд (которая лишь позднее стала шведской). В «Саге о Хёрде и островитянах» прямо говорится, что при Харальде Прекрасноволосом «была заселена почти вся Исландия, ибо люди, особенно знатного рода и гордого нрава и с достоинством, не хотели терпеть его гнета и насилия»[1388].
Но и после конунга Харальда правителям Норвегии еще не раз приходилось добиваться единовластия, и всегда с большой жестокостью. Сын Харальда Эйрик был викингом и погиб в бою, преданный своим ярлом (954). Конунг Олав сын Трюггви погиб примерно в 1000 г. Его троюродный племянник Олав Харальдсон, прозванный Толстым и впоследствии канонизированный (1014–1028/30), который добился объединения и христианизации страны, согласно «Кругу Земному», захватил Норвегию силой, опираясь на родичей. Став королем, он (см. сагу о нем, гл. LXXIII–LXXV) ездил по пирам всю зиму, одновременно насилиями и жестокостью принуждал местных жителей креститься, отбирал земли и имущество у «колдунов», а у лендрманов и бондов брал «лучших людей» в заложники. С малыми конунгами он расправлялся жестоко, так что «теперь только его называли конунгом». Бонды боялись его и были не против, если бы власть в стране перешла к Кнуту Датскому. Последний предложил Олаву сдать ему, Кнуту, Норвегию в лен, но, естественно, получил отказ, к великому разочарованию бондов (гл. CXXX–CXXXI). Значительная часть знати, также недовольная крутой политикой Олава, примкнула к сторонникам датского короля. Олав бежал из Норвегии, а когда вернулся, то при попытке снова занять престол погиб в битве с датчанами и собственными бондами при Стикластадире (1030). При этом смертельный удар нанес ему знатный норвежец — трёндхеймский хёвдинг. И когда Кнут Датский направил на тинг в Норвегию своего юного сына Свейна, который участвовал в битве при Стикластадире, бонды реализовали свое желание иметь конунгом датчанина, проголосовав за него на тинге.
Однако Свейн стал вводить в Норвегии многие новые законы «по датскому образцу», и «некоторые из них были много более жесткими [чем норвежские]» (см. выше). В результате сторонники погибшего Олава имели все основания говорить его бывшим противникам — преимущественно это были трёнды: «Вот вы, трёнды, и стали друзьями Кнютлингов (т. е. датской королевской династии. — А.С.) и получили от них награду… кабалу и рабство, к тому же над вами издеваются и унижают вас». А про погибшего Олава стали говорить, что он был святой, и приводили этому доказательства. В конце концов через несколько лет Свейна выжили из Норвегии и выбрали там своим королем сына Олава Святого — Магнуса[1389].
Конунг Норвегии Харальд Сигурдарсон (Суровый) погиб как викинг в Англии при попытке вернуть там власть скандинавов (знаменитая битва при Стамфордбридже, 1066). В 1103 г. знать подняла мятеж против конунга Магнуса Голоногого, завершившийся его убийством. Позднее, как говорит Снорри, был убит конунг Эйстейн, сын Харальда Гилли.
В последней четверти XII в. в Норвегии начался семилетний мятеж так называемых берестеников (биркебейнеров), или лапотников, завершившийся приходом к власти их вождя Сверрира. Законный король Магнус Эрлингсон был убит в битве при Норафьорде (1184). Сверрир, священник и выходец с Фарерских островов, утверждал, что он незаконный сын покойного конунга Сигурда и, таким образом, принадлежит к роду Инглингов. В «Саге о Сверрире», завершенной в 10-х гг. XIII в., сразу же после смерти конунга Сверрира, и, скорее всего, написанной его приближенными (и, вероятно, им задуманная), дается следующая мотивация его действий. Узнав от матери, кто его отец, Сверрир долго колебался, прежде чем решился на трудную борьбу за престол. «Но ему казалось недостойным ничего не предпринимать, как будто он был сыном простого бонда» (гл. 4). Эта краткая реплика хорошо передает представления того времени о чести и рангах, как и о дистанции между знатью и «простым» народом. Борясь за власть под руководством Сверрира, берестеники попутно «добывали добро» (гл. 71), и смута, сопровождавшаяся насилиями, убийствами и грабежами, утихла лишь после того, как Сверрир, захватив трон мечом, воцарился и основал новую династию. Но после его смерти начались новые междоусобицы.
Против неугодного короля не раз выступали и бонды Швеции, поддерживая его врагов. Сведения такого рода также можно найти у Снорри[1390].
История (точнее, ее истоки) Датского государства, как уже известно, впервые фиксируется в Ютландии, о чем свидетельствует возведенный в VIII вв. мощный оборонительный вал на перешейке между Южной Ютландией (будущим Шлезвигом) и Франкской империей. В X в. Харальд Синезубый владел уже всеми островами и пользовался влиянием также и в Гёталанде, где вводил христианство. С конца X в. датчане снова начали активно грабить Англию. Этим занимался сын Харальда, отцеубийца Свейн I Вилобородый (ок. 986 — ок. 1014). Затем к власти пришел его сын Кнут (Канут), вошедший в историю как Великий (Датский, Могучий, 1016–1035), который не только объединил Данию, но и создал Англо-Датскую империю (распавшуюся, однако, при его сыновьях Харальде и Хардакнуте), в которую входили также Сконе и отчасти (временно) Норвегия.
Из описания (в очень сложной «Саге о Кнютлингах») истории датских королей после Кнута Великого следует, что затем в течение почти 200 лет в результате внутренних междоусобиц насильственной смертью завершила земной путь по меньшей мере половина государей страны. В ходе междоусобиц истреблялись также и родичи королей. Так, второй сын Свейна II Эстридсена (1047–1074) Кнут II, проведший 12 лет на военной службе в Швеции и занявший датский престол вслед за старшим братом Харальдом Точило (или Точильный Камень), после нескольких лет правления был убит в церкви (1086) мятежной толпой бондов, протестовавших против введения постоянной церковной подати[1391]. Затем датскую корону носили поочередно братья Кнута II. Один из них, король Нильс, поссорился со своим племянником и соперником Кнутом Лавардом, герцогом Шлезвига, тяготевшим к германскому императору. Пригласив племянника-герцога на Рождество в Зеландию, он с помощью своего сына и наследника Магнуса убил безоружного гостя. Это вызвало в народе возмущение, а брат Кнута Лаварда Эрик Памятливый (Эмуне) объявил себя мстителем за брата и с помощью немецких наемников в кровавой битве (1134) разбил армию короля. Принц Магнус пал в битве вместе с большинством родичей, пятью епископами и многими священниками. Король Нильс бежал, но вскоре был убит в Шлезвиге (братом Кнута Лаварда по духовной гильдии). И то, что Нильс в 70 лет оказался без наследника, и самая смерть короля расценивались молвой как кара за убийство герцога Кнута Лаварда, отца Вальдемара I Великого.
Но и Эрик Памятливый, став королем, сразу же перебил своих братьев и племянников. Это возмутило знать. Эрика вызвали на тинг, где один из господ убил его, за что приобрел славу «справедливого мстителя». После смерти последнего сына Свейна Эстридсена борьба за престол в Дании приняла совершенно разнузданный характер и одно за другим уносила целые поколения королевской семьи. В 1154 г. Дания вообще разделилась на три королевства, во главе которых стояли принцы-кузены. Один из них, Свен Грате, правивший в Сконе, пригласил братьев как бы для примирения, но коварно убил одного из них, а второй спасся лишь чудом. Это был будущий король объединенной Дании Вальдемар I Великий Кнутссон (1157–1181), который в детстве спасался на Руси, как и многие другие скандинавские короли и принцы. Да и его мать Ингебьёрг, жена Кнута Лаварда, была, как уже говорилось, дочерью Мстислава Великого[1392]. Вальдемар I сумел разбить Свена Грате в битве, тот бежал, но был зарублен бондами. В числе прочего Вальдемар I добился канонизации своего отца Кнута Лаварда.
Параллельно с внутренними междоусобицами короли трех соседних Скандинавских стран не раз вступали в сражения между собой, время от времени прерываемые мирными договорами. Например, в X в. «селение Гёталанда» (Гауталанда саг), расположенного на границах Швеции, Норвегии и Дании, испытывало большие тяготы из-за постоянного немирия и грабежей со всех сторон. Поэтому на рубеже X–XI вв. три конунга — датский, шведский и норвежский — заключили перемирие в Конунгахелле, закрепив союз династическим браком норвежского короля и шведской принцессы. В середине XI в. норвежский конунг Харальд Суровый Правитель, конунг Свейн Датский и Хакон ярл гёталандский, которому гауты помогали в его борьбе против Харальда, также заключили что-то вроде перемирия. Это были не первые и не последние перемирия между соседями. Битвы за власть и территории в Скандинавии продолжались.
Выборы короля и возведение его на престол
На раннем этапе государственного строительства, в период «малых королей», процедура наследования трона выглядела достаточно простой. В отрывке из «Саги об Инглингах», где речь идет о наследовании власти сыном Энунда Ингъяльдом (Дорога), говорится: «В то время был обычай, что, когда справляли тризну по конунгу или ярлу, тот, кто ее устраивал и был наследником, должен был сидеть на скамеечке перед престолом до тех пор, пока не вносили кубок, который назывался Кубком Браги. Затем он должен был встать, принять кубок, дать обет совершить что-то и осушить кубок. После этого его вели на престол, который раньше занимал его отец. Тем самым он вступал в наследство после отца»[1393]. Т. е. король получал престол от сравнительно узкого круга пирующей с ним знати, достаточно келейно.
Однако саги, в том числе сочинения Снорри, свидетельствуют о большой роли народа в процессе возведения на престол очередного короля и о публичности самого этого процесса, ведь в эпоху викингов выборы королей происходили на общем тинге, согласно древнегерманскому принципу «согласия народа» (лат. consensus populi).
Шведские короли (как уже говорилось) проходили избрание на главном тинге «страны свеев», который проводился на лугу Мора, неподалеку от Упсалы[1394]. Этот обычай уходит во времена племенного строя свеев, но продолжал соблюдаться и тогда, когда начали выбирать уже не вождей, а королей формально объединенного Шведского государства. Затем король проходил через определенную процедуру, которая, судя по ее подробному описанию в областных законах страны, начиная с XIII в., уходит своими корнями в более древние времена. Будучи выбранным на главном тинге (обычно 2 февраля, в день «очищения Богоматери»), король поднимался на камень Мора (совр. Мура, Morasten); согласно принятому клише, его «берут» или «возводят» на этот камень. Оттуда он произносил тронную клятву, а затем объезжал все ланды, давая эту клятву на тингах ландов (ландтингах) и, в свою очередь, принимая клятву верности от собравшихся местных бондов. В «Саге об Инглингах» указано, что путь, по которому вновь выбранный король объезжал свои владения, назывался «эриксгата» («дорога Эрика»). Предположительно, этот маршрут, природные ориентиры которого также расписаны в законах XIII в., изначально назывался «королевская дорога» (riksgata) и более позднее название получил в связи с Эриком Святым, покровителем Швеции. Маршрут был проложен через леса Упланда еще конунгом Упсалы Энундом Дорога (IX в.), который на этом пути заодно строил и свои усадьбы-хусабю (гл. XXXIII. См. ниже).
Если же речь шла о смещении конунга на тинге, лишении его власти, то, как тогда говорили (и согласно тому же клише), его «сбрасывали с камня» Мура. Именно так поступили бонды с королем Энундом, когда он, крестившись, отказался принести кровавые жертвы старым богам[1395].
Еще в XII — середине XIII в., когда на избирательный тинг являлись несколько претендентов, им предлагали решить дело путем поединка (!).
Крестителя Норвегии Олава сына Трюггви избрали королем на всеобщем тинге в пункте Эйрир (устье реки Нид, в Трёндалеге), «подобно Харальду Прекрасноволосому»[1396]; таким образом мы узнаем, что Харальд тоже проходил процедуру избрания: «был взят в конунги» (var tekinn til konungs, гл. 1)[1397] на общем тинге страны. Соответственно обозначена и процедура избрания на тинге: «конунгстэкья» (konungstekja). Именно туда, согласно Снорри, отправился и Магнус сын Олава (Святого), будущий Магнус Добрый, где он «был провозглашен конунгом над всею страной, которой владел прежде Олав конунг, его отец» («Сага о Магнусе Добром», гл. III). Неясно, проходил ли норвежский король процедуру выборов на фюлькетингах, а датский — на ландах страны, но избирательная система действовала повсюду.
В Дании, судя по «Саге о Кнютлингах», выборы короля производились на тинге в Ютландии («Йотланд»), в городке Виборг («Вебьорг»), где «датчане провозглашали своих конунгов» с давних времен[1398]. Позднее там же «брали в короли» сыновей Свейна Эстридсена (гл. 26, 28) и т. д. Судя по этой саге, датского короля выбирали иногда из двух (или более?) претендентов, после тщательного обсуждения выборщиками качеств этих кандидатов.
Но так как совершенно очевидно, что общий избирательный тинг мог, скорее всего, находиться в главной области каждой страны, простым бондам прибыть туда из прочих земель было весьма затруднительно, так что, как правило, «народ» там был представлен, кроме местных хозяев, «лучшими», «старшими», «добрыми» людьми (лат. «консулами», consiliarii, principes, potentes). Очевидно, что выборы короля в конечном счете были в руках элиты общества, в том числе верхушки крестьянства. В Норвегии состав выборщиков короля на тинге был нормирован лишь при Магнусе Эрлингссоне (вторая половина XII в.). Но в Дании уже король Олав Голод (1086–1095), третий сын Свейна Эстридсена, был избран «на собрании знатнейших людей государства»[1399]. Не исключено, что речь идет о совете знатных (см. ниже)[1400], но возможно, что это было подобие франкского ритуала выбора монарха знатью (electio Francorum).
Роль тинга и публичного одобрения кандидатуры нового короля была действительно очень важной демократической чертой общей социально-политической системы стран Скандинавии, особенностью этого региона на протяжении всего Средневековья. Можно с полным основанием утверждать, что в эпоху викингов бонды-хозяева вели себя на тингах более самостоятельно и активно, поскольку тогда эта страта была численно намного больше, а ее общественное положение значительно выше, чем в последующие столетия.
Процедуру провозглашения и утверждения на тинге не мог обойти ни один претендент на трон, будь то наследный принц, знатный человек или лицо сомнительного происхождения, как Сверрир. Присутствующие на тинге выборщики «в согласии с древними законами» утверждали кандидатуру короля и клялись своему избраннику в том, что «страна его и они его подданные» (курсив мой. — А.С.). «Он был конунгом с согласия всего народа», — подчеркивает «Сага о Сверрире» (гл. 3, 6). Т. е. лишь «избрание» в соответствии с волеизъявлением народа придает законность конунгу, его власти. И когда Сверрир был провозглашен конунгом на Эйратинге, в подтверждение этого «присутствующие потрясли оружием» — обычай, которого, как и обычая самих выборов на тинге, германцы, судя по описанию Тацита, придерживались еще во времена римского историка, а скорее всего, и ранее.
Согласно «Саге о Кнютлингах» при выборе преемника на место энергичного датского короля-викинга Свейна II Эстридсена (ум. 1074) народ предпочел Харальда Точильный Камень избраннику самого Свейна, его столь же энергичному и воинственному второму сыну Кнуту, сославшись на первородство Харальда. Дело, однако, было тогда не в первородстве, ведь в Скандинавии не было майората, а в том, что решительность и целеустремленность Кнута пугали участников тинга, особенно знать. Но затем, устав от бесконечных раздоров при бесхарактерном Харальде, народ после его недолгого правления охотно избрал королем Кнута (Кнут II).
То, что симпатии народа на выборах склонялись в пользу то властных, то слабых правителей, наблюдалось и позднее[1401].
Пройдя процедуру избрания на общем тинге, новый король, как уже говорилось, по обычаю должен был объехать все области своей страны, давая на тамошних тингах тронную присягу и получая присягу верности от представителей местного населения. Иногда провозглашение короля происходило на каком-либо областном тинге, но все равно его должны были утвердить на общем и на всех других областных тингах. Такую процедуру проходили все норвежские, шведские и датские конунги, о чем свидетельствуют саги и особые, тщательно сформулированные пункты в общих законах этих стран — Ландслове Норвегии (1274–1277), областных и общем земском законах Швеции (XIII — середина XIV в.), областных законах Дании (XIII в.).
Этот объезд не был пустой формальностью. На областных тингах новым королям приходилось нелегко, поскольку на местах они часто сталкивались с оппозицией. Ведь там решающий голос принадлежал местной знати, которая обычно вела за собой бондов, прежде всего в Швеции, которая по традиции исстари считалась «страной бондов», и в Норвегии. Зависимость королей от «гласа народа» не была фикцией, она ощущается в сагах, несмотря на все описанные там беззакония властей. Кроме того, у областей были и свои собственные политические амбиции и связи. Например, Ютландия, особенно Южная (Шлезвиг), тяготела к немецким землям, Сконе разрывалась между Данией и Швецией, а Гёталанд, особенно Западный, — между Швецией и Норвегией. Не случайно согласно областным законам той же Швеции король, прибывая на границу очередного ланда, должен был попросить о том, чтобы навстречу ему выслали достойных представителей данного общества в качестве то ли охраны, то ли заложников. Невыполнение этого правила, видимо достаточно традиционного, было опасным для нового короля, поскольку расценивалось как высокомерие, самонадеянность и вообще неуважение к данному ланду. Это правило относилось и к приезжим ярлам, которые хотели бы возглавить данный ланд. Так, хроника «Христианские короли Швеции» рассказывает, что ярл Регнвальд, которого в ней называют «дерзким и гордым», явился во время эриксгаты на тинг вестгётов, не взяв от них заложников, т. е. как бы продемонстрировал, что не боится их. И за это «неуважение… он умер позорной смертью», а Вестергётландом стала управлять знать: «добрый лагман и хёвдинги ланда и все были тогда верны своему ланду» (ок. 1130)[1402].
Тронные клятвы: договор между государем и народом
На каждом из ландстингов монарх торжественно обещал «соблюдать их [данного ланда] закон и поклясться им в мире», как гласил областной кодекс Упланда. В общественном мнении именно строгое следование закону (до записи законов — традиционному обычному праву. — А.С.), борьба с правовым и налоговым произволом и мятежами означали «справедливость» и были первейшим качеством, которое требовалось от короля. Убедившись в готовности претендента на корону соблюдать мир и быть справедливым, жители области приносили ему присягу верности. Объехав все области и везде получив такую присягу в ответ на свою клятву, король считался утвержденным на троне. Самое раннее свидетельство о ритуале клятвы королю я нашла только в «Саге о Сверрире» (гл. 11). Там рассказывается об обряде принесения «вассальных обязательств», которые берут на себя люди по отношению к королю. После того как они «провозгласили его конунгом», они «взялись за его меч и стали его людьми» (курсив мой. — А.С.). Очевидно, что взяться за королевский меч одновременно не могли те примерно три с половиной сотни людей, которые стеклись к Сверриру в Вик. Скорее всего, это проделали от имени народа наиболее близкие к королю либо наиболее авторитетные лица. В принципе этот обычай напоминает клятву королю 12 пэров Франции, как бы символизирующую поддержку 12 апостолов. Интересно и то, что клятва производилась на мече, одном из символов власти в Западной Европе и тем более уместном в тогдашней Скандинавии.
Скорее всего, эту церемонию следует считать и инаугурационной, и, одновременно, ритуалом вассальной присяги знати от имени народа.
Все саги и примыкающие к ним материалы единодушно свидетельствуют, что от короля требовалось, во-первых, поддержание мира и военная защита. Во-вторых, король должен соблюдать два взаимосвязанных правила: законность и справедливость, что для общественного мнения того времени было одно и то же, и столь же обязательно — «свободы» народа, прежде всего обычаи в сфере налогообложения. Нарушение государем этих принципов издавна считалось основанием для неподчинения ему. Это были старинные принципы германского обычного права, сформировавшиеся еще в условиях племенной жизни на основе отношений между вождем и свободными соплеменниками. Король, действия которого наносили вред обществу, мог быть изгнан и даже убит, что подтверждается материалами саг, отчасти уже приведенными выше[1403].
В конечном счете эти принципы стали одним из важнейших вкладов германцев в политическую культуру Западного Средневековья. Из них следует, что государя и подданных связывает система правообязанностей. Государь имеет право на власть, на повиновение и повинности подданных постольку, поскольку он выполняет свои обязанности, заботясь об их благе, о мире и повинуясь закону, который «издревле» выработан народом. И хотя обе стороны добивались справедливости и законности все еще варварскими методами, эта система прав и обязанностей в дихотомии «правитель и народ» стала основой гражданского сознания и идентичности западного мира.
В Скандинавии принципы «обратной связи» короля и народа, представление о существовании своего рода договора государя и подданных в рамках обычного права, а также идеал «справедливого государя» сохранялись в общественном сознании очень долго, хотя, конечно, постепенно изменяли свою племенную первозданность. Но в эпоху саг эти принципы были очень сильны. Общество внимательно следило за соблюдением королем закона и справедливости, рассматривая это как часть «королевского достоинства», ответственность за которое народ разделял со своим правителем. Это также была архетипическая установка германцев[1404], которая в зрелое Средневековье нашла воплощение в письменных тронных обязательствах королей — аналогах знаменитой английской Хартии вольностей. Что касается «народа», то под ним понимается только самостоятельная часть населения, те, кто, по выражению источников, «сами себя обеспечивают» и в состоянии выполнять обязательства перед государством, т. е. перед королем: нести воинскую службу, платить разные дани или регулярные налоги. Это домохозяева и землевладельцы — от абсолютного большинства хозяев крестьянского типа и до знати. Именно с этими стратами имеет дело король, одновременно опираясь на них и противоборствуя с ними, все время лавируя между их враждующими группировками[1405].
Если в Англии применялось «помазание короля» и об этом особо упоминает даже Снорри[1406], то в Скандинавии о каких-либо иных ритуалах «возведения в короли», кроме описанных процедур, сведений почти нет, а те, что проскальзывают в сагах, противоречивы. Обычно речь идет все о тех же традиционных выборах на тинге. Относительно Дании, где следы централизованного правления, по крайней мере в Ютландии, относятся, как говорилось выше, уже ко времени второй трети VIII в., в связи с первым в стране крупным оборонным мероприятием, в сагах ничего не говорится[1407]. Исключение — отрывок из «Саги об Инглингах» Снорри, приведенный выше, где речь идет о наследовании Ингъяльдом власти своего отца Энунда Дорога.
В «Саге об Ингваре Путешественнике» (события середины XI в.) сказано, что сына погибшего от болезни Ингвара «облачили в пурпур [мантию?], а затем корона была возложена на его голову, и все его назвали своим конунгом»[1408]; но в какой мере эта процедура действительно относится к XI в., а в какой привнесена в текст записчиками саги — неясно. В «Саге о Магнусе сыне Эрлинга» (1162/63–1184) сказано, что в стране «стали короновать конунга». Подробнее о коронации короля в Норвегии можно узнать только из общего закона страны Ландслова (последняя треть XIII в.), раздел которого «О христианстве» (Kristins Doms bolkr) уделяет этой процедуре значительное место.
Таким образом, постепенно обнаруживается, что некая инаугурация короля в Скандинавии все же имела место, хотя, возможно, лишь с конца XI–XII в. и не всегда проводилась в соответствии с определенным, полным ритуалом. Как выясняется, эта процедура включала несколько этапов. В первый входили выборы на тингах и обмен клятвами между королем и представителями народа, тронная клятва короля и вассальная присяга знати. Второй, уже одномоментный, включал в себя возложение на голову монарха короны, на плечи — мантии, в руки — жезла. Известна также применительно к этой процедуре особая роль королевского меча. Судя по аверсу монеты объединителя Швеции Олава Шётконунга, корона короля представляла собой обруч с несколькими возвышающимися зубцами; кроме того, король держал в руке жезл — еще один символ верховной власти. Во всем этом присутствуют следы западной модели, во всяком случае отраженной на англосаксонских монетах.
Первым королем Швеции, о коронации которого имеются прямые свидетельства, был Эрик Кнутссон (1208–1216), но не исключено, что короновался и его отец Кнут Эрикссон, возможно прошедший и обряд помазания (ок. 1167 — ок. 1195, «dei gratia… rex…»)[1409]. Утверждение ритуала помазания у скандинавов относят обычно к середине XIII в. Первым королем Норвегии, фактически получившим помазание на престол, был, видимо, Магнус Эрлингссон (коронован ок. 1163/64), а в Дании — Кнут IV (1170). Однако что касается Дании, то, имея в виду ее более раннюю христианизацию и теснейшие многовековые связи с Англией и континентальными соседями, коронация там, возможно, имела место в какой-то форме и до XII в.[1410]
Итак, король в Скандинавских странах был непосредственно связан с народом, причем эта связь была и прямой, и обратной. Местные обычаи в отношениях с верховной властью имели характер общественного договора, учитывающего права и обязанности сторон. Власть должна была следить за соблюдением законов, прав и свобод подданных и защищать их, народ — оказывать повиновение и почтение, вносить положенные платежи и участвовать по призыву правителя в ополчении. Нарушение соглашений государем давало народу право поднять законное восстание (известная юридическая позиция bellum iustum), сместить и даже убить государя. В «Саге об Олаве Святом» Снорри Стурлусон изобразил упландского лагмана Торгнюра, который на тинге угрожал королю восстанием и лишением его престола, если он не будет выполнять волю бондов. Отрицательные определения правителей типа «дерзкий», «заносчивый», «злой», «гордый» и им подобные, данные народом, исходящим из неких идеальных норм, служили политико-идеологической посылкой, мотивацией действий против короля и использовались самими королями, чтобы избежать обвинения в «коварных» действиях, придать тому, что ими совершено, законный вид.
Вместе с тем несомненно, что король в эпоху викингов уже стоял над народом, в том числе над знатью: он все же был «первым среди равных». Хотя особые законы «о праве короля» в той же Швеции фиксируются только письменным правом, т. е. уже после окончания эпохи викингов (в областных законах XIII в.), но многие их важные положения сформировались в предшествующие столетия и, скорее всего, действовали по традиции. Из «Саги о Харальде Прекрасноволосом» (гл. XXXI) известно, в частности, что штраф за убитого сына Харальда составил 60 марок золотом — огромную сумму, в 20 раз превышающую виру за любого свободного[1411]. Об «особости» персоны короля свидетельствовали и законы Кнута Великого в Англии.
Сакрализация личности и власти короля
Сакрализация правителя, связанная с его «особостью», играла значительную роль в средневековом мире Европы. В Скандинавии она отмечается достаточно рано, уже тогда, когда малые короли достигали возвышения над массой народа в стратифицированном, но еще родо-племенном обществе. Это представление было частью «коллективного бессознательного», отражавшего языческое религиозное одушевление власти. По мере развития средневекового общества и его христианизации сакрализация правителя оказалась заимствованной и усвоенной политическим сознанием[1412].
Согласно «Песни о Риге», король не только получал свою власть от одного из высших богов языческого пантеона, но и происходил непосредственно от бога и им же был наделен сверхъестественными свойствами и умениями. Говоря иначе, на короля в эпоху викингов распространялось свойственное язычеству представление о всеобщности божественного, — не только о пронизанности им всего земного, но об их взаимном слиянии. Король для скандинава, согласно этому выработанному идеалу, — земное воплощение бога. Он красив и светловолос, статен и силен. Он — олицетворение и носитель судьбы, «фортуны», удачи или неудачи племени, народа, всей страны. Судьбоносность — часть достоинства правителя.
Судьба, вера в нее, как нам уже известно, играли очень большую роль в представлениях скандинавов. Но судьба — не абсолютное предначертание, на нее можно влиять, ухудшать или исправлять ее. И если речь идет о судьбе общества, то здесь очень важную, подчас решающую роль могут сыграть действия государя. Если король лично задабривал богов, например, на пире совершал в их честь возлияния или во время праздника приносил им жертвы, удача его народа возрастала. На мой взгляд, такой ритуал — наследие жреческих функций вождя. Подтверждение этой мысли можно найти в «Саге об Инглингах», где перечислены короли, принадлежащие к этому роду, который возводится к богу (Ингви-Фрею или Одину), а пятнадцатый по счету легендарный король Инге назван в саге жрецом.
В сагах и скальдических песнях короля называют «приносящий урожай», «приносящий счастье». Король дает людям пищу и как бы распределяет жизненные средства: «Ньерд дарует людям урожайные годы и богатство», — говорится в «Саге об Инглингах» об одном из древних конунгов свеев (гл. IX)[1413]. Здесь Снорри как бы объединяет удачливого конунга и бога плодородия.
В «Саге об Эгиле» (гл. III) знатный человек из округа, где малым конунгом был некий Аудбьярн, отказался сражаться на его стороне против короля Харальда (тогда еще Косматого), говоря: «У Харальда немалый груз счастья, а у нашего конунга нет даже полной горсти его». И тело, и кровь короля могли принести благополучие. Не случайно — согласно легенде — в языческие времена тело «урожайного» короля Хальвдана расчленили, дабы похоронить в разных областях Норвегии («Сага об Инглингах», гл. IX). В «Саге об Олаве Святом» рассказывается, что кровь этого короля после его гибели исцелила человека от слепоты (гл. CCXXXVI), а в «Саге о Ньяле» повествуется, что кровь того же Олава Святого, «принявшего славный венец мученичества», попала на сломанную руку мальчика и рука сразу срослась (гл. CLVII; см. также гл. XXXXIII). Описываются и другие чудеса Олава Святого, обнаружившиеся после его кончины. Еще и в первой половине XIII в. король Дании Вальдемар II Победоносный считался в народе «человеком фортуны» и целителем. Когда он проезжал на своем коне, люди сходились к пути его следования, прося государя взять на руки их детей и проехать по засеянным полям, чтобы дети росли здоровыми, а поля плодоносили.
«Сага об Инглингах» (гл. XV) рассказывает об одном короле из этого рода, который был принесен в жертву богам во имя всеобщего процветания народа. Когда однажды из-за жестокого неурожая на земле свеев наступил голод и обычные жертвоприношения не помогали, знать предложила принести в жертву тогдашнего конунга Домальди, что и сделали воины, возможно, его же дружинники. «Так бывало всегда в давние дни, — говорится в этой саге (гл. XIII), — что воины окрашивали землю кровью своего господина, а население страны окровавило оружие, умертвив Домальди, ибо желавшие хороших урожаев свеи принесли его в жертву».
Эти факты не только подтверждают то, что нам уже известно о верованиях и религиозных обычаях древних скандинавов. Здесь проявляется представление как бы о «служебной роли» короля по отношению к народу. И вместе с тем очевидно, что творящая королей воля народа в Скандинавских странах вообще весьма причудливо сочетается с особым положением короля над обществом. Последнее обстоятельство подтверждается и похоронным ритуалом. Уже малых королей хоронили особенно торжественно, в корабле, в богатом одеянии. Над местом захоронения насыпали «великий курган». Такие курганы и сегодня можно наблюдать около свейской Упсалы или в Норвегии; так, курган одной из правительниц Южной Норвегии (Вика), вероятно из рода Инглингов, достигает 15 м в высоту и 100 м в поперечнике. Процедура похорон по общему обычаю увенчивалась особенно пышной тризной — пиром, на котором родичи и приближенные короля адресовали покойному хвалебные речи, скальды — торжественные хвалебные песни. А Свейн Вилобородый на поминальном пире по отцу поклялся отомстить его убийце.
В «Саге о сыновьях Харальда Гилли» (1130–1136) говорится, что им [сыновьям] подчинился весь народ, потому что их отец прослыл святым, т. е. предполагалось, что они унаследовали его благодатные свойства. Таким образом, с принятием скандинавами христианства божественность природы и власти монарха была подтверждена, а сама эта идея дополнена, развита и получила реализацию, в частности в ритуале помазания.
Не случайно все первые местные святые в Скандинавии — это монархи, погибшие насильственной смертью, обожествление которых происходило уже в рамках христианской веры. В сагах ими являются короли-крестители или те из королей и вообще правителей, кто признан мучениками за веру. В целом при чтении саг, в том числе королевских, создается впечатление, что при всех признаках сакрализации правителей, возникших как в древности, так и позднее, в целом скандинавы относились к ним достаточно реалистично. Очевидно, что эти две позиции — воля народа, творящая королей, и их, королей, особое над обществом положение — в Скандинавских странах сочетались весьма причудливо.
«Жил до седин, не убит и не изгнан»
Из всех материалов, касающихся Северной Европы той эпохи, когда там складывались единые государства и система монархического правления, ясно, что гибель, в том числе убийство, государя была достаточно частым, почти заурядным явлением. И короли, и ярлы далеко не всегда доживали до старости и умирали от болезней, гораздо чаще они погибали в походах, битвах и от рук врагов. Не случайно автор «Хроники Эрика», говоря о шведском конунге Эрике Шепелявом (середина XIII в.), подчеркивает тот факт, что Эрик «жил до седин, не убит и не изгнан» (ст. 45), и это потому, что король «жил по закону и с чистой душой» (ст. 165). Последнее действительно представляет собой редкий случай. Короли придерживались воззрений своего времени, в том числе и на мораль, и на обстоятельства собственной гибели. Так, нельзя было проявлять трусость, поддаваться врагу — это потеря чести. Потерей чести грозила и гибель при позорных обстоятельствах: во время бегства («Хуже всего пасть при бегстве», — говорит «Сага о Сверрире», гл. 47), или в свином хлеву, подобно ярлу Хокону, которого там зарубил Олав сын Трюггви. Согласно воззрениям скандинавов эпохи викингов, смерть при позорных обстоятельствах ложилась пятном на семью и род погибшего, а самого его лишала благ после смерти, что, несомненно, было особенно убийственно для короля.
Саги, отражая воззрения скандинавов на обстоятельства смерти и повествуя о том, как заканчивали свою жизнь короли, неизменно подчеркивают эти обстоятельства. Та же «Сага об Инглингах» сообщает о том, какой смертью умерли все короли этого рода — потомки бога[1414]. Убийство короля в бою или в поединке не считалось преступлением, хотя и могло в известных случаях и согласно общему обычаю рассматриваться как повод для кровной мести. Судя по доступным мне материалам, народ довольно равнодушно реагировал и на убийство государя в процессе междоусобиц, во время сражения.
Иначе воспринималась гибель государя в результате так называемого «коварного убийства», к которому общество всегда относилось резко отрицательно, в том числе если это касалось царствующих особ, даже непопулярных, неугодных народу. Коварное цареубийство воспринималось как безнравственное, несправедливое, произведенное не по правилам и не в должных формах. Поэтому коварно убитые короли после смерти окружались ореолом мученичества, становились для народа святыми. Именно из числа таким образом убитых королей произошли первые скандинавские святые: два Кнута (король и герцог), Эрик и погибший в бою за веру Олав. Конечно, их канонизация мотивировалась именно заслугами перед обществом — мученичеством во имя веры или страны и подчас была результатом хлопот перед папским престолом их потомков. Например, о канонизации датского герцога Кнута Лаварда, убитого в Роскилле в 1134 г., хлопотал его сын Вальдемар Великий. Но официальная канонизация чаще всего происходила много позднее, чем объявление мученика святым на его родине, согражданами или подданными. Момент мученичества был, очевидно, связан прежде всего именно с неправедным убийством короля — будущего святого. Напротив, коварный убийца резко осуждался. Если это был король, народ мог потребовать его изгнания, как это было, например, с Ингъяльдом Коварным[1415].
Конечно, в неких как бы «правилах об убийстве государя», установленных обычаем, также отразилась исключительность фигуры короля. Характер и сам факт выработки этих установок могут рассматриваться как результат, с одной стороны, достаточно частых цареубийств, с другой же — положения короля в тогдашнем обществе. Одно из этих правил (о нем говорилось выше) вступало в действие, если король нарушал свои тронные обещания в отношении обычаев и прав подданных. «Законным» и «справедливым» со стороны подданных было и ритуальное убийство государя; оно также базировалось на представлении о неразрывной связи короля и народа и лежало как в сфере политико-правовых отношений, так и, прежде всего, в области веры, в данном случае веры в сакральную природу государя и его власти.
Некоторые итоги
После первого формального объединения каждая из Скандинавских стран не раз снова распадалась на отдельные части. Как это отчетливо демонстрируют саги, правители каждой такой части, добившись для себя самостоятельного престола, начинали яростно и жестоко сражаться за верховный трон, за объединение страны под своей властью.
Сами объединения скандинавов в единые государства были непрочными, шаткими. И государства даже под формально единой властью представляли собой сумму областей, каждая со своими обычаями, законами, претензиями и авторитетами. В период, когда, скажем, во Франции наступила уже феодальная раздробленность, Скандинавские государства переживали стадию иного, изначального, раздробления и создания единых государств путем объединения отдельных политических образований. И в том, и в другом случае хотя и на разной подоснове, но имели место относительная слабость публичной власти и ожесточенная внутриполитическая борьба.
Характерно, что согласно представлениям общества фигура монарха-правителя еще долго сохраняла черты, унаследованные от языческих времен.
Нельзя не отметить еще раз, что в создании монархии, формировании единой королевской власти, утверждении на престоле того или иного короля значительную роль играло общественное мнение и традиционные органы власти в виде народного собрания. Однако состав избирателей в течение и в результате эпохи викингов претерпевает качественное изменение: народное собрание всех бондов заменяется выборщиками, избранными из состава знати и высшего слоя незнатных хозяев. Конечно, в эпоху викингов это явление проявлялось в виде тенденции, а свое развитие получило с XII–XIII столетий. Но обратить внимание на эту тенденцию необходимо.