Скальды-песнопевцы и куртуазная поэзия викингов
Во многих сагах в той или иной связи говорится о поэтах-скальдах. Скальдами называли не всех людей, способных сочинить несколько стихотворных строк, но лишь авторов особенных поэтических произведений, со строгим порядком строк в строфе и слогов в каждой строке, с разнообразием размеров, с особым языком и рядом других важных свойств, характерных для этого жанра. От наименования «скальд» получил свое название особенный, неповторимый поэтический жанр скандинавского Севера — «скальдический». Он вполне сложился в Скандинавии уже к первой половине IX в. Значение стихов и доверие к ним в обществе викингов было столь велико, что висы одного из скальдов, Халльфреда сына Отара, легли в основу «Саги о Халльфреде», и этот случай — опираться на висы при составлении саги — совсем не единственный. Кроме того, стихи щедро цитируются в сагах. Например, в «Саге о людях с Песчаного Берега» помещено 37 вис. Некоторые саги целиком посвящены тому или иному знаменитому поэту своего времени.
Современники с видимым уважением относятся и к стихам, и к скальдам, которые, судя по всему, являются для них людьми особого сорта. Как ясно из части 6, скальды входили в дружину, в тесный круг королевского двора. Поэтому данная часть в известной мере примыкает к последним очеркам части 6, расширяя наше представление о составе и жизни королевского окружения. В то же время скальды — это особая тема, тема не только придворной, куртуазной, но и общей культуры, менталитета скандинавов в эпоху викингов. В настоящей книге данная тема, очень обширная и требующая ряда специальных, особых знаний, раскрывается в той мере, в какой это допускают саги, произведения самих скальдов и замысел книги.
Скальдические стихи и их творцы
Искусство стихосложения
Сочинение стихов у древних скандинавов входило в число тех восьми — десяти «ремесел», или «умений» и «искусств», которыми должен был владеть знатный человек и вообще уважаемый муж[1778]. В их числе — владение мечом и другим оружием, езда верхом, плавание, гребля, игра на арфе, умение играть в шашки и другие «настольные игры». Искусство слагать стихи рассматривалось как вершина образованности. Викинг и поэт, король Харальд Суровый в одном из своих стихотворений писал, что он владеет восемью умениями, в том числе слагает стихи. Стихи слагали многие грамотные люди, пару рифмованных фраз нередко импровизировали вполне простые мужчины и женщины. Но скальдический стих — это особый жанр, владение которым было доступно немногим избранным. О высоком достоинстве умения сочинять такие стихи, о самой поэзии скальдов, которая является «дивным даром», «брагой Одина» и «медом поэзии», немало говорится в сагах и стихах[1779].
Скальдическая поэзия развила и дополнила традиционные эддические формы германской поэзии как с помощью заимствования некоторых западноевропейских образцов, так и путем самобытного развития. В абсолютном большинстве скальдами были люди, которые принимали участие в походах викингов и вообще несли военную службу. Самые поздние произведения таких авторов восходят к XIV столетию.
Особенность стихотворчества древних скандинавов заключается в том, что еще в дописьменную эпоху они наряду с эпической поэзией и анонимными сказаниями создали поэзию авторскую, которая предполагает не только индивидуальное творчество, но и буквальное воспроизведение стихотворного текста[1780]. Эти свойства скальдической поэзии предопределили сохранение имен скальдов и многих их стихов, а также возможность атрибуции тех произведений, имена авторов которых не сохранились.
Поскольку скальды обладали «дивным даром Одина», правители их приветливо встречали, приглашали в свои дружины, щедро одаривали, сажали на почетные места за пиршественным столом. А ведь скальды не просто развлекали гостей во время пира. Слава, которую они создавали конунгам и ярлам в своих хвалебных песнях — ярких, причудливых, складных, была более прочной, чем та, что была запечатлена в сагах, поскольку слова в сагах намного легче поменять, чем в прочно «сбитом» стихе умелого скальда. Не случайно великий Снорри, историк, писатель и поэт первой половины XIII в., во введении к своему «Кругу Земному» заметил по поводу скальдов и их произведений: «То, что говорится в этих песнях, исполнявшихся перед самими правителями или их сыновьями, мы признаем за вполне достоверные свидетельства. Мы признаем за правду все, что говорится в этих песнях об их походах или битвах. Ибо, хотя у скальдов в обычае всего больше хвалить того правителя, перед лицом которого они находятся, ни один скальд не решился бы приписать ему такие деяния, о которых все, кто слушает, да и сам правитель знают, что это явная ложь и небылица. Это было бы насмешкой, а не хвалой». И добавляет ниже: «А песни скальдов, как мне кажется, всегда меньше искажены, если они правильно сложены и разумно истолкованы»[1781].
Особенности скальдической поэзии как жанра: форма, стиль, темы
Скальды знали и могли исполнять эддические песни, с характерным для них относительно простым языком, диалогами и монологами, с мифологическим обрамлением и метафорами. Но скальдическая поэзия имела очень важную особенность, придающую большое своеобразие стиху, которая заключалась в формах словесной выразительности и стиле построения. В стихе скальда наличествует множество кеннингов-иносказаний, переплетение строк и предложений, сложные метафоры, частые аллитерации. Все это придает стиху особую выразительность, но и затрудняет его понимание.
Скальд как бы старается скрыть смысл сказанного, дабы его приходилось отгадывать. Это наследие древней, языческой веры в магическую силу произнесенного слова и в силу того, кто это слово произносит, кто может выразить свою мысль в стихотворной форме, почти в формуле. Поэтому сложная форма скальдического стиха, включение в него многих условных обозначений и многослойных метафор, имен языческих богов и животных-символов отнюдь не случайны. Усложненная стихотворная форма делает произведение опытного и талантливого скальда своего рода шарадой, доступной отнюдь не простецам, но людям из определенного круга, подготовленным, владеющим суммой тогдашних знаний и представлений, в том числе языческой мифологией, а также культурой изысканной, метафористичной речи.
Представление о том, что скальдический стих имеет магические свойства, может служить заклинанием, подкреплялось тем, что признанные скальды хорошо знали «Старшую Эдду», владели руническим письмом и канонами магии, которая ему приписывалась. Не случайно некоторые авторы рунических надписей называют себя скальдами, а в самих надписях встречаются отсылки к скальдическим стихам. Не случайно и то, что в «Старшей Эдде» термины «руны» и «искусство скальда» подчас служат синонимами.
О том, например, что так называемой рунической магией в совершенстве владел великий поэт Эгиль сын Грима Лысого, в сагах говорится неоднократно. Выше уже приводился эпизод, когда Эгиль при помощи этого знания вылечил больную девушку. В «Саге об Эгиле» приводился и другой случай, когда Эгиль спас собственную жизнь. Однажды, когда он был на пире, ему поднесли рог с брагой, куда был подмешан яд. Рассказывается, что Эгиль принял рог, вырезал на нем руны, а себя ранил ножом в ладонь, после чего окрасил руны своей кровью; в результате рог разлетелся на куски. Еще один эпизод его жизни был связан с враждой к нему конунга Эйрика Кровавая Секира, объявившего поэта вне закона. Эгиль тогда высадился на одном прибрежном норвежском островке, где воткнул в землю жердь и водрузил на нее череп лошади, на котором вырезал рунами заклинания, прося духов изгнать из Норвегии Эйрика и его мстительную жену Гуннхильд. Заклинание помогло: как известно, Эйрик вскоре отбыл в Англию, где стал управлять Нортумбрией в качестве ленника английского короля Этельстана.
Сложность скальдического стиха и его магическая репутация не позволяли пересказывать стих произвольно, «редактировать» его, как это можно было сделать, например, с сагой, поскольку привнесенное сразу же вступало в противоречие с музыкой стиха, с авторской манерой его создателя и, чего также опасались, с заложенной в него некой формулой, которую надо было правильно понять. Это, как мы знаем, отмечал еще Снорри. Поэтому дошедшие до нас скальдические стихи, вероятнее всего, сохранили свою первозданность. Даже хвалебные стихи, поскольку они произносились в присутствии героя или вскоре после его гибели, при родичах и сподвижниках павшего, обладают, при всем пафосе и цветистости, значительной исторической достоверностью. В них отразились многие реальные эпизоды, имена и события, уже порядком перепутанные и подзабытые либо самими авторами фольклорной основы саги, либо позднейшими составителями их текстов.
Наряду с множеством мифологических имен и ссылок на деяния и свойства богов, с описаниями битв и их участников в скальдических стихах встречаются и бытовые элементы: описания оружия, одежды, методов боя, отношений между дружиной и ее вождем (конунгом или ярлом), споров между соседями, любовных отношений, оценка положения скальда при дворе патрона и в обществе. Там упомянута масса имен, названий племен и народов, наименований морей и рек, местностей, островов, долин и скал. Короче, скальдические стихи — это кладезь для исторического изучения и познания, а их творцы, по их собственному (и вполне справедливому) суждению, достойны «славы вековечной».
Скальды могли слагать стихи о прошлом, если это было нужно правителю или слушателям. Но основная особенность их содержания заключалась в его актуальности, часто даже «сиюминутности». Главные мотивы стихов — героические, в них более и чаще всего описываются сражения, воспеваются славные битвы и победы, храбрость могущественных королей, воинские подвиги, иногда (редко) излагаются легенды[1782]. К героическим относятся и многие хвалебные стихи, где восхваляется воинская доблесть и щедрость правителей и других заметных людей. Именно восхваление является главным мотивом героической драпы, посвященной присутствующему или отсутствующему, но хорошо известному герою. К героическим относятся также многие поминальные стихи, где та же хвала обращена к персонажам, которые погибли. Своеобразным подвидом хвалебного стиха являются висы, посвященные оружию, прежде всего «щитовая драпа», в которой воин, получивший в подарок щит, стихами, сочиненными самостоятельно или с помощью скальда, восхвалял дарителя, щит и надпись на ней. Другой подвид героико-хвалебного стиха отражен в поэмах под названием «Выкуп головы». Дело в том, что скальды IX–XII вв., провинившись, подчас могли «выкупить» свою жизнь, сложив хвалебную песнь в честь того, кто их приговорил к смерти. Хорошая хвалебная драпа, как, впрочем, и достаточно ядовитая сатира, таким образом, ценились в человеческую жизнь.
Намного реже скальды писали лирические стихи, обращая их не только к женщинам, но и к любимым государям, и к друзьям, сетуя на старость или скорбя по поводу утраты дорого человека. Встречаются короткие стихи-экспромты, написанные под впечатлением какого-либо конкретного случая, обычно в одну-две висы.
Значительно меньше сохранилось стихов, противоположных по направленности хвалебным, — стихов поносных, злых, бранных, короче, хулительных, это так называемые ниды. Согласно представлениям скандинавов, хулительные стихи-ниды были сродни злым заклинаниям и поэтому особенно опасны, они могли навести порчу, их нередко записывали, а их авторам мстили.
Основной формой скальдической песни, прежде всего хвалебной, является драпа, которая, как и лирические стихи, разбита на части, на отдельные куплеты или строфы — висы. Драпа выигрывала, если в ней присутствовали один или несколько повторяющихся стихов — припев, так называемый стев. Кроме того, в драпе была более строгая стилистика, более упорядоченная строка. Менее пышная форма песни — это висы без припева-стева, так называемые флокк и тула, которые обычно лишены сюжета и ограничены перечнем имен и действий. Сохранилось немало отдельных вис, иногда составлявших часть утерянного стихотворения, а иногда изначально созданные как самостоятельные малые произведения.
Одной из особенностей скальдических стихов является также искусное использование аллитераций, что в принципе было характерно для германского стихосложения вообще. Прекрасно владея оттенками родного языка и широко привлекая созвучия, скальд в одних случаях достигает напевности стиха, выражения любовной нежности или горькой потери, в других случаях умело воспроизводит грубые звуки битвы, дает представление о ярости схватки, ликовании победы или муках поражения и потерь. Так же искусно используется скальдами ритмика стиха.
Стихи скальдов наполняют бесконечные кеннинги — поэтические метафоры, представляющие собой настоящие шарады, каждую часть которых сплошь и рядом также надо разгадывать. Такие сложные определения заменяют в скальдическом стихе многие слова, которые особенно употребительны в поэзии. Стих украшен узорчатыми метафорами, которые также зашифровывали понятия. Кроме того, строки в строфах были подчас так причудливо перемешаны, что слушателям требовались немалое умение и привычка, чтобы разобраться в подобной путанице. Снорри в «Младшей Эдде» упоминает о хвалебной песне Торда сына Сьярека, где действовали герои и персонажи мифов. В этой песне первая строка была связана с пятой, вторая — с шестой, третья — с седьмой и т. д.[1783]
Иносказания-кеннинги в скальдических стихах представляют, на мой взгляд, большой интерес. Прежде всего, кеннинги тесно связаны с мифологией. Скальды широко используют в них имена и признаки языческих богов и животных-символов, ведь скальдический стих считался волшебным вдвойне: это не просто слова, а определенный их набор, имеющий некое определенное значение. Нередко, пусть в завуалированной форме, скальд высказывает пожелание правителю, а также жалобы, соображения о происходящем, любовные чувства к женщине, скорбь утрат и т. д. Но главное то, что кеннинги обнаруживают бездну фантазии и у самих поэтов и, разумеется, у их слушателей, которые должны понимать то, что сочинили скальды. Безусловно, многие кеннинги кочевали из стиха в стих, и скальду требовалась немалая изобретательность, чтобы удивить слушателей новой находкой. Я привожу в приложении к этой части некоторые, сравнительно немногие примеры кеннингов из богатого стихотворного арсенала стихов скальдов, а также из «Старшей Эдды» и поэмы «Беовульф» (ст. 54 и др.), чтобы читатель имел возможность убедиться в широте поэтической фантазии скандинавов той эпохи[1784].
Многие кеннинги перечислены в поэме «Беовульф»: «одежды битвы», «орудия сечи», «наряд воителя» (гл. 36, ст. 2000–2670) и т. д., а также кеннинги вождя и воинства, верного дружинника, побед, ран и гибели, пиров, корабля и моря. Большинство кеннингов относятся к мужчине, точнее, к одному из синонимов мужчины в представлении скандинавов — мужу-воину: он «опора силы», «носитель мужества», «участник битв» и «победитель врагов». Синоним женщины — жена и «охранительница мира»; но часто для создания ее кеннингов используется неистребимое женское пристрастие к нарядам и украшениям.
Скальдическая поэзия родилась, как песни воинов-викингов, отважных воинов и певцов воинской славы, группирующихся вокруг своего покровителя — боевого вождя.
Например, скальд Халльфред Оттарссон, на основании вис которого была создана сага о нем, написал в честь короля Олава Трюггви, которому служил, драпу, часть которой сохранилась. Вот отрывок из нее:
Хёрдов друг на диво / дюж был и лишь дюжину
Лет имел, как смело / Мара зыби вывел
С Руси с разным грузом, / С бранным звоном ратным
Шлемов и шильев броней шел из края градов[1785].
В этом отрывке поэт рассказывает о том, как король Олав выехал из «края градов» (Гардарики), где жил при дворе великого князя Владимира. Он называет короля другом хёрдов (жителей Хёрдаланда, Западная Норвегия), что указывало на старинную связь Олава с этим краем. Говорит, что уже в 12 лет будущий король повел корабль («Мару зыби», где «Мара» — великанша) с грузом — шлемами, мечами («шилья броней»), издающими звуки битвы («бранный звон ратный»). И слушателям ясно, что скальд напоминает о том, как будущий король — креститель Норвегии еще юным возвращался из Киевской Руси, готовый сражаться за престол родной страны, в надежде на помощь жителей Хёрдаланда. Обращают на себя внимание богатые аллитерации, передающие то хвалу (диво, дюж, дюжину), то звуки битвы (бранный, ратный, броней), отлично воспроизведенные переводчиком.
А в поминальной драпе этого скальда, посвященной тому же королю, можно увидеть и переплетение строк, на сей раз простое (вплетенная строка здесь и далее отмечена мной курсивом). Халльфред пишет:
Речем же о кончине! / Час пришел печальный. Мертв — как мне то молвить? — / Мощный вождь полнощный.
Многим в зло из блага / Людям смерть та стала.
Смутен мир от скорби / По сыне Трюггви ныне[1786].
Построение скальдического стиха и кеннинги необыкновенно сложны, образуют настоящий шифр. Не случайно Снорри Стурулсон во второй части своей «Младшей Эдды» — своего рода руководстве по поэзии и искусству скальдов — расшифровывает множество кеннингов и мифологических отсылок: видимо, в XIII столетии, в век записи большинства саг и многих поэтических произведений, уже не все читатели и слушатели могли понять многое из того, о чем говорится в творении скальдов[1787]. Использование сложных стихотворных форм, употребление кеннингов явно отражают древние традиции. Здесь и необыкновенное уважение к слову, особенно стихотворному, по звучанию сходному с заклинанием и нередко все еще так и используемому, в частности в нидах. Здесь и древнее стремление замаскировать обсуждаемый предмет, сделать его недоступным для воздействия злых сил. Двойные и тройные наименования, что несут родовую традицию, и имена-обманки, и заговоры на особое везение были приняты у многих народов издревле (и используются по сей день!).
А вот как характеризует поэма о Беовульфе выступление скальда на пире в честь этого героя. Тот скальд — «приближенный любимец конунга, славный знаток, многопамятный, сохранитель преданий старинных». Когда он заговорил, то «раскрыл сокровищницу слов благодатных» (т. е. рот). Беовульфа он восхвалял, «сочетая созвучия в искусный лад… вплетал в песнопение повесть новую, неизвестную людям поведовал быль» и т. д. (ст. 210 и сл., 810–890 и др.).
Когда же выступал Эгиль, то свою памятную стихотворную речь он начал словами:
Венцом словесным / Украшу / Прах родичей,
Открыв врата / В тыне зубовном[1788]…
Уже одно это выразительное пятистишие дает Эгилю право так говорить о своей поэзии: «В укроме души / дивный дар…»
При немалом числе скальдов, а у них — благодарной аудитории, имеющей навык восприятия стихов, некоторые кеннинги, метафоры и даже сюжетные повороты превращались в штампы, как бы носились в воздухе и поэтому использовались неоднократно и даже, вероятно, разными поэтами[1789], что, впрочем, характерно для поэзии вообще.
Знаменитые скальды и их висы
Яркой особенностью скальдической поэзии было осознанное авторство, гордое и ревнивое. Скальды ценят свое искусство как необычный, волшебный дар. И хотя повторю, что в те времена немало людей самых разных статусов при случае могли сочинить пару складных строк, но искусством подлинного стихосложения, со всеми его стилями и со всей особой, изощренной выразительностью и стройностью стиха, владели только избранные люди — скальды.
Древнейший исторически засвидетельствованный «королевский скальд» — норвежец Браги Старый сын Бодда (первая половина IX в.). Сохранились отрывки из его «Щитовой драпы» — стихотворения в честь конунга Рагнара, где воспевается изображение на щите, подаренном скальду. Некоторые исследователи даже считают, что именно этот поэт был как бы мифологизирован, дав имя богу скальдической поэзии Браги. Снорри Стурулсон в «Младшей Эдде» цитирует его стихи, в которых излагается легенда о создании территории Дании («видение Гюльви»). Легенда гласит, что богиня Гевьон захотела иметь собственные владения и попросила у Гюльви, божественного короля обширной Швеции, дать ей для этого землю. Он разрешил ей взять в шведских пределах столько земли, сколько смогут вспахать за сутки четыре быка. Гевьон обратила в быков своих четверых могучих сыновей, рожденных от северного великана. Они нарыли много мягкой земли, Гевьон набрала полный передник. Перетащили, высыпали землю в море у пролива (Зунда), а могучие быки вспахали всю ее за одну ночь. Так появилось множество датских островов, самый большой из которых назвали Зеландией. А в Швеции, в том месте, откуда забрали землю для датчан, образовалось озеро (Меларен). По этому случаю написаны стихи, которые Снорри приписывает Браги Старому:
У Гюльви светлая Гевьон / злато земель отторгла,
Зеландию. Бегом быков / вспенено было море.
Восемь звезд горели / на лбах четырех быков,
когда по лугам и долам / добычу они влекли[1790].
К числу первых скальдов, память о которых сохранилась, относился и «сказитель» Кэдмон, который, в отличие от Браги Старого, принадлежал к раннехристианской культуре. Он отличался искусством стихотворной импровизации, сочиняя стихи по мере их исполнения. Такой способностью отличались многие скальды, что особенно удачно сочеталось с обычаем «воспевать» стихи (отмеченным в Англии еще Бедой Достопочтенным).
С X в. начался подъем популярности стихосложения в Исландии, а с XI столетия центр скальдической поэзии вообще перемещается в Исландию, где затем, особенно в XIII в., стихосложение стало чуть ли не массовым явлением.
В X столетии славились скальды Эгиль сын Грима (Скаллагрима), Эйнар Скаллагримссон и Ульф Углосон. В честь конунга Харальда Прекрасноволосого создал «Песнь хвалы» один из самых знатных норвежских скальдов Торбьёрн Хорнкловы[1791]. Скальд Торд сын Кольбейна, современник скальда Гуннлауга сына Иллуги, также был одним из поэтов в окружении короля Харальда Прекрасноволосого[1792]. Из «Книги о заселении земли» известен скальд середины X в. Тьерви Насмешник, который был убит за то, что сочинил нид о муже любимой женщины. Во второй половине X в. одним из наиболее значительных скальдов считался Глум сын Гейра (ок. 940 — ок. 985)[1793]. Он состоял при сыне Харальда конунге Эрике Кровавая Секира и его сыновьях, правивших после кончины последнего. Кроме стихов он славился ратными подвигами. В последней трети X в. был известен Халльфред Беспокойный Скальд (ок. 967 — ок. 1007)[1794].
Эйвинд Финессон Погубитель Скальдов (ум. ок. 990) получил свое прозвище то ли потому, что шире и уместнее остальных использовал выражения других скальдов, то ли потому, что выигрывал поэтические состязания. Эйвинд был родичем и скальдом короля Хакона Доброго, сына Харальда Прекрасноволосого, участвовал в его последней битве на острове Сторд и написал, помимо прочего, великолепную поэму «Речи Хакона». Поэма написана эддическими размерами, поэтому язык ее сравнительно прост. Скальд славит воинскую доблесть Хакона, его героическую смерть и посмертный путь в Вальхаллу, говорит о тяжести потери «столь доблестного духом» вождя стихами, звонкость которых так прекрасно передал переводчик: «Яростный ясень битвы, губитель ярлов» Хакон «шел под шлемом медным», а свою «броню бранную / брякнул оземь», выказывая так бесстрашие и готовность биться до смерти; так «вождь полномочных воев / пред битвой велией / взбодрял отряды». Скальд описывает высокий накал битвы:
В одежды Одина / Рука владыки,
Как по воде, ударила / Добрым булатом.
От дротов шел грохот / И гром от тарчей,
Мечи о кольчуги / Звонко стучали (ст. 5).
Ногами копий грозных / Гордо попирали
Воины норвежские / Вражеские головы.
Драка была страшная. / Красили конунги
Щиты блестящие / Во цвета кровавые (ст. 6).
Ран огни горели / В волнах крови,
Бердыши вершили / Жизнь и смерти шибко.
Мыло море ран / Мыс булатный,
Стрел поток струился / На острове Сторде[1795].
Но вот изошли кровью, «измокли многие / мужи в струях стали», сидят, как будто отдыхая, погибшие воины. И боевая звонкость стиха сменяется печалью обреченности:
Сидели с обнаженными / Мечами владыки,
Щиты изрезаны, / Латы изрублены,
Плохо было сему полку,
И путь его / Вел в Валгаллу (ст. 9).
И еще: «рать оружную / Хакона храброго / с дружиной храброй / зовут к себе боги» (ст. 10). Самого Хакона с дружиной и с оружием в Вальхалле приняли очень хорошо, потому что он был отважен и «почитал святыни».
Поэтому «будет / ему вовеки / великая слава». Хакона тем более жалко, что с ним уходит язычество («святыни»!), а для народа это тяжело:
…Конунг чтил святилища, / Ибо радостно
Приняли Хакона / К себе всеблагие боги.
В добрый день / Родился конунг
Столь доблестный духом. / И всевечно
Время Хакона / Станут славить люди.
Прежде пройдет, / Порвав оковы,
Фафнир Волк[1796] по землям, / Нежели равный
Хакону конунг / Его место заступит.
Мрут стада, / Умирают родичи,
Пустеют долы и домы, / С тех пор, как пришел
К Одину Хакон. / Народы многие попраны[1797].
Окончание этого стиха в другом переводе звучит так:
Гибнут родичи / Добро идет прахом,
И страна пустынею стала.
Со язычески боги Хакон
Сгинул, и с той поры премного
Страждет народ (ст. 21)[1798].
Преемники Хакона, сыновья Эрика Кровавая Секира, были не по душе независимому поэту, и он отказался им служить. Более того, Снорри говорит, что по поводу скупости Харальда Серая Шкура и его братьев, «сыновей Гуннхильд», Эйвинд написал поносные висы (№ 1, 2)[1799]. Последние годы жизни скальд провел в своем имении в Халаголанде (Северная Норвегия), продолжая писать стихи, но от них сохранились лишь названия.
В XI в. славились скальды Гуннлауг Змеиный Язык и Сигват Тордарсон, образованный и умный сподвижник короля Олава Святого, а также целая плеяда скальдов при этом короле и его сыне Магнусе Добром. В первой трети XI в. замечательный скальд Сигват Тордарсон писал о жертвах альвам, которые приносят шведские бонды в Гаутланде, о чем свидетельствовала и «Сага об Олаве Святом». И этот факт, как и стихи Эйвинда Погубителя Скальдов, представляет собой еще один достоверный показатель живучести языческих верований, которые сохранялись у скандинавов и после введения христианства. Напротив, известный поэт XI в. Арнор Скальд Ярлов по случаю смерти Геллира, поборника христианства в Хельгафелле, сочинил хвалебную песню в его адрес, в которой жизнь и деяния последнего описаны «очень ясно»[1800]. Произведения скальдов, таким образом, отражают и упорную борьбу между старой и новой верой.
Уже упоминавшийся Халльфред Оттарссон, сподвижник короля Олава сына Трюггви, воспевал в стихах сражения этого короля, которые тот вел с англичанами или во время набегов викингов. Об этом же повествует древнеанглийская поэма «Битва при Мэлдоне», события которой относятся примерно к 991 г., причем аналогии того, что там написано, имеются в «Саге об Олаве сыне Трюггви» (гл. XXX)[1801]. Однажды Халльфред пригрозил крестителю Олаву, что вернется к язычеству, если король не выслушает посвященную ему драпу. Король выслушал, но прозвал упрямца «трудным скальдом». Халльфреду Трудному Скальду принадлежат еще хвалебные стихи в честь ярла Хакона Могучего и шведского короля Олава Шётконунга, лирические стихи о его достойной и верной любви, а также ниды против соперника.
Бьёрн сын Арнгейра, по прозвищу Богатырь с Хит-реки (ок. 989 — ок. 1024), в молодости служил на Руси, у «Вальдамара конунга» (великого князя Владимира). Он известен своей враждой из-за девушки с Тордом сыном Кольбейна, в конце концов женившимся на любимой Оддню. Скальды не раз обменивались нидами, которые читали публично, на различных сборищах, в частности при «битвах коней», так что их стихи широко расходились среди публики. В стихотворении «Серое брюхо» Бьёрн зло вышучивает обстоятельства рождения Торда. Он пишет, что, когда его мать как-то вышла на берег, к ней подобрался усатый сом, а когда женщина съела его «серое брюхо», то нежданно понесла младенца, да еще уродливого:
Рождён малец, / Не ждан подлец!
Молвила мужу: / Многих не хуже!
Как пес, зубаст, / Да спать горазд,
Храбр, что коза, / Кривы глаза[1802].
Оскорбление в свой адрес и в адрес матери Торд не спустил. Спор между скальдами был вынесен на альтинг, и в конце концов Торд убил Бьёрна.
В «Пряди о Стуве», который был «могуч, статен и прекрасен с виду», а также «слыл хорошим скальдом», говорится о том, как герой, который был, судя по «Саге о людях из Лососьей Долины», из старинного и почтенного исландского рода, угощал нежданно нагрянувшего к нему в гости Харальда Сурового Правителя (1046–1066). Эта драпа и была им сложена в честь конунга. Позже Стув уехал в Норвегию за наследством и там был королевским дружинником.
В некоторых семьях дар стихосложения переходил из поколения в поколение. В X столетии в одном из знатных исландских родов возникла целая династия скальдов: Квельдульв сын Бьяльви, Грим Лысый (или Скаллагрим) сын Квельдульва, Эгиль сын Грима Лысого (Скаллагримссон), Скули внук Эгиля. Стихи сочиняла и внучка Эгиля (по дочери Турид). О выдающемся скальде и человеке Эгиле Скаллагримссоне будет рассказано дальше.
В «Саге о Хёрде и островитянах» персонажи нередко вообще говорят стихами. Один из импровизаторов, скальд Маркус сын Скегги Старшего, был законоговорителем-лагманом (конец XI в.)[1803]. Стихи также складывали некоторые другие хёвдинги и даже конунги, причем стихи хорошие[1804].
Конечно, для поэтического творчества требовалось наличие соответствующей аудитории, и не случайно даже в богатой хорошими поэтами Исландии X–XIII столетий только отдельные районы были как бы центрами скальдической поэзии, тогда как другие районы оставались к ней относительно равнодушными. Подлинным «питомником» скальдов стали Западные Фьорды Исландии, где чуть не каждый мог сочинить несколько приличных стихотворных строф. Напротив, в Восточных Фьордах эта традиция не была распространена, так что шесть вис в «Саге о сыновьях Дроплауг» являются своего рода исключением, тем более что не известны ни автор, ни время их написания. Кроме того, там лирически говорится о лесе и вереске, а такого рода лирика сагам почти не свойственна…
Однако и в других Скандинавских странах были стихотворцы, о которых, в сущности, ничего не известно. Случайные упоминания об одном из них, трагически погибшем, имеются в «Саге о Битве на Пустоши» и в «Саге о людях с Песчаного Берега». Там фигурируют братья-берсерки, один из которых, некто Лейкнир, писал стихи[1805]. Он и его брат Халли, шведы, о которых уже шла речь, были приглашены на службу к хёвдингу Стюру Убийце (ок. 940–1008), как говорится в сагах, самолично убившему 40 человек. Лейкнир имел неосторожность увлечься дочерью Стюра и посвататься к ней, за что Стюр убил обоих братьев возле своего хутора Лавовая Пустошь[1806]. В «Сагу о людях с Песчаного Берега» по этому случаю включены три висы.
Эгиль сын Скаллагрима (ок. 910 — ок. 990), которого исследователи справедливо называют «неистовый скальд», был выдающимся, возможно, лучшим скальдом Исландии второй половины X в.[1807] Он заслужил то, что о нем была написана отдельная «Сага об Эгиле», автором которой, как иногда полагают, был сам Снорри сын Стурлы. Эгиль происходил из знатной, состоятельной, воинственной и мастеровитой норвежской семьи, давшей много воинов и умельцев. Дед его, херсир Квельдульв, оставил скорбную вису на смерть одного из своих сыновей, убитых конунгом Харальдом Прекрасноволосым[1808]. Отец Эгиля Грим Лысый был в Исландии одним из первопоселенцев. Он отличался буйным характером, славился кузнечным ремеслом и умел слагать стихи. Одна из его вис сохранилась. Дело в том, что конунг передал Гриму в знак уважения подарок — богато украшенную секиру. Получив подарок, Грим тут же опробовал секиру, рубя головы быкам. Секира быстро затупилась. Грим ее решительно отбросил и тут же придумал складную и ехидную вису: «У секиры старой / Сталь щербата стала. / Был колун мой волком, / Стал коварной палкой. / Рад топор отправить / Ратный я обратно. / В даре княжьем нужды / Не было и нету»[1809]. Таков был отец великого поэта.
К счастью, до нашего времени дошло сравнительно много вис Эгиля, сложных, нередко исполненных глубокого чувства, со звучными аллитерациями и с текстом, надежно зашифрованным многими кеннингами, метефорами и мифологическими аллюзиями. Кроме поэм «Выкуп головы», «Утрата сыновей», «Песнь об Аринбъярне» (его друге), а также фрагментов «Драпы об Адальстейне» и двух щитовых драп, сохранились 46 отдельных вис Эгиля. Скальд хорошо знал цену своему таланту и вообще умению слагать стихи. И писал о себе:
Песню вождю / Быстро сложил.
Но о скупцах / Петь не хочу.
Вольно пою / Славу вождю.
Где надо лгать — / Я молчалив[1810].
Об Эгиле много говорится в сагах. Описывается его внешность. «У Эгиля было крупное лицо, широкий лоб, густые брови, нос не длинный, но очень толстый, нижняя часть лица — огромная, подбородок и скулы — широченные. У него была толстая шея и могучие плечи. Он выделялся среди других людей своим суровым видом, а в гневе был страшен. Он был статен и очень высок ростом. Волосы у него были цветом как у волка и густые, но он рано стал лысеть… У Эгиля были черные глаза и густые брови»[1811]. Очевидно, что это образ не романтический, а скорее героический. Перед нами — поэт-воин, и он сам повествует о некоторых своих победоносных сражениях:
С восьмерыми дрался, / С дюжиною дважды.
Все убиты мною / Волку на добычу.
Бились мы упорно. / На удар ударом
Отвечал клинок мой, / Для щитов опасный[1812].
Проникновенная по мелодичности, лиризму и трагичности поэма «Утрата сыновей» была написана Эгилем после того, как утонул его младший сын, старший же погиб незадолго перед этим, так что теперь поэт лишился обоих своих сыновей. Эгиль писал[1813]:
Грусть — велика: / Грузом воздушным
Безмен языка / С места не сдвинуть…
Горькое давит / Горой горе — / Весь мой корень
Скоро сгинет. / …Разве рад,
Кто прах родимый / Должен из дому
Долу несть?..
Разломало / Род мой море,
Мой забор / Разбит прибоем…
Эгиль готов сразиться с осиротившим его морем, но «у старца сил не хватит». И теперь он готов умереть «без жалоб». С какой нежностью вспоминает Эгиль погибшего сына, как проникновенно говорит о его достоинствах и невосполнимости своей утраты! В скальдической поэзии эта песнь уникальна. Даже в мировой поэзии вряд ли можно найти много строк, подобных этим:
Ясный, мной / Взращенный ясень,
Саженец нежный / Моей жены.
И далее осиротевший поэт напоминает о себе, что Один
Дар дал мне дивный, / Все несчастья возмещая.
Дал мне речь / Безупречну и взор ясный (ст. 23).
Горе Эгиля тем тяжелее, что он уже стар. И поэт выразительно рисует старость, с ее бессилием и болезнями:
Пусть бы скальд отправился
К предкам нашим прежде.
…………………………….
Старостью стреножен, / Стал я клятой клячей,
Уст сверло устало, / Слух не идет в ухо[1814].
…………….
Сколь же постыло / Старцу время…
Обе пяты / Объяты хладом,
Спят, что вдовы / долгой ночью[1815].
…………………
Без жалоб / Буду ждать
Всей охоты / Хель прихода (ст. 9).
Стоит привести хотя бы несколько строк и из его более раннего «Выкупа головы», хвалебной песни «щедрому правителю» (ст. 2) Эйрику Кровавая Секира, сына которого он в свое время убил и которого теперь воспевает, спасая свою жизнь. Обстоятельства создания поэмы были следующие. Эгиля непогода случайно занесла в Англию, а его враг в это время находился в Йорке, столице своего лена Нортумбрии. Неясно, что побудило Эгиля направиться в Йорк, но конунг, ставший ленником английского короля, и его жена Гуннхильд заточили его в темницу с тем, чтобы наутро казнить. За эту ночь Эгиль написал свой «Выкуп головы». Сначала он воспел воинские победы короля Эйрика, в частности:
Князь туг лук брал, / Пчел рой в бой гнал.
Эйрик скликал / Волков на свал[1816].
Затем поэт восхваляет Эйрика за доброту и щедрость:
В завершение стиха, еще раз похвалив правителя за щедрость, Эгиль просит конунга и мужей, присутствовавших при чтении его поэмы, быть «правыми судьями» этой драпы:
Соколу сеч / Справил я речь.
На славный лад. / На лавках палат
Внимало ей / Немало мужей,
Правых судей / Песни моей[1820].
Всего песнь содержит 20 строф, по восемь строк в каждой. Помимо прочих достоинств стиха, «Выкуп головы» Эгиля является первым скальдическим произведением с конечными рифмами. Эйрик Кровавая Секира отпустил скальда, посоветовав ему, однако, больше не попадаться на его, Эйрика, пути. Может быть, он и не помиловал бы Эгиля даже за «Выкуп головы» — при всех несомненных достоинствах этой поэмы, — но за него вступился друг Аринбъярн, который был сыном воспитателя Эйрика. Есть у Эгиля и поминальная песня[1821]. Вообще жизнь, характер и творчество этого человека равно примечательны. Не случайно «Сага об Эгиле» — одна из лучших родовых саг[1822].
Нередко звучит в произведениях скальдов тема любви. Она стала основным поводом для обмена нидами между скальдами Тордом и Бьярном. Благодаря «Саге о Кормаке» стал известен талантливый лирический поэт, ирландец по происхождению, Кормак сын Эгмунда (ок. 930 — ок. 960). Влюбленный в красавицу Стейнгерд, он, однако, дважды упускал возможность жениться на ней, так что она выходила замуж за других женихов. С первым мужем она развелась, второй, после ряда поединков, был готов отдать жену Кормаку, но отказалась уязвленная Стейнгерд. Незадачливый влюбленный уплыл на чужбину и погиб в Шотландии. В саге приведены отдельные висы, но неясно, все ли они принадлежат Кормаку. Если судить по содержанию вис, то скальд влюбился в девушку, увидев сквозь щели в дверях ее «лебяжьи ноги на пороге» и глаза-«звезды», на которые с ресниц «месяц падал». Он готов отдать за любимую все датские и даже другие земли:
Я за ель исландску, / Ясну и прекрасну,
Дам все земли данов, / Даже те, что дальше…[1823]
И, сетуя на судьбу, посвящает отвернувшейся от него женщине милые, полные очаровательной беспомощности и неподдельной грусти стихи:
Легче плыть каменьям, / Словно зерна в волнах,
И горам и странам / Грузно в море рухнуть,
Чем со Стейнгерд гордой / Статями сверстаться,
С тою, чьим красотам / Стал постыл я милым[1824].
Своими любовными стихами и связанной с ними волшебно-детективной историей известен Тормод сын Берси по прозвищу Скальд Чернобровой (или скальд Черных Бровей), но из его стихов, к сожалению, сохранилась лишь одна любовная виса.
У Бьёрна Бойца Широкого Залива сына Асбранда (вторая половина X в.) также была сложная судьба. Он враждовал со Снорри Годи и состоял в любовной связи с его сестрой Турид, которая родила от него ребенка. Тородд, муж Турид, попытался отомстить Бьёрну. Спасая свою жизнь от наемных убийц, скальд одолел пятерых напавших на него людей, двоих из них убил. Был объявлен вне закона, 11 лет пробыл за пределами Исландии, вместе с йомсвикингами принимал участие в сражениях, в частности в известной битве на Полях Фюри около Упсалы (Швеция). Ненадолго вернувшись, снова встречался с Турид, но вскоре навсегда покинул родину, уехав за море (998). Позднее о нем стали складывать предания, в XIII в. появилась и «Сага о Бьёрне», созданная как сага о скальде, но несущая следы рыцарских романов, тексты которых в изобилии попадали в Скандинавию в этом столетии. В «Саге о людях с Песчаного Берега» приведено семь вис, которые приписываются этому Бьёрну сыну Асбранда. В четырех из них он говорит о своих воинских подвигах, а три висы посвящены любимой женщине Турид. В этих лиричных, очень искренних стихах автор выражает свои чувства к ней, а также сожаления о том, что их встречи столь кратки:
Мы с тобою, — девы / Взор сулит мне горе, —
День до дна бы длили, / Меж теней и синью.
Всё одно, зазноба! / Пировать мне тризну
В память о минувшей / Радости под вечер[1825].
И еще:
Лебедей леденящую глыбу / Резал я на наклонном челне,
Ибо смладу смышленая дева / Прикипела любовью ко мне.
Путь с востока пройдя без опаски, / Натерпелся повсюду невзгод:
Вместо ложа жены обживает Клен сражений — скалистый оплот[1826].
В «Саге о Бьёрне» приведены мелодичные стихи Торда Кольбейнссона (ок. 974 — ок. 1024), посвященные гибели Бьёрна Бойца Широкого Залива, сына Асбранда:
Вьетесь, черны вороны, / Вы куда же в дали?
Видно, выти ищете / Во песках и скалах.
Бьёрн лежит там. Жадно / Жрут жеравы трупны
В Хитном доле долго. / Дуб шелома сломан[1827].
У Торда есть и драпы — о скальде Гуннлауге Змеином Языке и о норвежском ярле Эйрике.
Родовая «Сага о Гуннлауге Змеином Языке» пользуется большой известностью и неоднократно переводилась, в том числе на русский язык. Влиятельный дружинник и скальд Гуннлауг сын Иллуги сочинил «Драпу об Адальраде» (король Этельред II Английский), о короле — владыке Дублина Сиггтрюгге Шелковая Борода и другие стихи. Гуннлауг соперничал со скальдом Хравном сыном Энунда из-за Хельги Красавицы, а также из-за того, кто из них храбрее. «Слух, идущий в ухо, / Будто в громе брани / Хравну я не равен», особенно оскорбил Гуннлауга. Ему пришлось много разъезжать, и однажды, возвращаясь в Иландию, он узнал от Халльфреда Трудного Скальда, что Хравн посватался к Хельге и девушка, любя Гуннлауга, но устав его ждать, вышла замуж. Это было большим ударом для Гуннлауга:
Полог стал просторов / Пуст для Змееуста,
Коли Хельгу холит / Хравн, воитель славный.
Сродник сивый девы / Сладил свадьбу златом,
И язык мой змиев, / Знать, премало значил…
Он обвинял в случившемся и своих неумелых родственников («виновны / премного предо мною / родичи»), и семью Хельги, в частности за то, что ее (по инициативе «Сивого», т. е. седого, престарелого родича) выдали за Хравна из корысти:
Тролли бы побрали / Разом их старанья!..
Дали в жены дивну / Девицу за деньги…[1828]
Соперники неоднократно вступали в схватки, и в конце концов Гуннлауг убил Хравна. Торд сын Кольбейна, автор «Драпы о Гуннлауге Змеином Языке», пишет, что Гуннлауг в поединке с Хравном убил также двух его кузенов-сопровождающих. Таковы были скальды.
В X и на рубеже X–XI столетий были известны скальды Иллуги Черный (ум. ок. 1020), Торарин с Чаечного Склона, Одд из Широкого Фьорда и поэт по прозвищу Скальд Житель Широкого Фьорда. Эти скальды, как и Бьёрн Боец Широкого Залива, представлены своими стихами в «Саге о людях с Песчаного Берега», в которую вошло всего 37 вис[1829].
Скальду Торарину Черному с Чаечного Склона в этой саге принадлежат 17 вис; они являются частями флокка, посвященного битве у Чаечного Склона. Сам Торарин принадлежал к влиятельному семейству Кьяллеклингов, которое возглавлял известный забияка Стюр Убийца. Кьяллеклинги находились во враждебных отношениях с кланом известного и не менее влиятельного Снорри Годи. Сражение между этими кланами у Чаечного Склона произошло зимой 980/981 г. Тогда Торарин, по складу характера человек вполне миролюбивый, отстоял, тем не менее, честь семьи и убил могущественного соседа Торбьёрна Толстого, за что по решению тинга был навсегда изгнан из Исландии[1830]. В висах Торарин говорил о себе, что он «не любитель крови, но и не стремился к миру» и, когда Торбьёрн напал на него, осыпая к тому же бранью, он вынужден был мстить[1831]. К сожалению, покровитель Торарина, его дядя Арнкель Годи (ум. 993), не сумел выручить скальда. Флокк Торарина приобрел на родине большую популярность как из-за своего содержания, так и благодаря высокому мастерству поэта: не случайно его неоднократно цитировали писатели XIII в. Снорри и Стурла.
«Удовлетворен вполне я / За молву срамную, — пишет Торарин Черный о своей победе, — /… коршун / брашно брал на трупах!»[1832] Он презирает трусость, проявленную оскорбителями в сражении с ним и его сторонниками:
Известный на рубеже X и XI столетий скальд Одд Житель Широкого Фьорда писал хвалебные стихи в адрес могущественных исландцев. Сохранилось два куплета из его драпы о хёвдинге Иллуги Черном и сведения о драпе на смерть хёвдинга Хьяльти сына Торда, родичи которого встали на его защиту позже, во время тяжбы на тинге[1835].
Скальд Рэв или Ховгард-Рэв, сын Геста (XI в.), был искусным поэтом, его стихи цитируются в «Младшей Эдде». Но о его жизни ничего не известно, а от его произведений сохранились лишь отрывки[1836]. Один из них — «Висы о поездке по морю», где скальд выразительно описывает бурю, в которую попал корабль. Грохочет буря, море бушует, ветер неумолим, корабль захлестывают волны, но он смело несется вперед:
Зверь меж волн с ветрилом / Волен в пенном поле.
Будто видно берег, / Брызжет чертог китовый (1).
Но синью гор носимый / Рысак сей парусатый
Красну грудь выносит / У Ран из пасти страшной (3).
Добр конь дров кормы дом / — Дрожь идет по дрогам —
Режет грудью грозной / В чреве волн исполнен (4).
Страшен гром гор моря…
Дошли до нас также отрывки из «Щитовой драпы» Скальда Рэва и его стихи о скальде Гицуре Золотые Ресницы.
Скальд Греттир Силач сын Асмунда Седоволосого (род. 996), герой «Саги о Греттире», был современником Тормода Скальда Чернобровой, но это личность совсем другого склада. Судя по саге о нем, скальд Греттир Силач был могучий боец, грабитель и убийца. Он совершал набеги на Западные Фьорды, грабил тамошних бондов и не раз попадал в положение вне закона. Однажды бонды уже совсем было приготовились его повесить, но казнь предотвратила жена местного хёвдинга Торбьёрна Толстого (см. выше). Греттир оставил после себя стихи о трусе, над которым взял верх (гл. LIX), о битве и победе в ней (гл. LX) и др. Был он человеком строптивым и отважным. Его семья располагала кораблем «для путешествий на тинг», и однажды вместе с родичами он туда отправился. Но в пути ничего не делал, вызывая раздражение попутчиков, только сочинял хулительные стихи, в том числе против Хавлиди, который руководил поездкой. Однако, когда разыгралась непогода, корабль стало затапливать, и надо было сделать все, чтобы вычерпать воду и не дать ему затонуть, Греттин «показал силу и хватку, его стали уважать» (гл. XVII). Среди персонажей «Саги о Греттире» есть могучий воин, который однажды помогал герою саги в сражении и при этом говорил стихи. Это скальд Халльмунд, биография которого рассказывается в «Песне Халльмунда»[1837].
Плеяда одаренных скальдов-певцов в свое время собралась вокруг короля Харальда Сурового: Торарин Славослов, Арнор Скальд Ярлов, Тьодольв сын Арнора и другие. И сам король был, как уже говорилось, талантливым скальдом.
С XII в. искусство скальдов стало редким. Из скальдов известны Эйнар Скуласон, ярл Рёгнвальд, Гальр сын Торарина. С конца XII в. некоторое возрождение интереса к скальдической поэзии было следствием творчества Снорри Стурлусона и его племянников. Один из известных скальдов первой трети XIII в. был епископ Бьярни сын Кольбейна (ум. 1225), влиятельная фигура в норвежской и оркнейской политике своего времени. Но в середине XIII столетия этот жанр приходит в упадок.
В сагах попадаются сведения о людях, которые, не будучи собственно скальдами, знали стихи, а подчас и умели их слагать.
В той же «Саге о Греттире» рассказывается следующая история. Хутором Бережок, повыше Мыса Тинга, владел некий Свейн. Он «был добрый хозяин, человек веселый и любил сочинять всякие забавные стишки». Однажды, когда его резвой кобылкой Седелкой завладел Греттир, Свейн сказал по этому поводу стишок. Греттир ответил, и так они некоторое время переговаривались стихами (гл. XLVII). В числе персонажей этой саги есть стихотворцы, один из которых, современник Тормода, не служил, а двое других, в сущности, не были скальдами, но стихи складывать умели. И мать Греттира, когда узнала, что он погиб, сказала вису (гл. LXXXIII). Правда, «Сага о Греттире», написанная в XIV в., считается не вполне достоверной.
Когда Торольв сын Грима и его брат скальд Эгиль возвращались из набега на богатый датский город Лунд (область Сконе), они на обратном пути остановились у одного ярла. Его юная дочь оказалась соседкой Торольва по пиршественному столу и между прочим сказала ему вису («Сага об Эгиле»). О том, что некоторые женщины слагали стихи, свидетельствуют и другие саги.
Наряду с торжественными песнями в сагах, хотя намного реже, встречаются и стихи, написанные по различным житейским поводам. Например, один из героев «Саги о Битве на Пустоши» посвятил вису жене, с которой поссорился и решил: «Пусть поживет одна».
В «Саге о Хервёр» приводятся загадки Одина, изложенные в поэтической форме, т. е. стихи-загадки[1838]. В народе бытовали и обрядовые стихи, которые пелись жрецами и колдунами при камлании[1839]; вероятно, существовали обрядовые стихи, исполнявшиеся и по другим поводам, но мне они неизвестны.
Жанров скальдической поэзии, как и поводов для написания стихов, существовало немало, и все они, помимо чисто поэтических достоинств, несли память о людях и идеях, подвигах и грехах, надеждах и печалях, о непростой повседневной жизни людей саги.