— Который влюблен в герцогиню Орлеанскую?
— Что вы говорите?
— И любим ею, — спокойно закончила девушка.
Рауль опустил голову; мисс Мэри Грефтон продолжала со вздохом:
— Они очень счастливы… Покиньте меня, господин де Бражелон, потому что герцог весьма неудачно предложил меня вам в спутницы. Ваше сердце занято другой, и вы дарите мне ваше внимание, как милостыню. Сознайтесь, сознайтесь… Было бы дурно с вашей стороны, виконт, не сказать правды.
— Извольте, я сознаюсь.
Грефтон взглянула на него. Бражелон держался так просто и был так красив, в глазах его светилось столько прямоты и решимости, что мисс Мэри не могла заподозрить его в невежливости или глупости. Она поняла, что Рауль любит другую, любит самым искренним образом!
— Да, конечно, — проговорила она. — Вы влюблены в какую-нибудь француженку.
Рауль поклонился.
— Герцог знает о вашей любви?
— О ней никто не знает, — отвечал Рауль.
— Почему же вы сказали об этом мне?
— Мадемуазель…
— Признайтесь.
— Не могу.
— Значит, первый шаг придется сделать мне. Вы не хотите говорить, так как убеждены теперь, что я не люблю герцога, что я, может быть, полюбила бы вас. Вы искренний и скромный человек, не желающий профанировать настоящее чувство; вы предпочли сказать мне, несмотря на вашу молодость и мою красоту: «Моя любовь во Франции». Благодарю вас, господин де Бражелон, вы благородный человек, и я впредь буду еще больше любить вас… по-дружески. Но довольно обо мне, поговорим о вас. Забудьте, что мисс Грефтон говорила вам о себе, скажите мне лучше, почему вы печальны, почему за последние дни вы стали грустить еще больше?
Рауль был до глубины сердца взволнован этим нежным и задушевным голосом; он не нашелся, что ответить, и Мэри снова пришла ему на помощь.
— Пожалейте меня, — сказала она. — Моя мать была француженка. Значит, я могу сказать, что по крови и душой я француженка. Но над моей французской пылкостью вечно расстилается английский туман и английская хандра. Именно у меня рождаются золотые грезы об упоительном счастье, но туман окутывает их, и они истаивают. Так произошло и теперь. Простите, довольно об этом, дайте мне вашу руку и поведайте другу о своих горестях.
— Вы говорите, что вы француженка душой и по крови?
— Да, моя мать была француженкой, а мой отец, друг короля Карла Первого, эмигрировал во Францию; таким образом, во время суда над королем и правления Кромвеля я воспитывалась в Париже. После реставрации Карла Второго мой отец вернулся в Англию и почти тотчас же умер. Тогда король пожаловал мне титул герцогини и увеличил мои владения.
— У вас есть родственники во Франции?
— Есть сестра, которая старше меня на семь или восемь лет; она вышла замуж во Франции и успела уже овдоветь. Это маркиза де Бельер.
Рауль встал с места.
— Вы ее знаете?
— Я слышал это имя.
— Она тоже любит, и ее последние письма говорят мне, что она счастлива. У меня, как я уже сказала вам, господин де Бражелон, половина ее души, но нет и сотой доли ее счастья. Поговорим теперь о вас. Кого вы любите во Франции?
— Одну милую девушку, чистую и нежную, как лилия.
— Но если она тоже любит вас, то почему вы печальны?
— До меня дошли слухи, что она меня больше не любит.
— Надеюсь, вы им не верите?
— Письмо, в котором сообщается об этом, не подписано.
— Аноним! Тут кроется предательство, — проговорила мисс Грефтон.
— Взгляните, — сказал Рауль, подавая девушке сто раз прочитанную им записку.
Мэри Грефтон взяла листок и прочла:
«Виконт, вы хорошо делаете, что развлекаетесь с придворными красавицами в Англии, потому что при дворе короля Людовика Четырнадцатого замок вашей любви осажден. Оставайтесь поэтому в Лондоне навсегда, бедный виконт, или скорее возвращайтесь в Париж».
— Без подписи? — спросила Мэри.
— Без подписи.
— Значит, не верьте.
— Но я получил еще одно письмо.
— От кого?
— От господина де Гиша.
— О, это другое дело! Что же он вам пишет?
— Читайте.
«Друг мой, я ранен, болен. Вернитесь, Рауль, вернитесь!
— Что же вы собираетесь делать? — спросила Мэри, у которой замерло сердце.
— Получив это письмо, я хотел было тотчас же испросить согласия короля на отъезд.
— Когда же вы получили письмо?
— Позавчера.
— На нем стоит пометка «Фонтенбло».
— Странно, не правда ли? Двор в Париже. Словом, я уехал бы. Но когда я обратился к королю с просьбой об отъезде, он рассмеялся и сказал: «Господин посол, почему вы решили уехать? Разве ваш государь отзывает вас?» Я покраснел, смутился. В самом деле, король послал меня сюда, и я не получил от него приказания вернуться.
Мэри сдвинула брови и задумалась.
— И вы остаетесь? — поразилась она.
— Приходится, мадемуазель.
— А та, кого вы любите…
— Да?
— Она вам писала?
— Ни разу.
— Ни разу? Значит, она вас не любит?
— По крайней мере со времени моего отъезда в Англию она не прислала ни одного письма.
— А прежде писала?
— Иногда… О, я уверен, ей что-нибудь помешало!
— Вот и герцог: ни слова о нашем разговоре!
Действительно, в конце аллеи показался герцог; он был один и с улыбкой подошел к собеседникам, протягивая им руку.
— Договорились? — поинтересовался он.
— О чем? — удивилась Мэри Грефтон.
— О том, что может сделать вас счастливой, дорогая Мэри, и рассеять грусть Рауля.
— Я не понимаю вас, милорд, — произнес Рауль.
— Разрешите мне говорить при виконте, мисс Мэри? — с улыбкой попросил Бекингэм.
— Если вы хотите сказать, — гордо отвечала Мэри, — что я готова была полюбить господина де Бражелона, то не трудитесь. Я сама уже сказала ему об этом.
Немного подумав, Бекингэм без всякого смущения ответил:
— Я оставил вас с виконтом именно потому, что знаю ваш тонкий ум и деликатность; его больное сердце может исцелить только такой искусный врач, как вы.
— Но ведь прежде, чем заговорить о сердце господина де Бражелона, вы говорили мне о вашем собственном. Значит, вы хотите, чтобы я принялась лечить сразу два сердца?
— Это правда, мисс Мэри. Но вы должны признать, что я быстро отказался от вашей помощи, убедившись в неизлечимости своей раны.
Мэри на мгновение задумалась.
— Милорд, — продолжала она, — господин де Бражелон счастлив. Он любит и любим. Следовательно, и ему не нужно врача.
— Господина де Бражелона, — сказал Бекингэм, — ждет тяжелая болезнь, и ему больше, чем когда-нибудь, понадобится заботливое лечение.
— Что вы имеете в виду, милорд? — с живостью спросил Рауль.
— Вам я ничего не скажу. Но если вы желаете, я посвящу мисс Мэри в такие вещи, которых вам нельзя слышать.
— Милорд, вы что-то знаете и подвергаете меня пытке!
— Я знаю, что мисс Мэри Грефтон самое очаровательное создание, какое может встретить на своем пути больное сердце.
— Милорд, я уже сказала вам, что виконт де Бражелон любит другую, — проговорила Мэри.
— Напрасно.
— Вы что-то скрываете, герцог! Объясните, почему я люблю напрасно?
— Но кого же он любит? — вскричала Мэри.
— Он любит женщину, недостойную его, — спокойно отвечал Бекингэм с флегматичностью, которая свойственна только англичанам.
Мисс Мэри Грефтон вскрикнула, и ее порыв не меньше, чем слова Бекингэма, поверг Бражелона в трепет.
— Герцог, вы произнесли слова, объяснения которых я, не медля ни секунды, отправляюсь искать в Париже.
— Вы останетесь здесь, — твердо произнес Бекингэм.
— Я?
— Да, вы.
— Почему же?
— Да потому, что вы не имеете права уехать и поручения, данного королем, не бросают ради женщины, хотя бы она была так же достойна любви, как Мэри Грефтон.
— В таком случае объясните мне все.
— Хорошо. Но вы останетесь?
— Да, если вы будете со мной откровенны.
Бекингэм открыл уже рот, чтобы рассказать все, что он знал, но в эту минуту в конце террасы показался лакей и подошел к павильону, в котором находился король с мисс Люси Стюарт. За лакеем следовал запыленный курьер, очевидно, всего только несколько минут тому назад ступивший на землю.
— Курьер из Франции! От принцессы! — вскричал Рауль, узнав ливрею слуг принцессы.
Курьер попросил доложить о себе королю: герцог и мисс Грефтон обменялись многозначительными взглядами.
XLV. Курьер принцессы
Карл II доказывал или пытался доказать мисс Стюарт, что он думает только о ней; он обещал ей такую же любовь, какую его дед, Генрих IV, испытывал к Габриэли. К несчастью для Карла II, он неудачно выбрал день, ибо как раз в этот день мисс Стюарт вздумала заставить его ревновать. Поэтому, выслушав уверения короля, она совсем не растрогалась, как надеялся Карл II, а звонко расхохоталась.
— Ах, государь, государь! — со смехом воскликнула она. — Если бы я захотела попросить у вас доказательства вашей любви, как мне было бы легко уличить вас во лжи.
— Послушайте, — сказал ей Карл, — вы знаете мои картины Рафаэля, знаете, как я ими дорожу. Все мне завидуют. Вы знаете также, что мой отец купил их через Ван-Дейка. Хотите, я сегодня же прикажу отнести их к вам?
— Нет, — отвечала мисс Стюарт, — держите их у себя, государь, мне негде поместить таких знатных гостей.
— В таком случае я подарю вам Гемптон-Корт.
— К чему такая щедрость, государь, лучше любите подольше, вот все, чего я от вас прошу.
— Я буду любить вас всегда. Довольно этого?
— Вы смеетесь, государь.
— Разве вы хотите, чтобы я плакал?
— Нет, но мне хотелось бы видеть вас в более меланхолическом настроении.
— Боже сохрани, красавица. Я уже достаточно погоревал: четырнадцать лет изгнания, бедности, унижений! Мне кажется, долг уплачен; кроме того, меланхолия нам не к лицу.
— Вы