Что касается съезда, принятые депутатами поправки к конституции наделяли его правом принимать к рассмотрению и решать «любой вопрос, отнесенный к компетенции РСФСР», отменять указы и распоряжения президента, отправлять в отставку Правительство, назначать референдумы. Наконец, съезд получал право отстранять президента от должности – в случае заключения Конституционного суда о том, что президент нарушил конституцию, законы РСФСР или присягу, данную им во время вступления в должность.
По закону от 24 мая 1991 года президент не имел права распустить ни съезд, ни Верховный Совет, ни любой другой «законно избранный орган власти». Депутаты с самого начала подстраховались на случай, если у президента вдруг появится такое желание.
Словом, съезд и Верховный Совет обладали реальной властью, с которой Ельцину приходилось считаться.
Реанимация Советов произошла в перестроечную эпоху, когда делались попытки «очищения» социализма, возвращения к его «изначальной», ленинской модели. Тогда Советы и съезды депутатов стали символом подлинного народовластия, заменой партийной диктатуры.
Но дело в том, что эта «ленинская модель» «подлинного народовластия» существовала только в литературных трудах вождя мировой революции. Это убедительно доказывает авторитетнейший специалист по истории российского освободительного движения и русской общественной мысли Евгений Плимак.
После свержения самодержавия в 1917 году система государственного устройства стала большой проблемой для страны. Ленин был сторонником и горячим пропагандистом Советов. Рисуя планы устройства нового государства, он проектировал и систему его управления. В тогдашних условиях ввиду малограмотности основной части населения было очевидно, что всеобщее самоуправление трудящихся – без создания специальных управленческих органов, где сидят профессиональные управленцы, – это чистой воды фантазия.
Поэтому он обратил внимание на возникшие в период Первой русской революции внепартийные Советы: «Будущая пролетарская революция в России мыслилась как замена старой (“готовой”) государственной машины и парламентов Советами рабочих депутатов и их доверенными лицами».
Ленин писал, что именно наличие Советов в большинстве городов сыграло определяющую роль в захвате власти в октябре 1917 года: «Этой готовой формой явились Советы, и потому в политической области нас ждали те блестящие успехи, то сплошное триумфальное шествие, которое мы пережили, ибо новая форма власти была наготове… Само глубокое народное творчество, прошедшее через горький опыт 1905 г., умудренное им, – вот кто создал эту форму политической власти».
Но меньше чем через полгода – уже к весне 1918 года – стало ясно, что Советы плохо приспособлены к управлению страной. В период Гражданской войны в прифронтовых районах власть передавалась ревкомам. Для ликвидации саботажа чиновников была создана ВЧК. Организация рабочего контроля над производством, национализация промышленности шли через рабочие органы на предприятиях – фабзавкомы, профсоюзы. Управление хозяйством велось через Высший совет народного хозяйства – ВСНХ – и вновь организуемые главки. Всеобщее вооружение народа, о котором писал Ленин в работе «Государство и революция», тоже не состоялось – были созданы кадровая армия и милиция.
«В конце концов эволюция Советов привела к резкому сужению их функций». В результате в ходе Гражданской войны все завершилось созданием «государства-партии, в котором последней и была отведена главенствующая роль».
В конце декабря 1920 года Ленин все продолжал расхваливать Советы.
«Но парадокс истории состоял в том, что функцию власти к этому времени Советы утратили – функцию власти как “наверху”, так и “внизу”… Наверху СНК, проводя в своих декретах линию Политбюро ЦК РКП(б), вообще не считался с ВЦИК Советов… Стремление Совнаркома быть независимым от многопартийного ВЦИК в декретном творчестве являлось одним из проявлений претензий большевиков на монопольную власть, владение всеми инструментами власти в формируемой политической системе».
«Восьмая Всероссийская конференция РКП(б) записала в свои резолюции такой пункт: “Высшим органом волости является общее собрание членов партии в данной волости”».
«В целом Советская система стала на десятилетия показным фасадом государства с недемократическим содержанием: диктатура пролетариата, диктатура партии, диктатура партийной клики (в период господства “триумвирата” Сталин – Каменев – Зиновьев, затем “дуумвирата” Сталин – Бухарин), затем единоличная диктатура Сталина, затем диктатура так называемого “коллективного руководства” КПСС», – писал Е. Плимак.
Советы всегда были только фасадом реальной политической системы, наиболее наглядным примером расхождения (несовпадения) слова и дела, идеологии и реальной практики. Что и стало одной из главных причин краха социалистической системы.
В результате Советы оказались миной замедленного действия, изначально заложенной большевиками под фундамент нового государственного устройства и сработавшей через много-много лет…
В поисках новой политической конструкции, когда из нее была изъята коммунистическая партия, игравшая руководящую и направляющую роль, было решено вернуться к Советам, наделив их всей полнотой власти – не декларированной, как в 1917 году, а реальной.
Конфликт Ельцина и исполнительной власти с Советами был фактически предрешен: Советы управлять страной хотели, но по определению никак не могли. Ельцин предпринял несколько попыток найти компромисс с Советами. Но между старой советской конституцией и новой системой государственного устройства существовали непримиримые противоречия, которые не удавалось снять переговорами.
Тогда, в ситуации жесткого давления депутатов, президент как раз и принял решение укрепить правительство опытными практиками-хозяйственниками – Хижой, Черномырдиным и Шумейко.
В декабре 1992-го, после почти года рыночных преобразований, депутаты, недовольные ходом реформ, решили дать бой президенту и убрать из правительства идеолога рыночных реформ Гайдара. На VII cъезде Cоветов должна была решаться судьба Гайдара. Ельцин старался Гайдара сохранить. В случае невозможности этого назывались фамилии Ю. Рыжова и В. Каданникова. Кандидатура ЧВС не упоминалась и ни в каких вариантах не рассматривалась.
Нет информации, что ЧВС видел себя кем-то другим, чем сторонним свидетелем событий, происходящих на съезде. Но неожиданно для всех, в том числе и для него самого, он оказался там ключевой фигурой.
Что предшествовало его неожиданному назначению на пост главы правительства?
VII съезд, проходивший 1–14 декабря 1992 года, был крайне важен для Ельцина: 1 декабря истекал срок дополнительных полномочий, предоставленных ему еще V съездом. Также на съезде предстояло определиться с главой правительства. По конституции, его должен был утверждать съезд. И с этого съезда президент рисковал уйти и без полномочий, и без верного ему кабинета. Потому что главным вопросом на съезде был разбор полетов команды Гайдара.
Президент очень старался снять напряжение во взаимоотношениях с депутатами, чтобы правительство имело возможность продолжать реформы – отыскать взаимоприемлемый компромисс. Отправить в отставку наиболее одиозные фигуры правительства – такое предложение сделал Николай Травкин, в ноябре принимавший участие во встрече президента с лидерами движения «Гражданский союз». Убрать Бурбулиса или сменить его статус. Сместить ряд членов правительства, в том числе Козырева, Полторанина, Нечаева. «При таких переменах премьером можно оставить Гайдара», – заключил Травкин. На это Ельцин ответил: «При таких глобальных изменениях Гайдар уйдет сам. Лучшего премьера мы не найдем. Да и Бурбулиса мне отдать трудно. Гайдар должен остаться».
«Атака на Гайдара – это атака на реформы, а значит, и на президента. Компромисса тут быть не может. Реформы будут продолжены», – твердо высказался президент за неделю до съезда.
Президент поддерживал Гайдара во всем. Не потому, что был безоговорочно согласен с его экономической политикой. Но у Ельцина была убежденность в исторической правоте выбранного им курса, ему импонировал энергичный напор молодого вице-премьера, поддержанного столь авторитетным для Ельцина человеком, как Геннадий Бурбулис. К Ельцину приходили экономисты и хозяйственники, с цифрами и фактами в руках доказывали, что старая система рушится, но новая на ее месте упорно не возникает, и потому без минимального государственного регулирования не обойтись… Но Ельцин все равно верил Гайдару.
И все же он понимал, что, не соглашаясь на определенный компромисс, он не сможет сохранить Гайдара. Поэтому накануне съезда начал увольнять своих ближайших соратников – тех, которые больше всего вызывали недовольство депутатов.
Первым в отставку был отправлен председатель телерадиокомпании «Останкино» Егор Яковлев – его передача о событиях в зоне осетино-ингушского конфликта не понравилась главе североосетинского парламента А. Галазову. На встрече руководителей республик с Ельциным Галазов заявил, что «Останкино» необъективно освещает конфликт. А раз так, во главе телекомпании должен стоять «разумный человек», который не разжигал бы межнациональной розни.
Ельцин счел, что перед съездом не может игнорировать такие заявления республиканских лидеров. На следующий день в отставку был отправлен вице-премьер правительства, министр печати и информации Михаил Полторанин. Формально – по его собственной просьбе. Так это или не так – неизвестно. Но хорошо известно, что оппозиция давно добивалась увольнения Полторанина. Руслан Хасбулатов даже написал Ельцину специальное письмо, в котором требовал его смещения. Позже Полторанин расскажет в одном из интервью, что Хасбулатов предъявил Ельцину ультиматум: «Если вы не уберете Полторанина, мы разгромим всю команду Гайдара».
26 ноября произошла еще одна отставка: с поста госсекретаря при президенте на существенно более низкую должность руководителя группы советников при президенте был переведен Геннадий Бурбулис. Однако, встретившись в тот же день с группой депутатов, Ельцин заверил их, что каких-либо других изменений на ключевых постах в правительстве, в том числе отставки Козырева, до съезда не будет. Президент пояснил: он принял отставку Геннадия Бурбулиса и Михаила Полторанина, понимая, что именно эти две фигуры станут главными мишенями на предстоящем съезде.