В 1937 году Арнольд Дейч, получивший к тому времени докторскую степень по психологии, был вынужден возвратиться в Москву — им, как австрийским подданным, заинтересовалась британская контрразведка. Приехав в СССР, Арнольд Генрихович получил советское гражданство и… оказался не у дел. В то время в НКВД началась очередная «чистка», так что почти год опытнейший разведчик никому не был нужен и ни к какой работе не привлекался. В итоге пришлось уходить — Дейч стал старшим научным сотрудником в Институте мирового хозяйства и мировой экономики Академии наук СССР, где добросовестно трудился до июня 1941 года. И вот лишь тогда его, как и других опытных разведчиков, решили вновь призвать «под знамена» (как мы уже знаем, некоторых «призывали» даже из тюремной камеры).
Дейча решено было направить нелегальным резидентом в одну из латиноамериканских стран, но проехать через Европу было давно уже невозможно, а дальневосточный маршрут, по которому двинулись было разведчики, закрылся после нападения японцев на американскую базу в Перл-Харборе, ставшего сигналом к началу боевых действий на Тихом океане. Пришлось возвращаться в Москву. Бездействие бесило Дейча. Он просился на фронт, писал рапорты, чтобы его послали возглавить нелегальную резидентуру в каком-нибудь оккупированном гитлеровцами городе — но ему каждый раз велели ждать. В конце концов, уже во второй половине 1942 года его решено было отправить к месту назначения водным путем — из Архангельска, через Исландию и США — на транспортном пароходе «Донбасс». Пароход этот был потоплен в праздничный день 7 ноября — не то немецким крейсером, не то бомбардировщиками, версии есть разные. Оказавшись в ледяной воде, Арнольд Дейч до последней минуты пытался помочь другим…
Дмитрий Александрович Быстролетов… Судьба (а точнее, конечно же, руководство) обошлась с этим уникальным человеком до обидного нелепо, а может быть даже, и преступно глупо. В полуофициальной «Истории российской внешней разведки» о нем в очерке, красноречиво названном «Мастер высшего пилотажа», написано так: «В блестящей когорте первого поколения советских разведчиков-нелегалов видное место занимает Дмитрий Александрович Быстролетов. Штурман дальнего плавания, доктор права и медицины, мастер живописи, фотографии и перевоплощения, полиглот (знал не меньше двадцати иностранных языков. — А. Б.) и писатель. Раскрыть оперативную деятельность советского разведчика Д. А. Быстролетова мы не сможем, архивные материалы о нем никогда не станут достоянием общественности, поскольку содержат данные высочайшей секретности»{49}.
Хотя кое-что рассказать мы сумеем — причем информация эта получена из официальных (или близких к тому) источников. Родившийся в 1901 году Быстролетов был внебрачным сыном графа Толстого, но уже в Гражданскую войну стал работать на красных. По заданию Ч К отправился в Европу как эмигрант для разведывательной работы. В Праге сумел «найти подход» к секретарше французского посла, имевшей по своей работе доступ к шифрам и переписке — и корреспонденция посла вскорости стала поступать не только в Париж, но и в Москву. Разумеется, без ведома руководителя дипмиссии… Когда же в 1930 году Дмитрий был переведен в Берлин, он сумел подружиться там с шифровальщиком британского посольства — и теперь уже в Москву стали приходить документы из Foreign Office. Затем Быстролетову удалось установить контакты с сотрудником разведки Генштаба Франции, от которого разведчик стал получать австрийские, итальянские и турецкие шифроматериалы, а также секретные документы гитлеровской Германии… Но все это — лишь часть работы, проведенной разведчиком-нелегалом. «В представлении к награждению его знаком “Почетный чекист”, в частности, отмечалось: “…Своей исключительной выдержкой и проявленной при этом настойчивостью способствовал проведению ряда разработок крупного оперативного значения”»{50}. А далее всё, как мы сказали, было нелепо до глупости — и трагично. В 1937 году, по истечении срока командировки, Дмитрий Быстролетов возвратился в СССР, а потом…
«Быстролетов попал под подозрение, в феврале 1938 года его отстранили от работы, в сентябре арестовали. В процессе следствия под жестким давлением Быстролетов оговорил себя, о чем заявил на суде. Суд не принял во внимание его заявление и признал виновным в связи с антисоветской террористической организацией и иностранными разведками, осудив на 20 лет исправительно-трудовых лагерей. В 1954 году Быстролетова по болезни освободили от отбытия заключения, в 1956 году реабилитировали. Заключение не озлобило его. Когда Быстролетова спрашивали, не жалеет ли он, что пошел в разведку, он отвечал: “С работой в разведке связаны лучшие годы моей жизни, и я готов вновь ее прожить так же еще раз”»{51}. А ведь только подумать — вместо того, чтобы нелегально работать во вражеском тылу, на оккупированной гитлеровцами территории, добывая уникальные материалы (другими документами, как нам кажется, он просто не занимался), этот человек был вынужден всю войну прозябать в сибирских лагерях. Ну почему тот же Судоплатов не записал его фамилию в список людей, которых необходимо освободить? Нет ответа…
Александр Михайлович Коротков… Тоже, как и Быстролетов, человек совершенно уникальный — но несколько иного плана. (Вообще, про нелегальных разведчиков говорят, что каждый из них — это «штучный товар».) Он родился в 1909 году, в ОГПУ пришел в 1928-м — был принят на работу в здание на площади Дзержинского в качестве лифтера, — но вскоре был замечен, по достоинству оценен и приглашен на службу в ИНО. В 1933 году, уже под видом австрийца чешского происхождения, он учился в Сорбонне, затем был нелегально вывезен в Германию; в 1935 году Коротков возвратился в Москву, а через год опять отправился в теперь уже знакомые ему страны, но под чужой фамилией. Кроме непосредственно разведывательной работы возглавляемая им группа ликвидировала (этот эвфемизм в те времена был весьма популярен) чекиста-предателя Атабекова[25], бывшего резидента нашей нелегальной разведки в Константинополе, бежавшего во Францию еще в 1930 году, и видного троцкиста Клемента[26] — в ту пору опальный «Демон революции» и возглавляемый им штаб упорно работали против СССР и его руководства, также не стесняясь в средствах…
В декабре 1938 года Александр Коротков возвращается в Москву победителем, но 8 января 1939 года нарком Берия увольняет его из разведки — и вообще из НКВД. Однако Коротков, с этим решением несогласный, пишет письмо наркому, в котором рассказывает о своей работе, проведенной по линии 5-го отдела ГУГБ, и просит «пересмотреть решение» о его увольнении. Так ведь и пересмотрели! Не будем вдаваться в подробности, но уже в конце все того же 1939 года Коротков вновь отправился за кордон…
О его недолгой, к сожалению, жизни можно рассказывать очень и очень много (правда, еще больше в ней было такого, о чем рассказывать до сих пор нельзя). Но если кратко подвести итог, то скажем, что Александр Михайлович дослужился до редкого по тем временам в КГБ чина генерал-майора, возглавлял нелегальную разведку, был заместителем руководителя всей советской разведки; заслуги его были отмечены орденом Ленина, шестью орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды, многими медалями и знаком «Почетный сотрудник госбезопасности»…
Полковой комиссар Борис Игнатьевич Гудзь… В конце 1922 года его, двадцатилетнего студента второго курса Петроградской горной академии, пригласил на службу в ВЧК все тот же Артур Христианович Артузов — и Борис стал сотрудником руководимого Артузовым Контрразведывательного отдела. Рассказать о его службе можно немало — ведь он даже участвовал в легендарной операции «Трест» на ее заключительном этапе, руководил операцией «Мечтатели» на Дальнем Востоке, а в 1934 году, под оперативным псевдонимом «Гинце», возглавил «легальную» резидентуру ИНО в Токио. Как раз в то время Артур Христианович, прекрасно его знавший, возглавлял внешнюю разведку. Однако вскоре эта протекция приобрела, так сказать, противоположный знак — в 1935 году Артузов был переведен в Разведывательное управление РККА, заместителем его начальника, как бы с целью укрепления. Но вспомним слова наркома Ежова о «колеблющейся политике» Дзержинского — и последующие репрессии, обрушившиеся на его соратников. А ведь Артузов как раз и был из тех, кого Маяковский нарек «солдатами Дзержинского»… 13 мая 1937 года Артур Христианович, беззаветно преданный партии большевиков и ее руководству (известно, что его вера в правоту партии иногда даже зашкаливала), был арестован.
А ведь Борис Гудзь, протеже Артузова, уверенно шел за ним следом: в 1936 году он также был переведен в военную разведку, курировал хорошо знакомое ему японское направление и, в частности, работал со ставшим знаменитым впоследствии военным разведчиком Рихардом Зорге. Но в 1937 году произошли два события, круто изменившие его жизнь: во-первых, как мы понимаем, арест Артузова; во-вторых, арест родной сестры Гудзя Александры Игнатьевны; из всего этого автоматически следовало «в-третьих» — то есть увольнение со службы «за связь с врагами народа». Ну а дальше ему оставалось ждать «в-четвертых», то есть неизбежного ареста, тогда как относительно «в-пятых» были варианты: либо расстрел, либо срок. Борис Игнатьевич в то время еще не знал, что его бывший помощник в Японии, обвиненный в шпионаже в пользу Страны восходящего солнца, в ходе допроса «чистосердечно признался», что и «Гинце тоже был шпионом». Так вот, об этом «признании» Гудзю суждено было услышать только много-много лет спустя, потому как в том приснопамятном 1937-м он не стал ждать неизбежного «в-четвертых» и финального «в-пятых», а, пользуясь своим увольнением со службы, просто-напросто исчез. В ту пору в Москве, по официальным данным, проживало немногим более четырех милли