Понятно, что если бы Лягин оказался в застенках гестапо и, паче чаяния, «развязал язык» на допросах, то это могло иметь для разведки катастрофические последствия. Как нам известно, разведчик сохранил верность присяге — и враг от него ничего не узнал. Впрочем, гитлеровцам не удалось узнать и того, кем был на самом деле «инженер Корнев» — у Виктора, разумеется, была и «отступная легенда» на случай провала. Но речь о том еще впереди.
А вот на слова генерала Судоплатова о том, что «достаточного опыта контрразведывательной работы у него не было», следует обратить особое внимание — именно этот момент имел для разведчика роковые последствия.
Итак, Лягин подал рапорт с просьбой направить его в Николаев. Рапорт не подписали. Думается, что Павел Фитин — на правах не только начальника разведки, но и друга — убеждал Виктора, и, вполне возможно, не раз, переменить свое решение. Бесполезно! Лягин настаивал на своем и, в конце концов, добрался до самого Лаврентия Павловича. Хотя официально Наркомат госбезопасности еще не возвратили в лоно НКВД, всем уже было ясно, что так и будет, а потому для сотрудников обоих народных комиссариатов Берия представлялся высшей инстанцией.
«По воспоминаниям племянницы В. А. Лягина Ирины Николаевны Лягиной, работавшей в особом отделе НКВД, Л. П. Берия первоначально категорически возражал против его отправки в Николаев. “Это не твоя война. Ты специалист по США и научно-технической разведке. Справимся с Германией без тебя. Твоя война — следующая. Для тебя есть достойная должность”. Но В. А. Лягин настоял на своем, обосновав это решение тем, что возглавить резидентуру крупных портовых районов, захваченных противником, может только человек, имеющий хорошую инженерную подготовку. Такая подготовка у него была»{142}.
Сложно понять, что означает «Твоя война — следующая». Вполне возможно, что Ирина Николаевна по ходу времени что-нибудь и перепутала. Ведь тогда, во время Великой Отечественной, многие искренне верили, что именно эта война окажется самой последней. Впрочем, точно так же думали и во время Первой мировой, считая пулемет «оружием массового уничтожения», которое сделает войны немыслимыми… Но сразу по прошествии что той войны, что следующей становилось очевидно, что это еще далеко не конец в длинной череде вооруженных конфликтов. Ирина Николаевна, как сотрудница НКВД, прекрасно знала (разумеется, ей стало известно об этом несколько позже), что уже вскоре советская разведка вступила в свою «тайную войну» за обладание «атомными секретами», и именно благодаря нашим спецслужбам начавшаяся в 1946 году холодная война так и не превратилась в термоядерную. Так что вряд ли Лаврентий Павлович говорил тогда про следующую войну, а вот о том, что «это не твоя война», он сказал однозначно.
Но Берия на сей раз ошибся — Виктор Лягин остался в истории именно как один из героев той самой Великой Отечественной войны.
Вот что интересно: Лягин, трезво оценивая свои силы, прекрасно понимал, что он сможет «сработать» за кораблестроителя. Это же не тот вариант, когда какой-нибудь юноша, движимый патриотическим порывом, рвется на фронт, говоря, что он всё умеет, а потом просит товарищей показать, как надо заряжать винтовку. Нет, Лягин юношей давно уже не был, и его специфическому опыту могли позавидовать многие. А главное, он сознавал, что от него зависит не только выполнение важнейшего задания Родины (миссия в тылу врага воспринималась именно так), но и жизни тех людей, сотрудников, которые войдут в состав возглавляемой им нелегальной резидентуры. То есть переоценивать свои возможности он просто не мог — слишком дорого пришлось бы платить за самоуверенность. Поэтому ему с холодной головой — как завещал товарищ Дзержинский — пришлось оценить свои шансы. Не исключается, что Виктор мог советоваться с кем-то из специалистов, а также, вполне возможно, штудировал некоторые необходимые материалы по судостроению. Что ж, думается, что прекрасное образование, полученное им в Ленинградском политехническом институте и опыт работы в США по линии научно-технической разведки, где ему пришлось заниматься вопросами, связанными с военно-морскими силами, давали ему твердую уверенность в том, что он сумеет выполнить возложенную на него миссию.
В конце концов, Лаврентий Павлович Берия подписал его рапорт — значит, и он поверил. После этого, насколько нам известно, Виктор проходил специальные курсы, занятие на которых проходили, можно сказать, по 25 часов в сутки. Ну а что было делать? Нужно было по-настоящему подготовиться к очень серьезной, ответственной, самостоятельной, автономной и смертельно опасной работе — и притом совершенно незнакомой. Ведь «оттуда» в Центр за консультацией уже не позвонишь и даже с более опытным коллегой вряд ли посоветуешься.
Положение на фронте становилось все хуже… Впрочем, не стоит думать, что это был сплошной «драп», как утверждают некоторые сегодняшние как бы историки — хотя не только сегодняшние, ибо активно фальсифицировать историю Великой Отечественной войны начали еще в присно-памятные хрущевские времена. Да, советские войска отступали, но всем известно, что в глубоком немецком тылу, в сплошном окружении, более месяца сражался героический гарнизон Брестской крепости, оттянув на себя с фронта целую немецкую дивизию. Гораздо менее известно, что с 23 по 29 июня, в течение недели, в районе Дубно, Луцка и Ровно проходило танковое сражение, которое хотя и закончилось в конечном итоге победой противника, но серьезно задержало немцев, заставив их ввести в действие незапланированные резервы и несколько изменить свои планы. Можно еще долго приводить примеры упорного сопротивления советских войск, периодически даже переходивших в контрнаступление, — но скажем о главном: стратегия «блицкрига», казалось бы, отработанная гитлеровцами на полях Польши, Франции, Бельгии, в России им явно не удавалась. Несколько забегая вперед можно уточнить, ссылаясь на работы историков:
«Противнику не удавалось вести наступление в запланированных темпах. Если первые три недели войны немецкие войска продвигались в среднем по 20–30 км в сутки, то с середины июля — начала августа лишь по 3–8,5 км. В конце августа командование вермахта вынуждено было признать, что попытка разгромить СССР в 1941 г., вероятно, не увенчается успехом и “войну на Востоке” придется продолжать в 1942 г.»{143}.
И все-таки обстановка была очень тяжелой — воевать по-современному мы пока еще не умели. 24 июня советские войска оставили Вильнюс, столицу Литвы, 28-го — Минск, столицу Белоруссии; 1 июля гитлеровцы вошли в Ригу, столицу Латвии; 9 июля были сданы древние города Псков и Житомир; 10 июля началось двухмесячное Смоленское сражение, 11-го — оборона Киева; 12 июля рвущиеся к Ленинграду немецкие войска были остановлены на Лужском рубеже…
Можно понять те чувства, которые испытывал тогда Виктор Лягин, но ясно и то, что, в отличие от многих, он уже не писал рапортов с просьбой направить его на фронт и не теребил начальство нетерпеливыми вопросами о том, когда же, наконец… Виктор прекрасно понимал, что идет та самая подготовка, без которой легализоваться и начать работу в Николаеве его группе было невозможно. А потому оставалось напряженно готовиться и терпеливо ждать своего часа.
Но вот, наконец, поступила команда — собираться и выезжать в Киев.
Перед отъездом Лягин успел написать два письма — маме и жене. Начинаем со второго, копию которого нам передали:
«Дорогая Зиночка!
Сегодня 14 июля, как будто бы, я выезжаю. Настроение очень хорошее. Все мысли направлены к тому, чтобы как можно лучше выполнить поставленную цель. Не волнуйся, по всем признакам должно быть неплохо.
Помни все, о чем я тебя просил:
1/ Обязательно береги и расти сына.
2/ Помогай Татке[58]
3/ Примирись со всеми неудобствами военного времени, не будь чрезмерно требовательна к товарищам.
4/ Целуй Витика от моего имени каждый день
5/ Не волнуйся, если по отчаянию потеряем возможность переписываться
6/ Помни о семье, обо мне.
Итак, дорогая, крепенько тебя целую. Как вы добрались, я уже не спрашиваю. Знаю, знаю, что очень неважно, знаю, что пришлось измучиться, знаю, что устроились не совсем хорошо, но ничего не поделаешь — время такое. Помни, что многим нашим товарищам будет жить значительно хуже, а может быть некоторым уже и живется. Большую надежду возлагаю на Матильду Андреевну[59]. Очень благодарен ей за согласие поехать с тобой и взять на свои руки Виктора. Виктора не балуйте, с пеленок приучайте его к физическим недомоганиям. Суровая зима должна его закалить. Одним словом, ты знаешь мое здоровье, мою выносливость. Пускай он будет таким, но физически сильнее.
Таточка пускай останется с Аней, а когда и Матильда Андреевна сдаст в ее силах, отдай Витьку Ане. Поверь, дорогая, что это тебя от Виктора не оторвет, он всегда будет твой, но ты можешь быть вполне спокойна, что он получит нужное воспитание. Тебя это предложение может несколько обидеть, но если ты знала бы, как Аня любила и любит меня, ты бы простила мне за мою дерзость.
Где наши ленинградцы, я еще не знаю. Тов. Крепчеву[60] оставляю письмо на их имя, но когда дойдет до них, не знаю.
Помогай им деньгами. Как я уже тебе говорил, зар. плату за июль месяц я уже получил и передал Матильде Андреевне. Прошу тебя оформить.
В последующие месяцы ты будешь полностью получать мою зарплату 1900. 1000 рублей переводи им, я полагаю, хватит 900 + 900 твоих.
Вот и все, дорогая Зинуша.
Прости за некоторые вопросы моего письма, но сама понимаешь. Может быть я зря навожу панику, но попросить тебя об этом я должен.