А теперь — немного о другом…
В разведке нельзя думать по шаблону, но при том необходимо строжайшим образом соблюдать установленные правила.
Так, повествуя о работе Виктора в Америке, генерал Судоплатов, в частности, отметил: «Чтобы не вызывать подозрений, Лягин воздерживался от любых контактов с американскими прокоммунистическими кругами»{163}.
Это, что называется, азбука. Советским разведчикам категорически запрещалось вербовать себе помощников среди коммунистов страны пребывания — во-первых, они могли быть под подозрением из-за своей причастности к компартии; во-вторых, чтобы в случае провала не компрометировать компартию слишком тесными связями с Советским Союзом, Коминтерном и т. д.
Нет смысла также напоминать, что гитлеровцы на временно оккупированной ими территории в первую очередь выявляли чекистов и коммунистов, а от евреев требовали проходить регистрацию.
Известно также, что многие в нашей стране свято верили, что коммунисты, члены ВКП(б), действительно являются самыми лучшими, самыми надежными, самыми преданными из советских людей. Мол, если человек коммунист — значит, на него можно положиться в любом деле и ему, без всяких сомнений, можно доверять по любому вопросу.
К сожалению, людей для подпольной работы на временно оккупированной врагом территории оставляли не только органы госбезопасности и внутренних дел, военная разведка, но также партийные и комсомольские комитеты — не говоря уже о всякого рода «патриотической самодеятельности». Так получилось, что среди тех, кто по заданию одного из парткомов был оставлен в Николаеве, куда вскоре должны были прийти немецкие войска, оказалась и врач-фтизиатр поликлиники № 2 Мария Семеновна Любченко, член КП(б)У. Женщина немолодая, недавно перешагнула за пятьдесят, вроде бы хороший специалист. Вот только, насколько известно, желания заниматься подпольной работой у нее не было, как не было для этого никакой подготовки, однако секретарь Сталинского райкома партии города Николаева твердо сказал, что это ответственное партийное поручение, от которого она, как коммунист, не имеет права отказаться… Ну, она и не отказалась.
Но в данный момент Любченко нас пока еще не интересует. Хотя уточним, что Мария Семеновна была достаточно близко знакома с матерью и дочерью Дукарт — Эмилией Иосифовной и Магдалиной.
Машинописный текст на пожелтевшей бумаге, переданный нам из Николаевского музея:
«Дорогая Зиночка и сына!
Наступает момент нашего разрыва в почтовой связи. Друзья уже на машинах, и мне остается несколько минут, чтобы написать Вам пару строк.
Люблю Вас бесконечно! Всегда только с Вами. Сына береги и обязательно вырасти преданным и верным сыном партии. Зиночка, дорогая, прости за многое, — в моей любви ты не сомневалась, а за грубости прости.
Жди меня 2ва года, не вернусь значит…[70]
Крепко тебя целую. Целуй Витьку, Татку и всех наших.
Твой и Ваш Виктор.
Зинуша! В случае чего, сообщи свой адрес ленинградцам.
Целую много много раз Виктор».
Внизу от руки чернилами написано «Получила» и рядом машинописное — «Октябрь 1941 года». Как долго шло это письмо — последнее письмо, написанное «КЭНом» домой…
А дальше уже была та жизнь, которая являлась подвигом с первого и до последнего ее дня, которая в своем итоге обессмертила имя Виктора Александровича Лягина…
«Война на территорию Николаевской области пришла с севера в конце июля 1941 г. Стойко и мужественно защищали этот край войска 18-й и 9-й армий Южного фронта под командованием генералов А. К. Смирнова и Я. Т. Черевиченко. Но силы были неравными. Армии были окружены с трех сторон немецкими механизированными частями танковой группы генерала фон Клейста. Командование Южного фронта осуществило прорыв в двух направлениях, ожесточенные бои развернулись на подступах к Николаеву»{164}.
17 августа 1941 года в город вошли гитлеровские войска.
Глава десятаяКРЫСЫ В ГОРОДЕ
Ну, вот оно и случилось — то самое ужасное, чего ожидали, к чему так готовились, очень надеясь в глубине души, что все-таки оно не произойдет, что Бог милует. Однако не помиловал…
«17 августа 1941 года немецкая орда на автомашинах и мотоциклах ворвалась в Николаев. Город встретил оккупантов хмуро, еще черные дома дымились от пожаров. В уцелевших домах люди прятаясь[71], с трепетом прислушивались к топоту немецких сапог. Но они не ошиблись, это была ужасная действительность, снова, как в 1918 году, немецкий сапог с шипа<ми> топтал нашу землю, но люди знали, что это будет недолго.
Первыми в город в”ехали СС и сейчас же стали врываться в квартиры. В поисках оружия они грабили у населения самые ценные вещи. Вслед за СС двигались регулярные войска, также входили в дома и тоже грабили. Не стесняясь женщин и детей, немцы заходили в квартиры, раздевались догола, мылись, брились, вычищались. “Победители” ложились отдыхать в мягкие постели, как правило, хозяев выгоняли с квартиры, а кто оказывал сопротивление, с теми беспощадно расправлялись.
С первых дней оккупации начались обыски и аресты. Искали оружие, коммунистов, партизан и красноармейцев. Вовсю заработало гестапо. Расстрелы и виселицы стали обычным явлением. Особым репрессиям и пыткам подвергались коммунисты. В городе установилась власть военного коменданта, затем управа из тех же немцев и марионеток — украинских националистов». Этот текст взят из справки «Подпольно-партизанское движение в Николаевской области в 1941–1944 гг. в дни Отечественной войны», хранящейся в музее «Подпольно-партизанское движение на Николаевщине в годы Великой Отечественной войны. 1941–1944 гг.».
Известно, что Николаев был оккупирован войсками 11-й немецкой армии, состоявшей из восьми дивизий, немецким 48-м моторизованным и венгерским (номера не знаем) корпусами.
А вот как рассказывала о произошедшем Эмилия Иосифовна Дукарт:
«Помню, утром 16 августа[72] в город ворвались передовые части одиннадцатой немецкой армии. Несколько часов по улицам громыхали танки, они двигались через Буг в сторону Одессы. А потом все стихло, лишь по мостовым шуршали легковые автомобили с офицерами. Было страшно, что же дальше? И вдруг Виктор Александрович сказал: “Откройте все окна. Магда, садитесь за рояль. Играйте что-нибудь классическое, Баха, Бетховена, а лучше Вагнера — ‘Кольцо Нибелунгов’. И как можно громче, главное громче”»{165}.
Музыка Рихарда Вагнера в данном случае звучала почти как пароль, но реально — как манящая мелодия дудочника из Гаммельна… Помните старинную немецкую легенду про музыканта, который, играя на дудочке, увел из города всех крыс? Так и теперь музыкой Вагнера — любимого композитора германского фюрера — следовало завлечь коричневых нацистских крыс, чтобы потом напрочь избавить от них город Николаев. (Сказка, насколько мы знаем, завершалась печально: обманутый местной администрацией колдун-дудочник безвозвратно увел из Гаммельна, вслед за крысами, и всех детей… Сюжет нашей истории развивался на советской земле, а потому всё непременно должно было закончиться оптимистично, в духе, так сказать, соцреализма — всё должно было завершиться изгнанием из города нацистских крыс.)
И ведь действительно — крыса клюнула! К тому же это оказалась одна из самых жирных нацистских крыс, что набежали тогда в оставленный советскими войсками город: не то генерал, не то полковник Гофман[73], только что назначенный немецкий комендант Николаева.
Как известно, улица Шевченко (бывшая Таврическая) расположена в самом центре Николаева, между основными городскими магистралями — улицей 25 Октября (в прежние и нынешние времена — Большой Морской) и Первомайской улицей (ранее — улицей Херсонской, а ныне — Центральным проспектом); впрочем, от этих магистралей улица Шевченко отделялась улицей имени польского коммуниста Мархлевского[74] (она же — бывшая Католическая, название это было определено тем, что на ней располагался католический костел) и Плехановской (ранее Потемкинской) улицей.
…В знаменитом советском фильме «Чапаев» некий мужик рассуждал примерно следующим образом: «Белые придут — грабят, красные придут — грабят…» Так добро было бы, если бы только грабили! Все, кто когда-либо у нас приходил к власти, тут же еще и улицы начинали переименовывать! Что в Ленинграде-Петрограде-Петербурге, что в Николаеве. Но не о том сейчас речь…
Итак, дом, где проживало семейство Дукарт, находился в центре Николаева и был расположен, как можно понять, в достаточно тихом и по-своему уютном месте, определенно представившем интерес для гитлеровцев, самочинно определявшихся на постой в оккупированном ими городе. Сотрудники Николаевского УНКВД не просто так поселили своего «московского гостя» в квартире на улице Шевченко. Но и далее все было разыграно как по нотам — известно, что по-настоящему удачный экспромт должен быть как следует подготовлен, а если этот экспромт лежит в основе спецоперации — то и подавно.
Как бы совершенно случайно возле дома, из окон которого вырывались мощные аккорды вагнеровской музыки, оказался Григорий Гавриленко — связной руководителя резидентуры, имевший многозначительный оперативный псевдоним «Бывалый», к тому времени уже легализовавшийся в городе. Расчет тут был тончайший: а вдруг «фрицы» (хотя это наименование для гитлеровских вояк вошло в обиход несколько позже), которые неминуемо должны появиться на тихой улице Шевченко, окажутся абсолютно равнодушны к музыке? Вагнера не узнать они не смогут — уж если это любимый композитор «первого лица», то его музыку обязаны знать и любить в рейхе абсолютно все! — но, так сказать, «примут к сведению» и поедут себе дальше… Однако в то самое время по пустынной, притихшей улице идет некто — и вдруг этот некто заметит, что кто-то проигнорировал любимую музыку обожаемого фюрера! А мало ли кем может оказаться этот некто, почему-то оказавшийся на улице в то время, когда все прячутся…