Ну что ж, теперь гитлеровцы со всей очевидностью понимали, что попали они не на курорт, а совсем даже наоборот, на враждебную и весьма опасную для них территорию. Причем этому запоздавшему пониманию способствовали не только — а может быть, и не столько — «громкие» и эффектные (к тому же и весьма эффективные!) диверсии, но и простая, так сказать, «повседневная жизнь», явно не оправдывавшая ожидания оккупантов…
«В октябре 1941 г. начальник диверсионной службы вермахта на южном участке советско-германского фронта Т. Оберлендер[88] доносил в Берлин: гораздо большей опасностью, чем активное сопротивление партизан, здесь является пассивное сопротивление — трудовой саботаж, в преодолении которого мы имеем еще меньшие шансы на успех»{187}.
Вот и в Николаеве подобного «трудового саботажа» было больше чем достаточно. Известно, что в том же ноябре 1941 года на «Южной верфи» вдруг, что называется, «сжался в гармошку» и ушел на дно Бугского лимана плавучий док, затопленный нашими специалистами при отходе советских войск, а потом с невероятными усилиями поднятый немцами на поверхность для его последующей «реанимации». Есть версия, что это Лягин что-то аккуратно посоветовал кому-то из тех немецких специалистов, с которыми общался: мол, а что, если попробовать сделать вот так — соответственно, с какими-то расчетами и выкладками… Подхватив дармовую идею, немец блеснул перед коллегами техническим кругозором и смелостью новаторских решений, а далее все получилось по принципу «хотелось, как лучше…». Наверное, это и выручило самого немца — все понимали, что он старался, но, очевидно, в расчет вкрались какие-то технические погрешности. Естественно, что немец, отделавшийся легким испугом, умолчал о роли Лягина в «Endlosung» — то есть «окончательном решении» (была такая лукавая нацистская формулировка, означающая полное уничтожение) — вопроса с доком. Уж очень это было бы несолидно — вначале принимать поздравления и видеть искреннее восхищение коллег, а затем спешно оправдываться: «Нет-нет, это совсем не я!» Да в этой ситуации коллеги вполне могли и усомниться в оправданиях «специалиста». Говоря по-русски: «единожды солгавший, кто тебе поверит?» Хотя гитлеровцы и не читали Козьму Пруткова, но все-таки кое-что соображали…
Но может быть — эту версию предлагает в своей книге Геннадий Лисов — это была работа других отважных людей:
«Только что отремонтированный громадный железобетонный док быстро погружался на дно Бугского лимана. История не сохранила нам всех имен отважных патриотов, затопивших док. Но два имени стали известны из объявления немецкой полевой комендатуры Николаева 14 ноября 1941 года. В нем говорилось о расстреле “за саботаж, выразившийся в затоплении дока”, инженера Дмитрия Костина и механика Сергея Водаша. Крановщик Петр Ширяев при разгрузке немецкого транспорта сбросил в воду несколько станков. И тоже был за это расстрелян. Его подвиг повторил Николай Моисеенко. Он тоже поплатился жизнью за свой геройский поступок»{188}.
К тому же и здесь не исключается, что Костин был как-то связан с Лягиным — все-таки «простых инженеров» не учили делать диверсии, а затопление было выполнено весьма профессионально. Но гитлеровцы могли и просто «назначить» этих людей виновными, чтобы было о чем доложить в Берлин…
Но, несмотря на зверства нацистов — казнили и правого, и виноватого, и вообще любого, подпавшего под подозрение, — на крупнейшей «Южной верфи» Николаева, которая находилась в «зоне особого внимания» нашего героя, постоянно происходило что-то не то. С точки зрения оккупантов, разумеется. То поступившие детали на сборке агрегатов оказывались пронумерованы таким способом, что их было невозможно собрать в единое целое; а то в уже собранный, отлаженный и проверенный механизм кто-то незаметно и аккуратно подсыпал мелкого морского песочку — и механизм вскорости безвозвратно выходил из строя…
Сказать, в чем была личная заслуга Виктора Лягина, а что делали другие патриоты, сегодня очень трудно — никакого «дневника боевых действий» «Корнев», разумеется, не вел, да и в Москву сообщать обо всех делах вскоре также оказалось невозможно. «Маршрутников» поразила весьма распространенная на то время «болезнь»:
«Тяжелые условия, в которых действовали разведывательно-диверсионные группы в тылу врага, особенно в первый период войны, сказывались на обеспечении бесперебойной связи с Центром. К сожалению, некоторые резидентуры быстро лишались связи. Не миновала эта участь и резидентуру “Маршрутники”. Вышедшая из строя рация не позволяла осуществлять связь с Центром. Это сильно усложняло положение резидентуры»{189}.
Как известно, главное в разведке — связь. При отсутствии оной любая эксклюзивная информация может оказаться просто подборкой бесполезных сведений, сколь бы ценными они на самом деле ни являлись. Проблемы с организацией связи сильнейшим образом ударили по советской разведке в начале Великой Отечественной войны — в частности, приемная станция, оборудованная в районе Бреста, перестала существовать в первые же ее дни, а другого узла связи для получения радиограмм из Европы у разведки НКГБ тогда не было. Маломощные радиопередатчики нелегальных зарубежных резидентур не покрывали все увеличивающееся из-за отступления советских войск расстояние, а потому оказалась прервана связь с ценной агентурой, были потеряны многие резидентуры в Западной Европе — в том числе и легендарная «Rote Kapelle» — «Красная капелла»…
Виктору Лягину необходимо было срочно искать способы восстановления связи.
Ну а резидентура «Маршрутники» все равно продолжала действовать — на страх врагам, в пример и ободрение местному населению.
Для очередной диверсии Виктор Лягин, всем своим товарищам на удивление, выбрал старое, отработанное, так сказать, место — все тот же парк имени Петровского. Во-первых, гитлеровцы никак не ожидали повторного визита туда подпольщиков, хотя после предыдущей диверсии и укрепили свой склад самым основательным образом. Но, как это всегда бывает, после очередного теракта или диверсии начинается активная «игра в бдительность», затем мнимое спокойствие всех убаюкивает, бдительность неизбежно начинает снижаться — ну и можно начинать все сначала… Во-вторых, на этом складе, по полученной информации, опять было собрано много разного военного имущества, необходимого для обеспечения жизнедеятельности Ингульского аэродрома.
«Визит» был назначен на посленовогодний день 2 января, когда люди обычно пребывают в несколько расслабленном состоянии. Диверсанты — Григорий Гавриленко, Александр Николаев и Иван Коваленко — действовали по ранее отработанной схеме: дождались смены часовых, проделали дыру в заборе, подобрались к хранилищам, заложили толовые шашки, подожгли бикфордов шнур… В общем, никакого «новаторства», всё по шаблону. Понятно, что подобной наглости гитлеровцы от них никак не ожидали, а потому все прошло успешно — рвануло не хуже, нежели в предыдущий раз. А может, и еще гораздо лучше.
«В январе 1942 г. в Парке культуры и отдыха им. Петровского была проведена вторая диверсия, во время которой уничтожено до 20 автомашин, 5 мотоциклов, 30 тонн горючего и запасные части к автомашинам»{190}.
Сложно представить, каким «костром» полыхали 30 тонн горючего. Но думается, что не этот сгоревший бензин явился для гитлеровцев самой большой потерей — огнем, что также зафиксировано в ряде документов, было уничтожено порядка «4000 штук автопокрышек разных систем».
Какую ценность представляли собой автомобильные покрышки, Виктор Лягин хорошо знал еще по своему американскому опыту. Помните, отец и сын Форды поставляли Германии автопокрышки, которых тогда не хватало даже в самих США? То есть покрышки были самым что ни на есть дефицитным товаром, мертвым грузом они на складах не лежали!
Конечно, если бы — предположим — «маршрутники» уничтожили целую тысячу германских грузовых автомобилей, это, разумеется, выглядело бы гораздо впечатляюще. Но как и где собрать вместе такую массу грузовиков? А вот четыре тысячи покрышек — это как раз на тысячу таких машин, как весьма популярная грузовая «трехтонка» «Opel Blitz» или легкий штабной автомобиль «Kubelwagen Тур 82» (кстати, эти трофейные германские машины охотно использовали не только англичане и особенно американцы — за один «Kubelwagen» они отдавали французам или англичанам по три своих «Willys МВ», — но и командиры Красной армии). Так что четыре тысячи уничтоженных покрышек вполне могли надолго поставить на прикол ту самую тысячу немецких автомобилей, чтобы они ржавели под снегом и дождем! Да и внешне, можно представить, эффект этим пожаром был произведен ошеломляющий: море огня от бензина и уходящий вверх столб коптящего чернейшего дыма, возвращающегося потом на землю противными жирными липкими хлопьями…
Может, именно из-за этого «повторного визита» известный нам комендант Гофман, не сумевший обеспечить в городе Николаеве тишину и образцовый немецкий порядок, был заменен на генерал-лейтенанта Винклера? Ну да какая нам с того разница!
Для нас гораздо важнее, что как раз в период этой второй операции в парке Петровского — и несколько позже — Лягин в городе Николаеве вообще отсутствовал.
Вот какие показания давала по этому поводу Магдалина Дукарт:
«По заданию моего мужа Корнева я в ноябре 1941 года выехала из Николаева в Одессу для подыскания конспиративной квартиры д ля мужа на предмет установления связи с подпольной организацией в г. Одессе. С этой целью я официально получила от фон Бодеккера для себя и для мужа перевод в Одессу в филиал “ВЕРФТЕЕАУФТРАГТЕР”[89], находившийся в подчинении того же фон Бодеккера. Там я работала с конца ноября 1941 по 17 февраля 1942 года переводчицей у Гассельмана, являвшегося адъютантом фон Бодеккера и назначенного последним руководителем указанного филиала.