выжившие в 1991 году были просто уволены оскопленным государством за ненадобностью, а на их место (впрочем, не было уже «Главтюменнефтегаза») пришли те, для которых уже стал действовать обратный принцип: «нефть для себя, а не для людей».
За год до ухода из жизни Муравленко скончался «третий кит» тюменского нефтегазового комплекса Алексей Сергеевич Барсуков, начальник «Главтюменнефтегазстроя». О нем следует сказать особо. Проект Постановления ЦК КПСС по Западной Сибири готовили вместе все «три кита» — Муравленко, Эрвье и Барсуков, но пробивал его в Москве, конечно же, самый авторитетный из них Виктор Иванович.
А с именем Барсукова связано создание в Западной Сибири мощной строительной нефтяной индустрии, позволившей существенно ускорить темпы обустройства нефтяных и газовых месторождений, строительства магистралей, городов, дорог, аэропортов. Словом, всего Западно-Сибирского региона. Он прибыл в область еще в 1964 году как особо уполномоченный министра газовой промышленности с большими правами. Опыт у него был, во время войны возглавлял Управление военно-полевого строительства № 6 Северо-Западного фронта, работал заместителем председателя Курского совнархоза.
Для начала он объездил всю область, все нефтегазовые районы: Шаим, Сургут, Нефтеюганск, Мегион, Нижневартовск, Стрежевой, Уренгой, Надым, Салехард. Итогом этих поездок явилась передача всех строительных организаций тюменской геологии в состав Мингазпрома, создание новых трестов, преобразованных в дальнейшем в главк. Так была создана мощная структура нефтегазовой строительной отрасли, нефтегазовой индустрии.
Барсуков однозначно соответствовал духу времени: там, где он лично занимался каким-то конкретным делом, все словно бы заряжались дополнительной энергией, всё обретало четкость и целенаправленность, всё выполнялось в точно установленные им сроки. Температуру и ритм горячих строительных буден задавал именно он, Барсуков. Часто на объекты они приезжали вместе — он и Муравленко.
Сентябрь 1965 года, Нижневартовск. Город только-только начинает строиться. Дождливое время, непролазная грязь. А основные материалы поступают из Тюмени, Новосибирска и Тобольска — и только водным транспортом. Разгружалось всё на берегу Оби, в районе устья реки Рязанки. Дальше — гусеничным ходом. В декабре должны наступить сильнейшие холода, настолько свирепые, что могут разморозить поселок строителей. И Барсуков в свойственной ему манере принимает очень трудное, но единственно правильное решение: за двенадцать дней построить новую котельную. Никто в осуществление задуманного не поверил. Кроме самого Барсукова. Но решение принято, надо выполнять. Создан штаб, работали круглосуточно, была организована доставка авиацией необходимых материалов и узлов. И котельная была построена. Новый год строители и нефтяники встречали уже в теплых помещениях… Наверное, это было такое время, когда о невыполнимости задачи любой сложности речи просто не велось.
Но Барсуков не был холодным, жестким руководителем, просто он был по-фронтовому спокоен и мудр, от опасностей не бегал, а уж эмоций ему было не занимать. Когда в 1966 году по радио транслировали чемпионат мира по футболу, он с упоением болел и за наших игроков, и за бразильцев, сам комментировал, да еще с крепкими выражениями, если кто-то из футболистов делал неудачный пас или не забивал гол. Был он и искусным дипломатом, когда нужно было общаться с «верхами», и психологом. Никого без дела не «прессинговал». А когда человек заслуживал наказания, то он говорил так: «Выйдите, подумайте и сами определите себе меру наказания. Я подпишу». Это действовало. Было у него и другое любимое выражение: «Ругаю — это, значит, хорошо! Вот как перестану ругать и разговаривать с тобой, тогда приходи с заявлением. А до тех пор работай!»
В то время никто не чувствовал большой разницы в чинах и должностях. Простота общения начальников — Муравленко, Барсукова — роднила их с рабочими, у всех было общее дело. Барсуков создал на реках Сибири — в городах Новосибирске, Томске, Омске, Тюмени, Тобольске, Лабыт-нагах — базы материально-технического снабжения с подъездными железнодорожными путями, с причальными сооружениями, с автотранспортными участками. Ведь в эти годы единственный транспортный путь был только по рекам. В течение зимы, когда реки сковывались льдом, на базах снабжения накапливались материалы и оборудование. Все ждали открытия навигации. А затем всё это флотом Западно-Сибирского, Иртышского, Тюменского пароходств, а также собственным малым флотом главка непрерывным потоком по большим и малым рекам Сибири доставлялось на строительные площадки и месторождения.
Прозорливая снабженческо-транспортная политика Барсукова позволяла главку ежегодно перевыполнять и приращивать объемы строительно-монтажных работ. И, к слову, участие в поставках принимали все области Советского Союза, все отрасли народного хозяйства. А Барсуков и Муравленко как бы замыкали на себя не только внутреннюю, но и внешнюю экономическую политику. Поэтому и создали колоссальный промышленный и строительный потенциал на тюменской земле — своей неутомимой энергией и исключительной работоспособностью. Только великие стратеги и организаторы могли в столь короткие сроки сдвинуть такую непосильную глыбу, как обустройство Крайнего Севера. Освоить полтора миллиона квадратных километров, при практическом отсутствии местных строительных материалов — песка, щебня, гравия, — это почти из разряда сверхъестественного! Но это было сделано. Была создана в Западной Сибири самая крупная в мире топливно-энергетическая база.
Нельзя не рассказать о первых в Западной Сибири месторождениях, где всё начиналось, о строящихся на месте невзрачных поселках, а то и вообще на пустом месте нефтяных городах. Весь «тюменский муравейник» охватить признательным словом было бы невозможно, для этого потребовалась бы не одна книга. Но наиболее памятные страницы уже есть, существуют, они живут в воспоминаниях заслуженных нефтяников, газовиков и строителей этого края — Рынкового, Алтунина, Китаева, Запорожец, Грайфера, Парасюка, Духанова, Павловой, Дремлюги, Богомякова, Гарковенко, Жирко, Краснова, Трощенко, Сатюковой и многих других. Некоторые из них не имели непосредственного отношения к добыче нефти и газа, работали в аппарате главка, были референтами, врачами, хозяйственниками. Но все они тем не менее связаны именно с главным богатством края — с его недрами, с «черным золотом». И все они связаны друг с другом, словно неразрывной единой цепью. Цепь эта не означает какую-то тяжелую зависимость, напротив, она легка и живительна, как воздух, как духовная общность, как истинно глубокие и благодатные человеческие отношения. Вот почему и вспоминают все эти люди то время с особой, хотя и немного печальной радостью. Потому что ничего подобного этому времени в обозримом будущем нет, а вот повторится ли оно когда-нибудь — это вопрос открытый…
Итак, вначале было месторождение в районе Шаима, затем появились Мегион и Усть-Балык. Когда Виктор Иванович прибыл в Тюмень, он собрал вокруг себя людей, которые умели работать и творчески, и, что немаловажно, быстро. Он изменил саму организацию труда. Раньше было совсем иначе: открывали месторождение, получали фонтан нефти и… четыре года его разведывали, считали запасы, потом передавали нефтяникам. А те три года проектировали. И в результате на всё уходило до десяти лет. Слишком много. Муравленко подобную практику не терпел, отверг ее категорически. Возглавив главк, он наметил главную линию в стратегии освоения месторождений Тюмени. Она выражалась в краткой фразе: бурение и еще раз бурение. Он любил повторять: «Нефть — на кончике долота». Что это означает? А то, что экономическая отдача будет только в том случае, если удастся добиться высоких темпов буровых работ. Вот его подлинные слова: «Здесь, на Тюменском Севере, нам нужно отработать в бурении свою технологию, позволяющую повысить скорость проходки. Вот тогда мы сумеем широко расправить плечи, дать стране нефть».
Муравленко и сам прекрасно владел геологическими основами, хотя профессиональным специалистом в этой области не был. Но требовал от геологов реальных прогнозов — где и что будет открыто. Он смотрел вперед не на два-три года, а гораздо дальше. Мысленно видел, где пройдет труба очередного нефтепровода, где нужно строить поселок или город. Это можно назвать особым духовным, промыслительным зрением, которое дано не каждому. К тому же он был категорически против тех, кто выступал за времянки, ему уже тогда будущие города Сибири виделись современными, красивыми и удобными для проживания людей, со всей соответствующей инфраструктурой.
С геологом Ровниным он смог ускорить разведку месторождений путем сокращения количества скважин, сумел убедить пойти на это и государственную комиссию по запасам. Муравленко предложил также вариант ускоренного ввода месторождений в разработку.
Есть еще один пример его дальновидного подхода к делу. Как-то надо было провести трубу Усть-Балык — Альметьевск по кратчайшему расстоянию, что проще и экономнее. Но Муравленко, со свойственным ему упорством и въедливостью, поинтересовался: есть ли по дороге месторождения? Геологи ответили, что есть. И тогда он принял решение прокладывать трубопровод мимо этих еще недоразведанных месторождений, смело поменял схему на карте. Он всегда смотрел в будущее, за что его даже за глаза называли «дальномером». Хорошее прозвище, но оно означает еще и неформальный подход к делу, заботу не о сиюминутном, а о долговременном. Он всегда сокрушался о том, сколько попутного газа сжигается в факелах. Цифра потерь была огромная — 12 миллиардов кубометров в год. Сейчас, должно быть, ничуть не меньше, если не больше. (Кто летал над Тюменской областью, тот сам видел это море огней.) Как его использовать? Или закачивать обратно, но это дорого, или быстрее строить заводы по переработке попутного газа. Эта «газовая проблема» не входила в сферу деятельности Муравленко, но, будучи рачительным хозяином, он искал выход и здесь. И вообще лю