Решением проблемы явилась организация кустового бурения нескольких наклонно направленных скважин с одного основания на сухом месте или с насыпных оснований, построенных на болотах. Уже к 1967 году 30 процентов скважин бурилось наклонно направленным способом, и эти проценты увеличивались с каждым годом. Подобное наклонное бурение значительно сложнее вертикального. Цель ясна: вскрыть продуктивный пласт строго в определенной точке.
Но в начальный период эта цель достигалась не всегда из-за отсутствия точных приборов по определению направления ствола или из-за неопытности технологов. Наклонные скважины, не попавшие в намеченные точки, считались браком. Вот этим вопросам Сафиуллин уделял самое пристальное внимание, изучал технологию бурения наклонных скважин, совершенствовал практическое применение.
Но, пожалуй, одним из самых ценных качеств Мидхата Назифулловича было умение работать с людьми. И этому он опять же учился у Муравленко. Так же, как и Виктор Иванович, он был прост и доступен в общении, его рабочий кабинет никогда не пустовал, люди к нему шли и шли. Все личные просьбы он решал незамедлительно. А еще тщательно подбирал костяк кадров, из других районов страны приглашал целые бригады высококвалифицированных специалистов. Часто организовывал семинары, школы мастерства для буровиков с обменом опыта, выезжал в отстающие коллективы, оказывал им конкретную помощь. Его называли «главным буровиком» Западной Сибири. Наверное, это была его самая заслуженная должность. И он действительно составлял славу и гордость тюменских буровиков, а по знанию профессии, по энергии и кипучести натуры ему, пожалуй, не было равных.
Еще одна его характерная черта: любовь к шуткам, к острому слову, к анекдотам. Но мог быть и крутым, беспощадным в гневе — если человек того заслуживал. А в свободное от работы время предпочитал возиться на своем небольшом садовом участке на Мысу под Тюменью, постоять утром или вечерком на берегу реки Туры, половить рыбу или просто полюбоваться лесом, посидеть у костра, спеть вместе с женой и дочерьми свои любимые песни. Он был счастлив в семейной жизни, были у него и верные друзья, хотя и немного. Да, люди перед ним раскрывались, делились самым сокровенным, всем было с ним весело и хорошо. Но как-то раз он сказал такую фразу: «У меня друзей по работе много, а вот верных друзей по жизни — единицы, но они, к счастью, есть. Ведь настоящая дружба — она бескорыстная, не зависящая от должностей и званий. Друзья и проявляются в нелегкое время».
Это «нелегкое время» и проявилось в конце его жизни. Виктора Ивановича Муравленко, к которому Сафиуллин относился как к отцу (его родной отец погиб под Сталинградом), уже не было. С «Главтюменнефтегазом» творилось что-то неладное. Начальники менялись как перчатки, через каждые два года, а дела шли всё хуже и хуже, объемы добычи нефти резко падали. С новыми руководителями, мало интересующимися или мало разбирающимися в проблемах бурения, Сафиуллину работалось трудно.
Кроме того, московские чиновники из Министерства нефтяной промышленности и правительства совершали непоправимые ошибки: дело шло к дроблению главка на производственные объединения, тресты. Да и сам Мидхат Назифуллович стал часто болеть, работал уже без былого азарта и прежней инициативы. Со смертью Муравленко, без преувеличения, всё пошло как-то наперекосяк. В 1983 году Сафиуллина перевели на менее ответственную должность заместителя Сибирского научно-исследовательского института нефтяной промышленности (СибНИИНП). Это было явное понижение. Но и здесь он занимался своей излюбленной темой — проблемами наклонно направленного бурения, готовил докторскую диссертацию. Рядом оставались верная жена, дочери. Но, наверное, его продолжало тянуть к практической работе, ведь он был «неугомонным деятелем», оптимистом, жизнелюбом. Перед «кончиной» «Главтюменнефтегаза», излюбленного детища Муравленко, ушел из жизни и Мидхат Назифуллович Сафиуллин, как раз был самый разгар горбачевской говорильни и «ускорения».
А как не вспомнить среди первых сподвижников Муравленко Авзалитдина Гизятулловича Исянгулова, который приехал в Тюмень на два года раньше и был назначен директором Шаинской конторы бурения? Он так же, как и Сафиуллин, был башкиром, и заканчивали они один и тот же Уфимский нефтяной институт. Жили тогда нефтяники в двух старых пароходиках, которые еле доползли к берегу Конды из Тюмени. Назывались они — «Жан Жорес» и «Комсомолец». Памятные, исторические названия для старожилов Урая. Но самого Урая еще и в помине не было. В пароходиках находилось и общежитие, и штаб Исянгулова, и клуб, и столовая — всё вместе. Словом, и культурный и административный центр будущего города. А на берегу сколачивали бараки, балки, устанавливали вагончики, расчищали первую улицу. Буровые бригады башкирских мастеров Петрова и Шакшина, вооружившись топорами и пилами, расчищали строительные площадки в тайге. Именно они стали первыми строителями Урая. А кто перезимовал два раза — тот уже считался старожилом. Между этими буровыми бригадами устроили соревнование. Учитывались не пробуренные в глубь земли метры, а квадратные метры жилой площади; приз такой: кто больше построит жилья, тот получит первый буровой станок и право на почетное бурение скважины на берегу Конды.
Именно с Урая начал в сентябре 1965 года свое знакомство с Тюменским Севером Виктор Иванович Муравленко. Именно здесь когда-то поднялся первый фонтан сибирской нефти, тут было начало, исток великой нефтяной эпопеи. Самолет приземлился тогда на расчищенной площадке, среди тайги и болот. Поселок Урай за три месяца до этого уже получил городской статус. Уже стояли у причала краны, баржи, буксиры и два этих исторических пароходика. И даже отходили танкеры с первой шаимской нефтью. А Исянгулов показывал Муравленко «город»: коренастые брусчатые дома с крылечками, деревянные «восьмиквартирки», детсад, размещавшийся в приземистом бараке, где было полно игрушек, будущую школу, еще строящиеся магазины и клуб. Виктор Иванович отмечал что-то в своей записной книжке, беспокоился: не будет ли холодно зимой, хватит ли малышам овощей и фруктов? Затем поехали знакомиться с буровым хозяйством. Добраться туда можно было только на вездеходах — по болотной топи, через вывороченные корневища.
— Надо строить дороги! — сказал тогда Муравленко. — Будут дороги — будет и нефть. Дороги — вот тот кит, на котором мы выстоим.
А как строить на такой почве? Исянгулов погрузил шест в торфяную стлань. Он вошел легко, будто в воду. Но Муравленко знал, что существует рецепт строительства «болотных дорог». Делается это так: почву выторфовывают, заполняют пустоту песком, возводят насыпь, закрепляют бетонными плитами. Но где взять песок, щебень? Километр такой трассы стоит миллион рублей. Это огромные деньги. Ежели к каждой буровой прокладывать такую дорогу, то «черное золото» станет золотым, в буквальном смысле слова. Нерентабельно. И тогда вместе с Исянгуловым они придумали выход, взяв на вооружение советы местных охотников-ханты.
Дело в том, что подо мхом, под моховой стланью, лед долго не оттаивает, даже летом. Он лежит там, будто под периной, словно законсервированный. И было принято смелое и оригинальное решение: начать строить ледовые дороги, заставить лед служить нефти, соединить лед и пламя. Так родилась новая конструктивная инженерная мысль. Муравленко на буровой у Исянгулова интересовало всё. Вместе с мастерами Петровым и Ягофаровым он обошел и облазил всё хозяйство, допытывался, на какой глубине какую породу встретит долото, сколько времени может проработать инструмент, как обрабатывается глинистый раствор, какова мощность насосов. Буровики удивлялись: откуда начальник главка может знать такие мелочи? Но ведь он сам был одним из них и профессию эту не забывал никогда. Даже, казалось, молодел, когда поднимался на вышку, когда свежий ветер будто возвращал ему его юность. Разговор с Исянгуловым, с бригадирами шел профессиональный: о турбобурах и долотах, о бурении на повышенных давлениях, о мощности насосов, о том, что к концу пятилетки нужно дать 25 миллионов тонн нефти. И не было тут больше, казалось, ни начальников, ни подчиненных, а были одни единомышленники и соратники. Люди нефти.
Исянгулов с этого дня стал, без преувеличения, любимцем Виктора Ивановича (не любимчиком!). Просто они так встретились, словно знали друг друга давно, прошли вместе не одну буровую. Разница в возрасте у них была в шестнадцать лет, а сам Авзал (как сокращенно называли его друзья) относился к Муравленко с трогательной теплотой, даже критики не допускал в его адрес. Он болезненно реагировал, когда кто-то из недоброжелателей пытался отыскать у Виктора Ивановича недостатки. Говорил: «Разумеется, у каждого руководителя и человека есть свои слабости, но однозначно заявляю: недостатков, которые могли бы опорочить, у Виктора Ивановича не было. Бывают и такие редкие люди. Имею право это сказать, потому что был с ним очень близок, он не раз делился со мною своими сокровенными мыслями и чувствами. Не единожды Виктор Иванович приглашал меня к себе домой на откровенный разговор. Замечу, что жил он очень скромно, если не сказать бедно, несмотря на свои чины, звания и известность. Знаю, что в семье у него были случаи, когда еле сводили концы с концами. Зарплату он получал не намного выше, чем я, начальник УБР. А мне зарплата была установлена такая, чтобы она была ниже, чем у бурового мастера и бурильщика. Замечу, что в те времена, не то что сейчас, зарплата руководителей предавалась гласности». Это о многом говорит!
Исянгулов выполнил свои обещания перед Муравленко: и нефть дали с перевыполнением плана, и город Урай был построен, причем самыми ускоренными темпами: и дома, и механические мастерские, и котельные, и кузницы, и электростанция, и пекарни. А также клубы, детские сады, школы, гастрономы, кинотеатры. У коренастого, грузноватого, круглолицего Исянгулова оказалась незаурядная воля и мощный темперамент. Так уж получилось, что в 1966 году его судили за аварию на буровой (а в ответе всегда руководитель). Слава Богу, что избежал приговора (Муравленко встал за него горо