— Девон — нефть, — радостно присвистнул Алексей, начинающий кое-что соображать. — А юра — никак «Парк Юрского периода» Стивена Спилберга? С динозаврами.
— Ну, примерно, — кивнул дядя Коля. — Только о происхождении нефти ученые до сих пор спорят и к единому мнению прийти не могут. Одни говорят, что она растительного происхождения, другие — неорганического, третьи вообще выдвигают какие-то космические теории. Вопрос действительно сложный и открыт до сих пор. В Канаде, кажется, до-бурились до такого геологического пласта, где никакой нефти не должно было быть по определению. А она оказалась. Недра Земли таят в себе ничуть не меньше загадок, чем космос. Это настоящий кладезь, а ключик так просто не дается. И нефть всюду разная. На Уренгое, к примеру, очень вязкая, тяжелая в добыче. Такая же приблизительно на Русском месторождении, это чуть севернее. Там она похожа на нефтяное желе, мармелад. Ее нужно конденсатом разбавлять, что-
бы пробок в трубе не было. Нефтяникам нефть на Русском месторождении так и не далась. Работы были свернуты до лучших времен, но так до сих пор и не развернулись. Видно, «лучшие времена» еще не наступили. А на Уренгое как добывали, так и добывают.
Чишинов взглянул на часы, открыл дверь в подъезд.
— Я тебе еще не о всех муравленковских промыслах рассказал, время у нас есть. Если не совсем надоел, пошли ко мне, выпьем кофе, футбол без нас не начнется. Там и продолжим.
— Не надоел, — откликнулся Алексей. — Ты для меня сегодня, дядя Коля, сам какой-то здоровенный «геологический пласт» открыл. Я бы его так и назвал — муравленковским. Двенадцатый период развития земли, жизни.
— Ну, это ты хватанул! — засмеялся Николай Александрович, похлопав его по плечу. Но ему было приятно услышать такое. Значит, не зря всё, коли хоть один человек из «поколения пепси» вдруг начнет задумываться о великом прошлом своей страны. И не только о прошлом, но и о ее будущем.
Войдя в квартиру Чишинова, Алексей начал рассматривать старые, пожелтевшие фотографии на стенах, будто увидел их впервые. Впрочем, так оно в какой-то степени и было: прежде он не обращал на них никакого внимания. Ну, висят и висят, места много не занимают, хотя лежали бы лучше в семейном альбоме. А были на них изображены буровые вышки, трубопроводы, жилые вагончики в тайге, вездеходы на просеке, вертолет в небе. И люди, люди… Много людей: за работой и на отдыхе, на первомайской демонстрации и на приеме в Кремле, групповые снимки и индивидуальные. Все лица — энергичные и живые, радостные или сосредоточенные. Но не было среди них пустых, расслабленных, равнодушных. Словно все они принадлежали к какой-то особой касте, породе.
Пока дядя Коля заваривал кофе, Алексей продолжал разглядывать снимки и читал подписи под ними. «В бригаде Китаева». «Комсомольский десант в Западную Сибирь». «Дворец культуры «Нефтяник» — любимое детище В. И. Муравленко». «Планерка у нефтепровода». «Свадьба на Самотлоре». «Так начинался Нефтеюганск». «Ленинский субботник в Нижневартовске». «Три «кита» нефтегазового комплекса — Барсуков, Муравленко и Эрвье». «Первый приезд в Тюменскую область Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина». «Ветераны-нефтяники в Москве». «На Аганском месторождении». «Муравленко, космонавт Волынов, Щербина и Повх». «Байбаков и Муравленко». «Праздничная демонстрация в Сургуте». «На базе отдыха в Лебяжьем»… Много, очень много снимков, наверное, с полсотни будет. На некоторых из них, где-то на заднем плане или сбоку был запечатлен и Николай Александрович Чишинов — дядя Коля, совсем еще молодой, лет двадцати пяти — тридцати. Худова-тый, не то что сейчас, да и волос на голове побольше.
— Любуешься? — спросил Николай Александрович, внося в комнату поднос с чашками и кофейник.
— Изучаю, — ответил Алексей.
— Мне особенно нравится вот этот снимок, — сказал Чишинов, указывая на фотографию, где был изображен Виктор Иванович Муравленко, сидящий за широким, заваленным бумагами рабочим столом, почти нависая над ним, опираясь раскинутыми руками о столешницу. Взгляд глубокий, задумчиво-пытливый, волосы неприглаженные, жесткая складка у губ. И подпись: «Решать будем вместе…» — Многие фотографии прислали мне мои друзья, какие-то сам раздобыл, что-то сохранилось, — продолжил Николай Александрович.
— А семейные? — спросил Леша.
— Те — в альбоме. А здесь — моя молодость, зрелость, жизнь, работа.
— И главный кумир, — уточнил юный сосед.
— Главный образец для подражания, — поправил дядя Коля. — А на кого мне еще равняться, если я сам — нефтяник, бурильщик? Только на него. Других подобных величин в нашем деле нет и не было. Если бы, допустим, проводили парад нефтяников, то Виктор Иванович должен был бы по праву его принимать — на главной трибуне Мавзолея. Но это что! Сила его ума и обаяния была такая, что женщины-сотрудницы после комплиментов Виктора Ивановича… в шкаф входили.
— Как это? — не удержался от смеха Алексей.
— А так. В его кабинете в «Главтюменнефтегазе» рядом с дверью был встроенный в стену шкаф. Одного цвета с дверью. И ручка такая же. А Муравленко всегда женщине какой-нибудь комплимент скажет: и прическа у нее новая, и выглядит хорошо. Это, как правило, от чистого сердца, от души. А женщина раскраснеется, разволнуется и — вместо двери идет в шкаф. По ошибке. Постоянный секретарь и референт Виктора Ивановича — Галина Степановна Гаркавенко говорила, что такое происходило не раз. И смех, и конфуз, но было и такое! А фотографии эти — моя самая дорогая память… Пей кофе, остынет.
Они уселись перед выключенным телевизором. Часа через два по голубому экрану должны были забегать маленькие фигурки футболистов, ожить, начать радовать или огорчать миллионы людей по всему миру. Не оживут только те, кто был запечатлен на снимках за спиной Николая Александровича. И он, словно торопясь, боясь не успеть, опоздать куда-то, продолжил рассказывать:
— Все они — эти подвижники нефтяного дела — были людьми с мощной энергетикой. Вот что символично: и состояние души, и сама суть их работы — энергия. Ведь нефтедобыча — одна из самых энергоемких отраслей народного хозяйства. Всё взаимосвязано, а без энергетики и подобных людей не было бы и будущих гигантских промыслов. Но начинали-то там практически с нуля. В самой Тюмени в начале шестидесятых была лишь одна крошечная электростанция мощностью в 4 мегаватта. Работала на нуле. О единой государственной системе, отданной сейчас на откуп Чубайсу, тогда и речи не было. А как пробурить землю в глубь на полтора километра без постоянного источника энергии? Как построить железные дороги и новые города? Муравленко правильно говорил, что без энергетического обеспечения двигаться дальше нельзя.
Уже после 1965 года по его команде были подготовлены 13 энергопоездов. Они сплавлялись по Оби, Туре, Иртышу, Конде в основные места нефтедобычи — в Урай, Сургут, Нижневартовск, Стрежевой. Однако для этих поездов нужны были прочные фундаменты, дополнительные средства, новые решения. Тогда-то и появились быстромонтируемые электростанции на базе газотурбинных авиационных моторов. Эту почти «военную» операцию Виктор Иванович провел в наступательном темпе, с блеском. По его инициативе на авиационном заводе в Запорожье — вот что значит единый Союз, сейчас бы самостийники только палки в колеса вставляли — были изготовлены эти чудо-станции на колесах, которые могли работать на попутном нефтяном газе. Их доставили в Тюмень. Но там они надолго и застряли. Потому что железных дорог еще нет, а по воде вывезти нельзя — лед. Надо ждать начала навигации. Но время уходит. И Муравленко вновь принимает самое нестандартное решение. Он договаривается с начальником легендарного авиационного КБ, со знаменитым генеральным конструктором Антоновым.
Тюмень такого еще не видела: в город прилетают два мощных «Антея» и вывозят к месту назначения эти уникальные станции! «Чартерный рейс», как говорится. Самое интересное, что Виктор Иванович действовал с Антоновым напрямую, через голову Госплана и Министерства нефтяной промышленности. Пока стали бы согласовывать да утрясать — потеряли бы массу времени. А так поставили руководство уже перед свершившимся фактом. Он умел в самые драматические и ключевые моменты действовать без оглядки на высокое начальство.
— А я думал, что всё тогда было только «по указке», — сказал Алексей. — Инициатива-то наказуема.
— Ничего подобного, — ответил Чишинов. — Впрочем, бюрократы и перестраховщики были всегда, сейчас их еще больше. Кстати, первопроходцы Западной Сибири сегодня искренно не понимают, почему вопросы, которые в те далекие времена решались быстро и конструктивно, на уровне местных руководителей (например, в случаях разморозки труб, нарушений эксплуатации теплосистемы), теперь, в XXI веке, без конца мусолятся вечно жалующимися губернаторами. Нет той энергии, душевного горения, да и ответственности тоже особой нет.
Вспоминается такой случай — это к вопросу об инициативе. Понадобился срочно химреагент для растворов, очень редкий. Достать трудно — дефицит. Муравленко, вникнув в суть проблемы, просит своего референта Галину Павловну Запорожец соединить его по прямому проводу с министром химической промышленности Костандовым. Разговор происходит примерно такой. «Можете нам помочь с этим реагентом?» — «Сколько нужно?» — «Ну, тонн двадцать — двадцать пять». — «Сейчас выясню у своих сотрудников». Проходит минуты три. Министр отвечает: «Виктор Иванович, в стране этого реагента производится всего 25 тонн. Идет, в основном, на оборонку, для пропитывания специальных тканей, только для военных нужд». — «Очень тебя прошу», — говорит Муравленко. «Есть у меня резерв, тонн пять. Вот все, что могу дать», — сдается министр. «И на том спасибо!»
Вот пример того, как Муравленко решал вопросы — на любом уровне, быстро, не теряя времени на всякие согласования, не мчась ради этого в Москву и не стучась в высокие кабинеты. И в то же время никогда не забывая о людях, о их личных нуждах. Понадобилось как-то главному энергетику «Главтюменнефтегаза» Рослякову срочно лететь в Нижневартовск. А ситуация щекотливая, поскольку в Тюмени в это время как раз сдавали новый жилой дом, в котором Муравленко пообещал Рослякову «из своего резерва» одну из квартир. Из аэропорта главный энергетик позвонил Виктору Иванов