ет ковровые бомбежки Югославии, показав тем самым свое истинное лицо и реальное отношение ко всем подобным соглашениям и договорам.)
1976 год. Еще один триумф советских спортсменов — на Олимпиаде в Монреале (Виктор Санеев выиграл третьи Игры подряд, гимнаст Николай Андрианов завоевал 7 медалей). На зимней Олимпиаде в Инсбруке отличились наши фигуристы Пахомова и Горшков, Роднина и Зайцев. Были построены атомный ледокол «Арктика» и батискаф «Оса». Открылся новый университет в Нукусе. Среди литературных достижений можно назвать роман Распутина «Прощание с Матёрой» и книгу Астафьева «Царь-рыба» — сибирская тема в них приобрела мировое звучание. Фильм «Дереу Узала» получил «Оскара», а под самый Новый год на телевидении появился не подверженный старению хит — «Ирония судьбы, или С легким паром!». Правозащитника Владимира Буковского обменяли на арестованного в Чили лидера местных коммунистов Луиса Корвалана…
1977 год. В Советском Союзе была принята новая Конституция, четвертая по счету, названная в народе «брежневской». В ней говорилось о построении «первого в мире развитого социалистического общества», об «общенародном государстве», о «новой исторической общности». Была принята новая редакция Государственного гимна СССР, из которого были убраны слова о Сталине. Леонид Брежнев, оставаясь во главе партии, одновременно занял и пост Председателя Президиума Верховного Совета. Был построен новый атомный ледокол «Сибирь», а его старший брат — «Арктика» — впервые в истории мореплавания достиг Северного полюса, пробившись через вечные льды. В Ростовской области пустили первую очередь завода «Атоммаш», а в Москве открыли Онкологический центр. Был налажен серийный выпуск первого советского гражданского джипа — «Нива». На Крайнем Севере ученые обнаружили внутри ледяной глыбы хорошо сохранившееся тело мамонтенка, возраст которого составлял 40 тысяч лет. На ВДНХ прошла I Международная книжная ярмарка. В Театре на Таганке поставлен спектакль «Мастер и Маргарита». В Прибалтике состоялся первый в стране фестиваль дискотек. На экраны вышли «Древо желания» Тенгиза Абуладзе, «Неоконченная пьеса для механического пианино» Никиты Михалкова, «Восхождение» Ларисы Шепитько (она потом трагически погибнет в автокатастрофе).
Этот год станет последним и в жизни выдающегося деятеля советской нефтегазовой промышленности Виктора Ивановича Муравленко.
Двенадцать лет, в течение которых он возглавлял «Главтюменнефтегаз», были у него самыми интенсивными и насыщенными: ни минуты покоя. Всегда в движении, в неустанном поиске лучших оптимальных решений, он даже ходил так быстро, что за ним едва поспевали подчиненные, — об этом хорошо знает его постоянный помощник и референт Галина Павловна Запорожец, проработавшая в «Главтюменнефтегазе» с самого его основания до ликвидации. Кто, как не она, может дополнить психологический и личностный портрет Виктора Ивановича Муравленко? Ведь у нее, образно говоря, хранились ключи от всех «тайн мадридского двора», она была ближайшим доверенным лицом руководителя главка, надежным тылом, своеобразным «серым кардиналом при короле». Ведь даже вся почта, приходившая в главк на имя Муравленко, минуя обязательное вскрытие и регистрацию в канцелярии, попадала именно к ней. Она поставила дело так, чтобы посторонние не совали свои длинные носы в личную переписку Виктора Ивановича. Муравленко отдал ей гербовую печать главка и два факсимиле — свое и Филановского, главного инженера; она последней визировала и подписывала все документы. За ней оставалась вся входящая и исходящая документация, она распределяла ее на исполнение по замам и осуществляла контроль.
Практически все поручения Муравленко проходили через нее, она же должна была и проверять их выполнение. Словом, держала руку на пульсе всего «Главтюменнефтегаза». Труд этот, ответственный и напряженный, оказался Галине Павловне под силу — была личностью яркой, талантливой, красивой женщиной, умным и образованным человеком. А кроме того (что немаловажно), верила в Бога. В то атеистическое время это все-таки было большой редкостью. Но, думается, при Муравленко обязательно должен был находиться человек, исповедующий Христа. Думаю, и сам он в глубине души был «у врат Церкви». Ведь все творимые им дела, отношение к людям, к близким, сам образ жизни — всё это было пронизано христианским смыслом, заповедями любви и добра. Можно быть человеком не воцерковленным, но оставаться таковым внутри себя. Жить нравственно, отдавать себя общему делу, как делал это Муравленко. А многие ли нынешние (да и недавние) руководители государства, стоящие напоказ в храмах во время церковных праздников, исполнены подобной же заботой и любви к собственному народу? Для них это всего лишь мода, пиар, но не суть жизни.
Однажды Виктору Ивановичу «подсказали», что Запорожец не член партии. В общем-то, для работы на таком уровне это было недопустимо, хотя и «не преступление». Муравленко пригласил Галину Павловну в кабинет (там уже сидел Крол, его заместитель) и сказал, что сейчас они с Матвеем Марковичем дадут ей рекомендации, а от нее требуется лишь написать заявление для приема в партию. Надо заметить, что членство в партии давало ощутимые блага и преимущества. Многие из кожи лезли, лишь бы получить заветную красную книжицу.
Запорожец стала приводить аргументы, напомнила, что у нее и муж, и мама — партийные, и этого, мол, достаточно. Доводы Виктора Ивановича и Крола не убедили. Тогда она сказала, что верит в Бога. А это уже был аргумент повесомей, с марксистской идеологией шел вразрез. (Хотя многие коммунисты, как ни странно, были действительно искренно верующими людьми, особенно на фронте.) На следующий день Муравленко предпринял еще одну попытку переубедить Запорожец. Он дал ей почитать «распечатку» брошюры Фридриха Ницше «Антихрист». Она была вся в карандашных пометках Виктора Ивановича, видно, и сам он читал ее очень внимательно. А в работе этой проводятся мысли, созвучные с идеей Достоевского: если Бога нет — тогда всё позволено. Куда, к какому нравственному, мировоззренческому, цивилизационному кризису приводят подобные «теории», мы знаем.
Следует сказать, что подобная литература для широкого пользования была запрещена, кроме диссидентов, с нею могли ознакомиться лишь люди высокопоставленные, но кто из руководителей подобного ранга вообще находил время на чтение? А Муравленко интересовался и этим. Через несколько дней он спросил у Галины Павловны: ну как, не передумала? Запорожец ответила еще более решительно: нет! И Виктор Иванович навсегда закрыл тему «о пополнении рядов Коммунистической партии еще одним членом». Через несколько лет при встрече с иностранной делегацией Муравленко, представляя своего референта, говорил:
— Вот мой помощник, она знает всё, но — не член партии.
Заморские гости дивились и, наверное, не верили: они ведь тоже считали, что все в Союзе сплошь большевики, чекисты и безбожники, — их пропагандистская машина работала похлеще советской.
А Галина Павловна «в ответ» подарила Виктору Ивановичу на день рождения альбом с рисунками датского карикатуриста Бидструпа, очень популярного в то время. Мало того, что рисунки были действительно смешны и забавны, — в творчестве Бидструпа отчетливо прослеживались и грустные нотки, особое внимание к одиноким и беззащитным людям, то есть был некий нравственно-философский стержень. И он полностью совпал с внутренним миром самого Муравленко. Ведь он также был, несмотря на всю свою общительность и коммуникабельность, энергичность и подвижнический энтузиазм, в какой-то степени и одиноким, и беззащитным. Просто не допускал, чтобы это вырывалось наружу. А альбом Бидструпа держал в столе в своем рабочем кабинете, часто вынимал, рассматривал рисунки и смеялся. Как говорит Галина Павловна, «с чувством юмора у него было все в порядке, смеяться мог, как ребенок, до слез». Вот эта сохраненная «детскость», чистота чувств, возможность искренно удивляться и радоваться миру — тоже редкое качество человека, делающее его всегда молодым, не стареющим в душе.
Будучи родом из Витебска, Галина Павловна оказалась в Тюмени в пятидесятых годах, одно время работала преподавателем в Ханты-Мансийске. До приезда Муравленко занималась буровым оборудованием в «Тюменнефтегазе» — предтече главка. Но с Виктором Ивановичем познакомилась во время командировки еще в Москве, у министра Шатина. Случайно, в общем-то. В Тюмени тогда уже ждали нового «большого начальника», гадали, кого пришлют. Говорили: если приедет Муравленко, то небо с овчинку покажется, «уж больно строг мужик». Привыкли к тишине и покою, как в омуте. Но прибыл именно Муравленко. И завертелось. С его приездом сутки стали намного короче. Аппарат главка формировался быстро и только высококвалифицированными кадрами.
Виктор Иванович поначалу привез с собой лишь главного бухгалтера — Владимира Игнатьевича Деринговского. Затем появились Крол, Павлов, Филановский, Сафиуллин, Постнов, Коломацкий. У последних троих был опыт работы на Кубе, в Китае, в Индии. Среди первых руководящих сотрудников главка — Шаевский, непререкаемый авторитет у геологов, Цимберов и Голдырева, отвечавшие за заработную плату, главный энергетик Росляков, Кленова, занимавшаяся комплектацией объектов, финансист Кин, «твердый фундамент главка», Межлумов, Осинцев, Платонов. В скором времени аппарат стал насчитывать 225 человек.
Сам Муравленко говорил: «Через день после приезда я уже знал экономику объединения — то есть освоение денег по направлениям. Понимал, что нет жилья и ехать с семьями некуда, но дело шло к зиме, грузы на зимник уже формировались, и упустить этот момент значило упустить год работы, что было непозволительно. Спасибо ребятам, приехали быстро. Филановского поселили в отведенную мне квартиру, а мы жили в гостинице 'Заря». Хорошее было время: 24 часа в сутки — работа. Обсуждали, решали, планировали…»
Будучи хорошим психологом, Виктор Иванович знал, что для человека самое страшное — это потерять доверие, стать изгоем, а для руководителя это особенно недопустимо. Основой его управления людьми было именно доверие, и все также дорожили этим. Аппарат главка Муравленко считал своей семьей, говоря так: «Это элита нефтяной промышленности». В числе самых первых в главке оказалась и Галина Павловна Запорожец. Когда Муравленко предложил ей совместную работу — в должности помощника, она сначала как-то даже опешила: «А что я делать буду?» Виктор Иванович ответи