— Сейчас это слово, дядя Коля, приобрело зловещее значение, — вставил Алексей. — Сразу вспоминается «семья» Ельцина.
— Тьфу, тьфу, тьфу! — замахал руками Чишинов и перекрестился. — Не к ночи будет помянут. Сгинь, нечистая сила!.. Нет, у нас была семья бессребреников, людей здоровых душой. А если Виктор Иванович и был ее «крестным отцом», то только в самом лучшем, духовном смысле слова. Его, между прочим, безгранично уважал Иосиф Кобзон, часто приезжал в Тюмень, поскольку очень любил сибирских зрителей, и они его тоже. И всякий раз по приезде обязательно встречался с Виктором Ивановичем, любил с ним посидеть, поговорить, попить чайку. Он и теперь, когда бывает в Тюмени, всегда навещает его могилу на кладбище. А ведь однажды чуть не погиб там, на гастролях.
— Как это? — заинтересовался Алексей.
— Дело было… не помню, в каком году, где-то в конце шестидесятых. Но Самотлор уже бурно развивался, — начал рассказывать Чишинов. — Кобзона ждали всегда, из Тюмени он летал в разные города: Нефтеюганск, Сургут, Нижневартовск, — а еще на новые месторождения, где тоже устраивали концерты. Муравленко понимал, что буровикам, рабочим нужна духовная пища, они страдали без телевидения, кино, музыки. А когда на дальнее месторождение прилетает известный артист из Москвы и выступает непосредственно ради них, чумазых и уставших после смены, — это дает людям мощный эмоциональный заряд, подпитку. Как-то раз после концерта приходит Муравленко к Кобзону за кулисы, открыли шампанское. «Куда теперь?» — спрашивает Виктор Иванович. «Домой», — отвечает Иосиф Давыдович. «А можешь на пару недель задержаться? У меня там геологи…» — «Но со мной коллектив, ансамбль», — говорит артист. «Вот и хорошо, с ансамблем и полетишь. Передай своим ребятам, что я вам буду платить в два раза больше, чем по тарификации, потому что условия там, предупреждаю заранее, очень тяжелые».
И они сделали несколько вылетов прямо в геологические партии. Инструменты подключали прямо к работающему двигателю вертолета, концерты давали на буровых, нередко всего для 15–20 человек. Но Муравленко считал, что в этом-то и заключается главная ценность: чтобы каждый геолог и буровик знал: артисты прилетели в такую даль именно ради него. А вот на обратном пути произошел почти трагический случай. Кобзон с ансамблем выступил еще в Салехарде, потом пошли к самолету. Их было всего несколько человек. Пилоты в Ил-14 обомлели, спрашивают: «А что, больше пассажиров не будет? Это из-за вас-то всего и лететь?» — «Так получилось», — извиняется Кобзон. Он еще не знал, что летчики так разозлились «на этих пижонов, которым выделили отдельный самолет», что решили в отместку не включать в салоне отопление. А температура за бортом — минус сорок. И в салоне почти такая же. Пассажиры могли попросту замерзнуть, привезли бы одни ледышки. Так, собственно, чуть и не случилось, Кобзон по приезде не сдержался, позвонил Виктору Ивановичу, пожаловался, что они чуть жизни не лишились из-за этих летчиков, которые всё сделали специально.
— И? — спросил Леша.
— Муравленко вскоре прислал Кобзону копию приказа, что летчиков-разгильдяев уволили из отряда. Хорошо, что всё обошлось тогда, а то бы ты сейчас песни народного артиста не слушал…
— А я всё равно других «народных артистов» слушаю: Гомана, Подольскую, Билана, Стоцкую, — сказал Алексей. — Катю Лель, Глюкозу.
— Глюкозы у тебя в мозгу маловато, — посетовал дядя Коля и продолжил: — Можно сказать, что Нижневартовск — это Тюменский край в миниатюре. И надо было не только качать нефть, развивать инфраструктуру, но не забывать и о коренных жителях — национальных меньшинствах. Была разработана программа по улучшению их социально-бытовых условий. За каждым национальным поселком закрепили коллективы нефтяников, геологов, строителей, которые возводили жилье, дороги, объекты соцкультбыта, подводили электроэнергию, помогали орудиями труда и инструментами. Участвовали в национальных праздниках, знали их традиции и обряды. В Нижневартовске, кстати, начинал свою трудовую биографию сын Виктора Ивановича — Сергей. В его работе и жизни были свои сложности, связанные, прежде всего, с фамилией.
— Почему?
— Фамилия Муравленко была как знак качества, она сама по себе приковывала повышенное внимание окружающих. Попробуй-ка, поноси ее, чтобы не уронить! Сергей находился, говоря образно, словно под увеличительным стеклом. Все как будто пристально следили за ним и ждали: вдруг оступится, сделает что-то не так. Но младший Муравленко таких «ожиданий» не оправдал. Работал не просто как все, а вдвое лучше, соответствуя той высокой планке, которую поднял для него отец. Стал комсомольским лидером. А сколько отпрысков больших начальников скатилось вниз! К примеру, сын нашего сибирского академика Трофимука просто спился и бесследно исчез. Эти бездарные дети получали должности и материальные блага только за счет своих родителей, быстро проматывали их и вылетали «в трубу». Как в басне Крылова «Стрекоза и Муравей». Вот Сергей был именно Муравьем, не только по отношению к труду, к жизни, но и по своей знатной фамилии.
— И что, Виктор Иванович так уж и не помогал никак своему сыну? — недоверчиво спросил Лёша.
— Он, безусловно, волновался за него, — ответил Чишинов. — Ведь Сергей оставался последним, Валерия к тому времени уже не было. Виктор Иванович постоянно интересовался его делами, но справедливо считал, что Сергей должен пройти все низовые ступени, проявить свои профессиональные и личностные качества. Никогда ему не протежировал. Не было такого случая, чтобы Муравленко-старший торопил начальника Сергея — Кузоваткина с продвижением того по служебной лестнице. Только после смерти Виктора Ивановича Сергей стал главным инженером, начальником НГДУ, генеральным директором ПО «Юганскнефтегаз», а потом — председателем совета директоров нефтяной компании «ЮКОС». Но все это уже было в другие годы. Однако видится здесь не только семейная традиция, но родовые гены. Будь жив Валерий, он, не сомневаюсь, тоже достиг бы больших высот в нефтяной отрасли. Одно исчерпывающее слово — «Муравленко», оно много значит.
Николай Александрович подошел к столу, взял один из своих черновиков и, полистав, продолжил:
— Хочу привести тебе слова самого Сергея Муравленко о том времени. Он чувствовал свою ответственность, никогда не хотел подводить ни отца, ни Кузоваткина. Считал, что производственные показатели — это одно, а отвечать за воспитательный нравственный, духовный климат в коллективе, за быт и досуг — это совсем другое. Это был именно мурав-ленковский настрой, стиль и ритм жизни. Вот, слушай: «Ребята были счастливы тем, что у них отличная, нужная стране работа. Тогда мы были очень молоды и за здоровьем не следили. Однажды в сорокаградусный мороз прорвало нефтепровод. Вырыли котлован. Нужно было залезть туда и закрыть задвижку. Витя Таут разделся, нырнул в холодную нефть и закрыл. Никому тогда не надо было приказывать. На сутки нужно было оставаться, на двое — оставались. Никто не роптал. Был подлинный подъем… И я сам позже почувствовал, что стал намного сильнее физически, приобрел опыт. Работал как вол и при этом получал огромное удовлетворение. Именно на КСП — комплексном сборном пункте по подготовке нефти и газа — я сформулировал цель жизни: посвятить себя нефтяной отрасли, продолжить дело отца». И всей своей последующей жизнью и работой Сергей Муравленко доказывал свою профессиональную и личностную состоятельность, свое право носить известнейшую фамилию. И несет ее с честью.
А рядом с ним в Нижневартовске в то время жили и трудились такие замечательные люди, о которых просто нельзя не вспомнить. Ведь этот город действительно стал символом воплощения идей Виктора Ивановича Муравленко. По его настоянию Совет Министров СССР утвердил генеральным застройщиком Нижневартовска Министерство промышленного строительства. При самом активном участии Муравленко в Нижневартовске не только решалась острейшая проблема жилья, но и были построены кинотеатр, детская школа искусств, стадион, гостиница, пансионат нефтяников. Можно с полным правом сказать, что Нижневартовск — это живой памятник Муравленко.
Школу Муравленко прошли и выдержали временем и сегодняшние «нефтяные генералы», президенты и председатели советов директоров — Городилов, Богданов, Вершинин, Путилов, Филимонов, Алекперов, Медведев, Сивак, Маричев, Отт и другие. Они — его ученики и продолжатели его дела. А из нижневартовцев нужно непременно назвать Бахилова, Абазарова, Кузоваткина, Пикмана, Малинского, Михайлова, Шереметьева, Москаленко, Рыкуна, Исянгулова, Хлюпина, Дунаева, Луценко, Мазура… Да просто перечисление одних фамилий займет целый том. А о каждом хотелось бы сказать что-то важное.
— Ну и скажи, — посоветовал Леша. Они так увлеклись, что совсем забыли о времени. Произошло нечто странное — то, чего с таким напряжением ждали весь день, — как-то забылось и отодвинулось на второй план. Прошлое заслонило собой футбол. Жизнь победила Игру. Это была та самая «магия» Муравленко и его времени…
— Вот сегодня в сознание людей намеренно вбивается стереотип, что во всех проблемах виноваты коммунисты, — продолжил Николай Александрович. — Но именно коммунисты были на самых трудных участках освоения тюменской земли. Что, Муравленко разве не был коммунистом? Или Кузоваткин, Телепнев, Чирсков, другие преданные своему Отечеству люди? Таким был и Василий Васильевич Бахилов — фронтовик, командир огневого взвода зенитной батареи, коренной сибиряк, родившийся в Ишиме. Его было за что уважать — своей порядочностью, надежностью в работе и жизни он резко выделялся среди иных чванливых партработников, не терпел имитаторов и подхалимов.
Сначала он работал в Ханты-Мансийском окружкоме, потом его избрали первым секретарем Сургутского райкома партии. Под его руководством осваивалась и обустраивалась югорская земля. Тогда седьмая пятилетка была именно пятилеткой геологоразведчиков. Один за другим открывались новые месторождения — Шаимское, Усть-Балыкское, Мегионское, Правдинское, Самотлорское. Василий Васильевич сам исходил по бездорожью сотни километров. Он не давал никому расслабиться, настойчиво требовал выполнения порой невыполнимых решений, мобилизовывал все имеющиеся ресурсы