Отрывок из интервью менеджера КИНО О. Толмачева.
Газета "АТВ". Харьков, апрель 1991 г.
Эта встреча произошла после второго концерта в Ташкенте ленинградской группы КИНО. В раздевалке бесславно сгинувшей хоккейной команды "Бинокор" ведущий "Рокодрома" задал несколько вопросов лидеру КИНО Виктору Цою. Остальные "киношники" в беседе почти не участвовали, хотя отдыхали здесь же — в промокших черных рубахах, уставшие, но откровенно довольные приемом ташкентцев.
— Видите ли, Виктор, я сильно сомневаюсь, что вам встречалась газета "Комсомолец Узбекистана", но, может быть нам будет приятно узнать, что "Группа крови" в течение полутора лет лидировала в нашем хит-параде, а по итогам года ни названы лучшим композитором.
— Это действительно приятно, спасибо. Хотя, честно говоря, я без особого внимания слежу за этим. У нас ведь как составляются хит-парады — по письмам, верно? Тут навряд ли может быть полная объективность, кто-то напишет, а кто-то нет. В стране система абсолютно не налажена.
— За рубежом иначе?
— Конечно. Там четко подсчитывают количество проданных дисков, это же главный критерий популярности.
— А как вообще за рубежом?
— Внешне — красиво. А по работе — классно, профессионально, интеллигентно. Мы были в Штатах, во Франции, в ФРГ. Записывались, общались. Это отличная школа.
— Три года назад на вопрос — какая ваша любимая группа, Борис Гребенщиков ответил: КИНО. Он много помогал ним вначале. Вы, видимо, были близки. Как теперь, после и во время его американских экспериментов вы относитесь к Борису? Он ведь сильно изменился.
— Понимаете, я не могу его ни судить, ни оправдывать. Он занимается своим делом, я своим. Он выбрал себе дорогу, что ж… И вообще мы редко видимся, теперь каждый сам по себе.
— Два года КИНО почти не было слышно. Что за "пропадание"? Каникулы? Отдых?
— Нет, нет. Поиск был. Надо было спокойно обмозговать, как жить дальше. Я поехал в Казахстан, снялся в фильме "Игла"…
— Кстати, что это за тенденция — один за другим рок-н-ролльщики уходя в кино? Кинчев, Сукачев, Мамонов, Цой, Гаркуша, Бутусов… И почему именно кино?
— Это не тенденция. И не уход. Тот же поиск. Кинематограф — чрезвычайно интересное искусство, совершенно по-новому раскрываешься. Этот поиск не обязательно в кинематографе. Поэзия, музыка, живопись, театр — в комплексе наших увлечений. Мы все люди разносторонние.
— Гребенщикова, я слышал, упрекали в том, что он оставил своих музыкантов буквально без средств. Вам не было таких упреков?
— Нет. Мы же постоянно выступали с концертами. Правда, реже, чем обычно, но все же.
— Когда вышел последний альбом КИНО, я позволила себе поделиться с читателями некоторыми мыслями. Речь шла о том, что Виктор Цой и его команда по прошествии двух лет признали несостоятельность идей "Группы крови", что два года взросления привели к осознанию наших реалий. В этом не было ошибки?
— Нет, все верно. Вспомните 1987 год. Надежды, оптимизм, все только начиналось. Но голый оптимизм, оптимизм без поддержки, оптимизм ради оптимизма — для глупцов. И поневоле становишься пессимистом. Я не думаю, что новый альбом дотянет до популярности "Группы крови", но он ближе мне сегодняшнему.
— И тем не менее вы включаете в программу хит тех времен — "Мы ждем перемен"…
— А разве это не говорит лишний раз о том, что перемены заставляют себя ждать?
— Но почему же не были спеты "Печаль", "Странная сказка"?
— Здесь другое дело. Мы ведь впервые в Ташкенте и не знаем, что ташкентцы слушают. В программе больше известных вещей, так концерты строят повсюду. Впрочем, за игра, наверное, что-то добавим, что-то уберем. Посмотрим.
— Виктор, вот вы сказали, что теперь каждый сам по себе, и это грустно. А возникает у вас тоска, ностальгия по временим "Камчатки", по тем временам, когда все были бедны, но едины?
— Порой она не дает покоя, эта тоска. Мы все изменились, и не всегда в лучшую сторону. Теперь мы получаем за концерты хорошие деньги, имеем возможность записываться на Западе, у нас хорошие инструменты и самые большие залы… Жизнь идет вперед. Мы многое обретаем. Но в этом движении все время приходится что-то оставлять, чем-то жертвовать. Правда, мы пожертвовали слишком многим.
— Сегодня под фоняк будете лабать?
— Обижаешь.
— А как тебе вообще эти ребята? (Группа "Сухой лед").
— Не скажу.
— Чтобы не обидеть? Очень редко у нас бывает что-то подобное. Или все обходят наш город стороной?
— К сожалению, не все зависит от нас. Если бы мы могли ездить куда хотим…
— Вы съездили в Америку?
— Что Америка? Там полно таких. Мы еще не все сказали здесь.
— Я уже второй раз сюда пришел.
— Нравится?
— Вообще-то, я не в восторге. Во времена "Детей проходных дворов" было лучше. Да я не отношусь к фанам, так что на куски тебя не раздеру. Просто нравится хорошая музыка.
— При чем тут фаны? Пусть бесятся, если хочется.
— Ты называешь себя "Новым романтиком". Почему же вы исполняете на концертах только новые песни, у которых также много противников, как и сторонников? Ведь в тех же "Алюминиевых огурцах" было гораздо больше "романтики", чем в "Звезде"…
— Начнем с того, что я себя никем не называю, я просто пишу то, что мне приходит в голову. Да и потом на вкус и цвет…
— Понял.
— А если серьезно, очень трудно составить хорошую программу. Меньше всего хотелось бы выйти и петь все, что взбредет в голову, даже если это кому-то нравится. И кто может сказать, что вот это — романтизм, а это — нет?
— А как тебе жизнь артиста? Разъезды, гостиницы в чужих городах, никакой личной жизни…
— Ты знаешь, что-то в этом есть. Но иногда так устаешь, что утром не хочется открывать глаза.
— "Весь мир идет на меня войной"?.. Тебя прельщает амплуа кинозвезды? Все-таки, "Масса", "Игла"… Будет ли что то еще?
— Видно будет.
И.Серебряков. "Черная Суббота".
Запорожье. 4 октября 1990г.
Вы, наверное, не опубликуете это письмо, так как подобных приходит очень много. Но я верю и надеюсь! Понимаете, я влюблена. Да-да! Но я влюблена не как другие мальчишки и девчонки. Он — моя звезда, мой кумир, моя любовь. Он это Виктор Цой. Не могу забыть его! Где ты, моя любовь, мой Виктор Цой??? Откликнись, заклинаю! Дорогая редакция! Опубликуйте мое письмо, может быть Он прочитает когда-нибудь его! Не могу сдержать слез. Отправляю это письмо с надеждой. С огромной надеждой. Дайте мне его адрес! Умоляю! Иначе я умру!
Ю.К.
— Виктор, сколько тебе лет?
— Вообще-то двадцать восемь. Зачем тебе это?
— Мне, в принципе, ни к чему, а вот женщины интересуются.
— Вот как?
— Да. Еще есть вопрос насчет семейного положения. Или это тайна?
— Да нет. Никакой тайны. Я разведен.
— Ну, тогда для полной ясности и гласности сообщи пермским почитателям твоего таланта свой ленинградский адрес и номер домашнего телефона.
— С удовольствием… Адрес — Ленинград, Главпочтамт, Цою, до востребования. Телефона, увы, нет.
— Большое спасибо. А как тебе Пермь, ты, все-таки, впервые здесь.
— Да, впервые. Город — нормальный советский город. Огромный, грязный, угрюмый, нищий, безликий, некрасивый.
— Сколько эпитетов. А Ленинград — лучше?
— Лучше. Но ненамного. Та же угрюмость, нищета. "Великий город с областной судьбой", — какой-то поэт сказал. Не помню, какой, но попал в точку.
— Ты коренной ленинградец?
— Да.
— А твои предки?
— Господи, да кореец я! Неужели непонятно?!
— Имеешь ли ты какие-нибудь связи со своей исторической родиной?
— Никаких. Языка не знаю, буддизмом не увлекаюсь. Ношу майки производства КНДР, дома свой видик "Самсунг". И все.
— Ситуация в Северной Корее тебя интересует? Культ "великого вождя" Ким Ир Сена и прочее?
— Ты знаешь, я вообще-то достаточно аполитичен, но за тем, что происходит в Северной Корее я немного слежу. Это — ремонт сталинизма, торжество коммунистических идей в их самой гнилой интерпретации с добавлением восточной зауми ввиде "идей чучхе".
— Хочу задать очень тривиальный вопрос: над чем сейчас работаешь и каковы твои творческие планы. Можно?
— Нельзя.
— Почему?
— Потому что он действительно очень тривиальный.
— Что ты хочешь сказать своим творчеством?
— Именно то, что говорю своим творчеством.
— Каковы твои творческие симпатии?
— Их очень много, всех не упомнишь.
— А среди западной музыки?
— "Битлз".
— Среди советской?
— Кое-кто из земляков-ленинградцев.
— "Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома, вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе"… Это про Кинчева и Гребенщикова, не так ли? Как ты к ним относишься?
— По разному. Борис Борисыч — мой крестный папа, человек высокой культуры и нравственности.
— А Кинчев? Ты с ним открыто конкурируешь?
— Мои личные отношения с Костей тут не при чем. Я не понимаю лозунгов типа "Мы вместе!", "Народ и партия — едины!", "Плечом к плечу!". Все это, особенно, если настойчиво навязывается, лишь усиливает человеческую разобщенность.
— Ходят упорные слухи, что тебя с Гребенщиковым выдвигали в народные депутаты России.
— Откуда ты это взял?
— Из некомпетентных источников.
— Чушь какая-то! Я и БГ — депутаты? Придумают тоже… Политика — это большая грязь и большое вранье, кроме того, у меня нет шансов на политическую карьеру, несмотря на все мое пролетарское происхождение и длительный стаж работы кочегаром котельной на твердом топливе.
— А интересно, кто сейчас на твоем месте в той знамени той "Камчатке"?