— А как вы вообще относитесь к нашему государству?
— А что, обязательно нужно как-нибудь относиться? Честно говоря, никак. Я о нем вспоминаю только тогда, когда сталкиваюсь с очередной трудностью или глупостью. Я живу не в государстве, а на территории, где говорят на одном со МНОЙ языке, и где я иногда понимаю, как мне надо жить.
— Сильно ли вы изменились с тех пор, как были кочегарим?
— Сильно. Внешне. А так… Думаю, ничего ценного в себе и не потерял и ничего дополнительно плохого не приобрел. Если вообще говорить о том, что для меня изменилось, я просто больше стал видеть людей. Видеть, но не общаться. Если бы и допускал до себя все то, что меня сейчас окружает, тогда, наверное, изменился бы, попал в какую-то зависимость от людей и обстоятельств. Но я достаточно свободолюбивый и романтический молодой человек. Не люблю ни от кого и ни от чего зависеть — ни в настроении, ни в быту, нигде.
— Когда что-либо вспоминаю, то неизбежно даже плохое приобретает теплые оттенки. Не жалеете о том "камчатском" периоде?
— Почему-то не могу вспоминать с теплом ни безденежье (я ведь в кочегарке не из-за романтики работал), ни единственную пару почти приличных штанов. Люди, с которыми связано все хорошее того времени, не изменились. Они стали другое петь, говорить, но в сущности это их мало изменило.
— Часто в жизни вы испытываете ощущение неловкости или неудобства?
— Ну я не знаю. Жизнь у нас вообще-то такая, что если все вокруг себя замечать, на все обращать внимание, то постоянно только и будешь испытывать чувство неловкости и неудобства.
— Как вы относитесь к мысли М.А.Булгакова о том, что человек не может строить свое будущее, ибо оно зависит от случайностей?
— …Какая-то дура разольет подсолнечное масло на рельсах, а какой-нибудь козел поскользнется, свалится под трамвай, и ему отрежет голову. Планы на завтрашний день — удел либо очень ограниченных людей, думающих, что они в состоянии изменить эту жизнь, либо огорченных, обездоленных, которые подозревают, что сегодняшний день плох, потому что он сегодняшний. Может быть, я излишне категоричен.
— Почему вы так не любите вопросов о личной жизни?
— Каждый человек, если он не извращенец, этого не любит. Когда у меня не будет возможности петь, я займусь зарабатыванием денег рассказами о себе и близких.
— Режиссер Сергей Соловьев очень тепло высказался о вашем участии в работе над фильмом "Асса". Как вы относитесь к этой соловьевской картине и к его последней работа "Черна роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви"?
— "Черную розу" я просто не видел. А "Асса"… Нормальный фильм. Он мог бы быть еще лучше, если бы был покори че. На мой взгляд, он затянут. Некоторые считают, что работой над этими фильмами Соловьев изменил самому себе, стал работать на потребу массовым вкусам. Насчет последнего не знаю, но себе он не изменил. Я смотрел только одну его "доассовую" работу. Про голубя…
— "Чужая Белая и Рябой".
— Ну да. Один и тот же художник, со своим стилем. Одно другое дополняет. Просто это для некоторых непривычно. Соловьев изменил не самому себе, а тем, кто привык к его картинам, которые он снимал раньше.
— У вас, насколько я знаю, были очень хорошие отношения с Борисом Гребенщиковым. Он был продюсером первого альбома КИНО — "45". Как вы общаетесь с ним сейчас и что можете сказать по поводу его нынешнего творчества?
— Мы сейчас очень редко видимся, но отношения у нас пo-прежнему нормальные. Что же до его теперешнего творчества… Я лучше воздержусь от оценок. У нас в общем-то принято говорить друг другу (я имею в виду не только Гребенщикова) свое мнение о песнях. Но только в лицо, а не за глаза. Тем более, не хочу выносить свое мнение на публику, которая не знает, что сейчас творится внутри человека, о чем он думает.
— Как вы относитесь к богу?
— Как к богу и отношусь. Это не кумир и не повальный ценитель. Это Бог, и к нему неуместно применять обычные наши эмоции.
— Вы в состоянии сделать что-нибудь такое, чего в принципе вам делать не хочется, а надо бы для поддержания имиджа "звезды"?
— Вряд ли. Только если по очень большому редкому счету. Честно говоря, я не люблю делать насилие над собой.
— Виктор, вы хотели бы родиться и жить в Архангельске?
— Ну, нет! И не потому, что мне не нравится Архангельск. Я и города-то толком не видел. Просто если уж я родился в каком то другом месте, то почему, какой смысл хотеть чего-то иного?
— Почему? Такой милый город — сиренька вот зацвела к концу июля, тротуары деревянные, река красивая…
— Ради бога. Я этого не видел, но это вряд ли что-либо изменило. Зачем это?
— А почему вы не посмотрели город? Он, на мой взгляд, яркая индивидуальность. Не было возможности?
— Ну. Наверное, не было желания. За последний месяц это уже не помню какой по счету гастрольный город. Сил не хватит разглядеть каждую индивидуальность. Особенно, если это носит не развлекательный, а познавательный характер и связано с каким-то душевным расходом.
— Вы боитесь смерти?
— Ну… Вы почему-то задаете вопросы, которые меньше всего меня волнуют.
— Это от юношеской черствости.
— Проще бояться жизни.
— Даниил Хармс как-то сказал: "Ненавижу людей, которые способны проговорить более семи минут подряд". Продолжая тему разговорчивых критиков, хочу вас спросить, как вы относитесь к словоохотливым людям?
— Нормально. Этим людям, наверное, очень надо высказаться. Скорее всего, это где-то очень обиженные, а может, униженные люди. Нормально отношусь, я-то человек мало общительный, поэтому могу слушать и молчать. Или делать вид, что слушаю. Или вообще не реагировать.
— Что вы любите читать, слушать?
— Ну, не знаю. Читать последнее время люблю что-нибудь психофизическое…
— Это нечто вроде Фрейда?
— Приблизительно. А еще фантастику и детективы. Очень люблю. Слушаю исключительно развлекательную музыку. Меня раздражает повальная социальность текстов наших групп. Может, это и хорошо, но мне не нравится. Я отношусь к песням, как к произведениям искусства, а не как к умело подобранным вырезкам из свежих газет с призывами и обличениями. Музыка должна радовать, а не призывать к каким-то, пусть даже к очень хорошим поступкам.
— На концерте мне показалось, что вы немножко боитесь публики?
— Боюсь? Если я чего и опасаюсь, так это, чтобы не попали в глаза бенгальским огнем — очень, знаете ли, неприятно было бы. А вообще я людей люблю. Если приходится не любить, то это редкое исключение.
— Я всегда так долго и трудно добивался интервью у рок-звезд, приезжающих в Архангельск. И вы не исключение. Скажите честно, за что вы так не любите пишущих о вас людей?
— Какие-то вы все не чуткие. Я устал, мокрый весь с концерта, духота стоит ужасная, а тут еще вы с вопросами. А вообще, я к журналистам отношусь нормально и даже уважаю. И уважал бы еще больше, если бы не печатали они дезинформирующие народ сведения, распространение которых не входит в мои планы.
— Поговорил с вами, и родным повеяло. У меня брат такой же немногословный, и любимое слово у него тоже "нормально". Правда, его сильно утомляет общение со мной. Надеюсь, вы не слишком устали?
— Да нет, все нормально.
"Северный Комсомолец". Архангельск. Л. Чебанюк.
— За последнее время вышло несколько картин с вашим участием. Вы собираетесь продолжить кинематографическую карьеру?
— Не знаю, так как очень трудно отстаивать свои идеи, когда над вещью работают сразу несколько авторов.
— Вы удовлетворены своей работой в фильме "Игла"?
— Трудно сказать, персонаж получился в целом, как мне кажется, симпатичным, хотя местами блистает отсутствием хороших манер.
— Вы хотели добиться психологической достоверности образа?
— Нет, Мне не нравилось кино, которое всерьез похоже но жизнь. Хватит с нас того, то мы видим вокруг себя, на экране хочется увидеть что-нибудь другое, и я надеюсь, зрителями будет ясно, что мы делали этот фильм не без иронии.
— Да, об иронии Виктора Цоя часто упоминают. Все знают, что она есть, но не все понимают, где.
— Ну, что же делать…
— Надо сказать, фильм "Игла" не собрал большого количества зрителей. Вы огорчены?
— Нет. Кажется, Бунюэль сказал в свое время, что кинематограф существует для того, чтобы развлекаться самому и развлекать своих друзей.
— В титрах "Иглы" вы указаны не только как исполни тель главной роли и автор песен, но и как композитор филь ма. Это ваш первый опыт в инструментальной музыке?
— Да, и, к сожалению, не вполне удачный. Мы две недели работали в студии над музыкой к этому фильму, сделали фонограмму на тридцать минут, и очень жаль, что она вошла в картину только небольшими фрагментами среди радио-и телепередач с классической и эстрадной музыкой. Согласившись быть композитором картины, я предполагал, что это будет фильм с использованием только рок-музыки.
— Ну и несколько вопросов для ваших поклонников. Ваш любимый актер?
— Джеймс Дин.
— Любимая актриса?
— Трудно сказать, я их немножко путаю.
— Как вы относитесь к женщинам?
— С юмором.
— Ваш любимый цвет?
— Черный.
— Почему вы так неохотно даете интервью?
— Потому что ответы никогда не печатают в том виде, в котором они даются. Потом читаешь и сам себя не узнаешь.
— Чем вы будете заниматься в ближайшем будущем?
— Следить за собой.
1 июля 1990 г. А. Ерохин.
— Виктор, вы всегда ходили в черном?
— Да, всю свою сознательную жизнь, во всяком случае.
— И до сих пор любите ночь?
— Да, в том значении, в каком об этом поется.
— Почему ваша группа называется КИНО?
— Ни почему. Придумали название — и все. Какая разница, дело ведь не в том, как называться, а в том, что делать, вы же понимаете.