В Плиенъциемсе в те годы собиралась филологическая тусовка (в том числе Алексей Макушинский, сын Анатолия Рыбакова), и все весело проводили там время.
Андрей Хорев:
Днем мы ходили на мечтательно-пустынный пляж (я там даже спал часами под солнцем на песке, а ночью, наоборот, плавал в море по лунной дорожке). Или в перелеске над дюнами собирали чернику, а если отправлялись за шоссе в серьезный лес, была и малина, и забитое заборами заброшенное роскошное озеро… У Цоя с грибами проблем не было: в то время как другие, бродя по окрестности, с трудом находили сыроежку или две, В. Ц. спокойно садился на уютный бугорок и смотрел вокруг… потом негромко говорил: «Наташа, Дрюля (это один из моих ников), идите сюда…» – и вокруг можно было собирать, и не сыроежки, а «благородные» грибы: белые, подосиновики, подберезовики. Впечатление было, что грибы за пару минут просто произрастали вокруг него[814].
Алексей Макушинский:
С Цоем я познакомился через его последнюю подругу, мою старинную приятельницу Наташу Разлогову. Знакомство это было, в общем, дачное, прибалтийское. Мы все жили в той деревне, которая, кстати, довольно точно описана в моем романе «Макс». С Цоем связывала нас, смею думать, некая взаимная симпатия – поверх всех различий в происхождении, занятиях, нитересах и т. д.[815].
Цой любил фотографировать природу, мальчиков, Наташу, – у них был «Поляроид», кассеты для которого в латвийской глубинке доставались с большим трудом. Веселая жизнь заключалась в живом общении и лесных прогулках, – никаких рок-н-роллъских бдений не было, равно как и алкогольных вечеринок, – жизнь была подчинена детям. Да и спиртное Цой не любил. По словам квартирной хозяйки, он крепче пива «Балтияс» ничего не пил.
Андрей Хорев:
Уж во всяком случае, в годы нашего знакомства стереотипы наркоалкогольного рокера к Цоюше не относились никак (в отличие от Курта Кобейна, с которым его почему-то часто сравнивают). В редких случаях В. Ц. выпивал полстакана – да, деревенские условия, извините, не рюмки – вина. Слава богу, хоть курил «Ротманс», а то я был бы единственным загрязняющим окружающую среду[816].
Из воспоминаний очевидца:
У нашего института был дом отдыха «Плиеньциемс», и вот, отдыхая там со своей девушкой, я не раз встречался на море с Цоем, и не один год (он снимал полдома на хуторе на лето с какой-то девушкой). Никогда не возникало желание подойти и попросить автограф, потому что люди отдыхают. Просто на пляже видели и узнавали, знали – Цой… Именно оттуда он уехал на ту свою последнюю рыбалку. Все было как обычно… И вдруг – авария[817]
В середине июля к отдыхавшему Цою присоединился Юрий Каспарян, который оставался в Питере и решал дела с покупкой машины. По его воспоминаниям, покупал он ее с той же целью, что и Цой, – поехать отдыхать в Латвию на собственной машине… По приезде Каспаряна музыканты принялись за запись черновой версии нового альбома.
Каспарян жил в небольшом домике для гостей, а Цой с Наташей и детьми – в хозяйском доме. В гостевом домике размером с комнату и была записана – при участии Юрия Каспаряна – демонстрационная версия последнего альбома «КИНО». Цой играл на гитаре и пел, Каспарян программировал. Портастудия, пульт, усилитель с колонками – тот самый знаменитый набор, подаренный музыкантам «КИНО» Джоанной Стингрей. Все это привез в Латвию Каспарян в багажнике своей машины.
Юрий Каспарян:
24 июня 1990 года мы отыграли концерт в Лужниках, и Виктор тут же, в течение недели, уехал отдыхать… Там, под Тукумсом, был небольшой хуторок. У Наташи Разлоговой он был местом отдыха со студенческих времен. Виктор там отдыхал и в 1989 году. Там была филологическая тусовка, небольшая компания Наташиных друзей… А я после отъезда Виктора занялся покупкой машины. Купил с определенной целью: тоже поехать в Латвию отдыхать вместе с Виктором. Прихватил аппаратуру: инструменты, портастудию, усилитель с колонками. Это та самая знаменитая аппаратура, которую привезла Джоанна. Что-то до сих пор лежит у меня, что-то дома у моих родителей, что-то у Тихомирова. Пультик, магнитофон. Я его пытался даже как-то починить, но безуспешно. Поехал к Виктору.
Я жил в небольшом домике для гостей, а Виктор с Натальей и детьми – с сыном Наташи и со своим сыном Сашей – жили в хозяйском доме. Очень мило проводили время – гуляли, разъезжали по окрестностям, ездили в Юрмалу. Отдых…[818]
Вот здесь надо сказать о некоторых вымышленных фактах. К примеру, газета «Московский комсомолец» в выпуске от и августа 2000 года опубликовала статью «Отпуск навсегда», посвященную гибели Виктора Цоя, и интервью Юрия Айзеншписа. Вот фрагмент из этого интервью:
«После этого концерта (в Лужниках), на который пришло больше 60 тысяч человек, у группы начался отпуск. Витя, как и в предыдущие три года, уехал на заброшенный хутор в Прибалтику, под Юрмалу. Вскоре я приехал туда и увидел его очень счастливым и загорелым. Он катался на мотороллере, показывал мне гири для зарядки и говорил, что ему здесь не скучно. Мы слушали демокассеты с новыми песнями и решили, что в сентябре нужно садиться в студию и заканчивать работу над новым альбомом, чтобы в конце года пластинка уже была в магазинах».
Есть еще одно интервью, данное Айзеншписом программе «Живаго», в котором он опять-таки утверждает, что бывал в Плиенъциемсе и встречался с Цоем.
Юрий Айзеншпис:
Я был в этой деревне, на том месте, где он погиб, в этом латвийском хуторе, буквально за несколько дней до трагедии. Я там гостил дней пять, потом уехал в Москву, и после этого будто злой рок прошел над этой деревней. Мне рано утром позвонила Наталия Разлогова и говорит – у нас несчастье, утонул сын хозяина, у которых они проживали. Потом буквально через две недели вновь раздался звонок. Вновь звонила Наталия и сказала, что погиб Цой. Первое, что я сделал, это отправил своих доверенных людей туда, в Латвию, чтобы помочь перевезти тело Виктора в Ленинград…[819]
Также в газетах часто вспоминали слова Айзеншписа том, что «на 15 августа была запланирована встреча Виктора с телевизионщиками, но он позвонил накануне, был чем-то обеспокоен, сказал, что сниматься не может. Обычно Цой был спокоен, а тут взволнованный голос, что-то случилось у него там, на даче. От помощи Виктор отказался, только добавил: „Я сам во всем разберусь и перезвоню тогда“. Так и не перезвонил».
Можно заявить с уверенностью, что все это полная ерунда. Во-первых, по словам Наталии Разлоговой, Каспаряна и прочих свидетелей отдыха Цоя в Латвии, Айзеншпис до смерти Виктора никогда не приезжал в Плиенъциемс, «не жил там пять дней», «не слушал демокассет с записями новых песен» и не встречался там с Цоем.
Во-вторых, никаких встреч с журналистами и телевидением у Цоя не планировалось. И опять-таки о звонках – напомним, что никто никому никуда не звонил из-за сложностей со связью.
Да, Айзеншпис бывал в то лето в Латвии, в Риге и Юрмале, где, возможно, пересекался с Цоем по деловым вопросам, но в Плиенъциемсе, до смерти Виктора, он никогда не был.
И если внимательно вчитаться и вслушаться в слова Айзеншписа в приведенных интервью, то можно заметить, как легко слова о «нескольких днях до трагедии» превращаются в непонятный срок, минимум из которых две недели, что тоже говорит в пользу явного, но простительного сочинительства.
Что касается слов Айзеншписа о смерти сына хозяев «Зелтини», то тут он тоже не совсем точен. Да, действительно, то лето 1990 года было мистически трагичным. Незадолго до трагедии, произошедшей с Виктором, случилась еще одна. Во время купания в море утонул внук хозяев, шестилетний сын их младшей дочери. По воспоминаниям свидетелей, хозяйские внуки в компании других детей (в том числе маленького Саши Цоя и Жени Лисовского) пошли на море купаться. По недосмотру старших девочек маленький мальчик пошел вслед за детьми постарше в воду и захлебнулся в волнах. Прибежавшие взрослые, среди которых был врач, ничего сделать уже не смогли, и ребенок скончался… Именно эту историю имеет в виду Айзеншпис, но подает ее немного не так, как нужно, поскольку сам знал все только с чужих слов.
Вывод из всего этого можно сделать один: нельзя дословно верить всему, что говорят и уж тем более пишут даже в официальной прессе и показывают в телевизионных передачах. Лучше верить в воспоминания, подобные этому:
«Мой друг, любитель „КИНО“, летом в Юрмале делал ремонт пожилой паре. Разговорились, оказалось, что они в то время жили в Плине, рядом с Виктором, и тоже общались с ним на бытовом уровне. Милые и воспитанные латыши далеки от русского рока и т. п. По просьбе вспомнили, как помогали Виктору чинить новый мопед, как он им яблоки приносил, чай приходил пить и т. д. Он для них был милый сосед из России».
Виктор Цой на отдыхе. 1990 год. Фото из архива Наталии Разлоговой
Цой действительно общался с людьми, жившими на дачах по соседству с «Зелтини», ему было приятно то, что местные его совершенно не знали, не узнавали, не требовали автографов и не льстили…
Юрий Каспарян:
Что касается «Черного альбома», то у Вити уже практически все готово было. Собственно, мы с ним продумывали только общую форму. Все это на портастудии. Я привез усилитель, колонки, инструменты, драм-машинку… сидели в свободное от отдыха время, колдовали там что-то… Единственное, что я попросил его перепеть, аргументируя это тем, что работать лучше с качественным вокалом. Он перепел. Повезло, иначе сейчас бы не было «Черного альбома»…[820]