Джоанна Стингрей:
В Ялте, во время съемок фильма Сергея Соловьёва «Асса», Цой нашел по-настоящему родственную душу. Когда он рассказывал мне о Наташе Разлоговой, я видела, насколько он изменился за те месяцы, что меня не было в стране. Он эмоционально окреп, стал тверже в своих убеждениях. В том, как он говорил, расслабленно раскинувшись в кресле и лениво улыбаясь, чувствовалась уверенность и удовлетворение собой и своей жизнью. В глазах, однако, была и грусть: причиненная Марьяне и Саше боль явно тяготила его, но в то же время она уравновешивалась совершенно очевидной легкостью и счастьем. Виктор был незыблемо предан своему внутреннему кругу и очень осторожно относился к любой опасности причинить кому бы то ни было из нас боль. У меня не было сомнений в том, что меньше всего на уме у него было предательство.
– Нас познакомили на «Мосфильме», а подружились мы уже в Ялте, во время съемок «Ассы», – рассказывал он. По профессии Наташа была преподавателем и переводчицей, но решила заняться кино. Она была замужем, и у нее был сын, хотя с мужем к тому времени она уже рассталась и жила с другим человеком. – Я сказал ей, что у меня есть сын и официально я женат, но этот брак носит скорее деловой характер, – продолжал Виктор. – Говорил я с нею очень серьезно, но в то же время влюбился в нее по уши.
Несколькими годами позже Наташа со смехом рассказывала мне, что и думать не думала о романе с Виктором во время того первого приезда на съемки в Ялту.
– Он был ужасно мил! Это единственное, что я тогда отметила. Мы были из совершенно разных миров, и никаких причин продолжать общение у нас вроде бы и не было.
Со съемок Виктор вернулся в Ленинград, Наташа осталась в Ялте. Вскоре он понял, что ни о чем другом, кроме нее, думать не может. У кого-то из участников съемочной группы он раздобыл номер ее телефона в гостинице, позвонил и сказал, что хочет ее увидеть.
– Ты же всегда можешь приехать в Ялту, – шутливо ответила она.
– Ну, если Соловьёв еще раз организует приезд «КИНО», то я, конечно, приеду.
Наташа оставила этот разговор без особого внимания. Мужчина говорит, что очень хочет ее увидеть, но приедет только в том случае, если это будет деловая поездка! Билеты тогда стоили гроши, и ей казалось, что уж если он на самом деле так хочет ее видеть, то мог бы приехать и сам, не дожидаясь, пока поездку кто-то организует. Она совершенно не отдавала себе отчет, насколько стесненной в средствах была в то время жизнь Виктора – в отличие от жизни московской элиты, частью которой была Наташа. Вместе с Марьяной, ее мамой, бабушкой и сыном Сашей он жил в тесной замызганной квартирке на окраине Ленинграда. Названивал он ей, тем не менее, регулярно. «Даже от звука ее голоса я чувствовал себя счастливым», – с глуповатой улыбкой признавался мне Цой.
Когда он все же приехал в Ялту во второй раз, они часами, ночи напролет, говорили. «Ничего подобного ни с кем другим у меня никогда не было, – рассказывал мне Виктор. – Понимаешь, Джо, она как бы дополняет, завершает меня».
Я крепко обняла друга и прижалась к нему: «Я так рада за тебя!». Наташа призналась мне уже позже, как в этот второй приезд ее очаровали ум, доброта и внутренняя независимость Виктора.
За несколько дней до того, как им обоим нужно было разъезжаться из Ялты по своим городам, Наташа перебралась в гостиничный номер Цоя. Сидя на кровати и слушая, как он напевает только что написанную, еще никем не слышанную «Группу крови», она поняла, насколько серьезны для него их отношения. Виктор был не из тех, кто готов с кем попало делиться еще незавершенными песнями. Он уже признался ей в любви, говорил, что такого настоящего чувства у него никогда не было, но она воспринимала его слова как сиюминутный порыв. И только в этот момент, видя нервный блеск его глаз во время исполнения песни, она поняла, что говорил он ей правду.
На следующий день Наташа уехала в Москву, а Виктор – в Ленинград. Через некоторое время они коротко увиделись в Ленинграде, но в июне Наташа отправилась на все лето в Прибалтику, где телефона не было. И только когда она уже уехала, Виктор понял, что адреса у него нет.
И вот именно там, в том домике у моря, рано-рано утром, в шуме теплого летнего ветра и шелесте листьев она услышала зовущий ее голос. До сих пор она не знает, как Виктор сумел разыскать ее в крохотной, отдаленной деревушке, но Наташу это полностью покорило.
В записной книжке Виктора Цоя сохранился листочек с написанными от руки станциями электричек от Риги до Тукумса, с отметкой на Плиеньциемсе. Очевидно, что Виктор, собираясь ехать искать Наталию, наметил в блокноте свой путь.
Само же появление Цоя в конце теплой летней ночи выглядело примерно так: добравшийся к ночи до Плиеньциемса Цой совершенно не знал, где именно находится дом «Zeltini», поэтому довольно долго бродил по прибрежному поселку в поисках верной дороги. Подойдя, наконец, к нужному дому, Виктор начал тихонько звякать цепью, запирающей дверцы ворот, в надежде, что услышат хозяева. Однако окна комнат хозяев выходили во двор и негромкое позвякивание цепи услышала именно Наташа, окна комнаты которой выходило на улицу. Открыв окно, она спросила: «Кто там?». В ответ услышала тихое: «Я». Огонек тлеющей сигареты на секунды осветил лицо говорившего, и Наташа узнала Цоя…
С той поры Наташа с сыном и Виктор всегда проводили лето в «Zeltini», а своего сына Сашу Виктор брал на две-три недели только два последних года – до того ребенок был слишком мал, чтобы путешествовать без матери. По некоторым свидетельствам (подтвержденным Наталией и хозяйкой дома), в подарок Цой всегда привозил несколько бутылочек хорошего вина, которые выпивали тут же за встречу.
Из воспоминаний отдыхавшего в Плиеньциемсе очевидца событий, пожелавшего остаться неизвестным:
В Плиеньциемс Цой начал приезжать еще с 1987 года. В 1990-м в багажнике своего «Москвича» он привез ящик какой-то очень крутой водки, чем несказанно порадовал отдыхавших в Плинке и соседнем Апшуциемсе москвичей. Впрочем, особо при этом он не шумел – так, мои родители, располагавшиеся в Апшу, запомнили Виктора очень тихим и спокойным. В конце концов, он, как и все остальные, ездил к морю отдохнуть от шума, а не создавать его [19].
Степан Живов, кинорежиссер:
Я был знаком с Цоем. Приезжать он стал туда в 1987 году. Я хорошо помню нашу первую встречу. Наташа тоже прекрасно должна помнить, так как знала меня с самого моего детства… Я помню и Цоя, и Наташу, и Лену, и Алену Звягинцеву, помню, и буду помнить. Водку Цой привез тогда не какую-нибудь особую, а именно настоящую, крепкую, «сибирскую», пятидесятиградусную… Водку тогда все возили из Москвы и Питера, не забывайте, это был 90-й год. С собой возили все: масло, сахар и другое[20].
Цой с Наташей ездили в Латвию обычно на поезде, а в этот раз поехали на машине (заметьте, отнюдь не на самолете, как писалось в газетах), что позволило им привезти много всяких нужных вещей, ведь это была эпоха пустых магазинов.
Обычно отдых начинался примерно в середине июня и длился до конца августа. Однако в тот год сын Наталии – Женя – поехал в Плиеньциемс немного раньше, вместе с подругой Наталии, с которой они вместе всегда снимали дом, начиная еще с лета 1980 года. Что же касается самолета, то тут все просто. Закончив гастрольный тур концертом в Москве, в Лужниках, Виктор с Наташей летят в Париж, по возвращении оттуда выезжают на «Москвиче» на отдых в Ригу и именно с этого момента, собственно, и начинается, наконец, отдых…
«Zeltini» – обыкновенный сельский дом с печным отоплением и небольшим земельным участком. В нем, а точнее, в одной из его комнат (с отдельным входом), Наталия Разлогова и Виктор на протяжении трех лет проводили летний отпуск. По словам Бируты, Витя всегда говорил, что нигде ему так хорошо не отдыхается, как в «Zeltini». Что неудивительно – дом отделяла от моря только поросшая соснами и черникой дюна. И там было необыкновенно тихо, а Виктор и Наташа очень ценили покой.
Я устал от чужих городов
Я устал колоть этот лед
Я хотел бы уснуть
Но нет времени спать
И опять за окнами ночь
И опять где-то ждут меня
И опять я готов идти
Опять
Но я верю что ты
Снова скажешь эти несколько слов
И тогда я готов
Оставить след на этом снегу
И я знаю что мне
Недолго осталось ждать
Чтобы снова увидеть
Сосны на морском берегу
Алексей Макушинский:
В Апшуциемсе жили разные люди, это правда. Но общения у нас с ними почти не было. По поводу Живова могу сказать, что все, конечно, может быть, но думаю, что это благочестивые легенды. Нет, все-таки это был не совсем наш мир. Апшу было гораздо более модное место, а Плинка всегда на отшибе. Хотя, повторяю, все это были тогда не курорты, а довольно дикие деревни, без всяких удобств.
Всей семьей они любили ходить за грибами, играли в бадминтон, строили на пляже замки из песка, катались на скейте и, конечно же, рыбачили. Машина Цоя всегда стояла около дома, под окнами. Покоя их никто не нарушал, хотя иногда в почтовое отделение в Апшуциемсе (поскольку в Плиеньциемсе таковое отсутствовало) приходили телеграммы, являвшиеся поначалу единственной связью с внешним миром.
Сегодня почтовое отделение Апшуциемса давно закрыто, более двадцати лет назад дом был продан частному лицу. Ныне это обшитый деревом дом, принадлежащий Угису Берзиньшу, который называется «Lejasbalkisi» («Нижняя балка»), с небольшой мансардой, лишь слегка сохранивший вид советской почты. Молодая хозяйка дома, совершенно не говорящая по-русски, ничего не слышала о музыканте Викторе Цое, и удивленно улыбается в ответ на рассказ о том, что он бывал в ее доме…