Наталия Разлогова сохранила несколько фотографий, на которых запечатлены счастливые моменты последнего лета Виктора Цоя. Вот Виктор на песчаном пляже стоит в центре построенного им самим для детей замечательного замка из песка… А вот Виктор вглядывается в фотографию, стоя между сосен на морском берегу…
Ныне сосны, между которыми стоит Виктор, выросли, покривились (ветер дует с моря), и мало напоминают те аккуратные сосенки из девяностого. А вот большая песчаная дюна осталась такой же золотой, и, наверное, стала еще выше…
В Плиеньциемсе в те годы собиралась филологическая тусовка (в том числе Алексей Макушинский, сын Анатолия Рыбакова), и все весело проводили там время.
Андрей Хорев:
Вот сижу я однажды в дождливую прибалтийскую неделю в своем флигеле… ну, думаю, хоть пойду привет скажу, а то все же тоскливо без лиц. Стучусь. Сидит за столом человек очень мрачного вида. «Здрасьте, – говорю – я Андрей», а в ответ: «Виктор. Привет». Ну, неловко посидев пару минут, ушел я опять в свой сарай (вообще-то, отличное было место для нетребовательного одиночки).
А на другой день был я приглашен на вроде знакомство: Виктор Ц. – Андрей Х. А еще через пару дней по-честному спрашиваю: Вить, а как тебя называть – я уже слышал Цой, Виктор, Витя, Цоюша? А он: а как хочешь. Ну и стал он для меня Цоюша – может, потому, что Наташа его так называла, да и некий все же ассонанс с аллитерацией: …аша – …юша.
Ну, а пока главное уже и забыл сказать. Я был в те годы упрямый – ну почти козел. В том плане, что слушал почти исключительно свою любимую и посейчас музыку: «Pink Floyd», «King Krimson», «Led Zeppelin» и иже с ними. Но клипы Цоя («КИНО») гоняли и по всесоюзному телевидению, так что я знал их динамику – для Совка неслыханную. Лица я, однако, не запоминал – а потому, впервые увидев Цоюшу в жизни, никак и ни с кем не проассоциировал (проще – не узнал). Возможно, поэтому В.Ц. и подобрел ко мне довольно быстро, убедившись, что не буду я приставать про музтворчество, знаменитостей, билеты на концерты и пр.
Есть, правда, и другая сторона его отношений с публикой: не только терпимость, но и вежливость – уж не знаю, врожденная или благоприобретенная, а я скажу редко-благородная тогда, как и сейчас. Помню, как-то раз является в «небогатое наше село» Плинциемс хипповатый, но закрыто-неулыбчивый человек – из Питера, кажется… «Хочу говорить с Виктором Цоем… Нет, не знакомы… Очень надо…». В.Ц. то ли разбудили, то ли откуда-то призвали – и наедине проговорили они с гостем часов этак пять. После чего человек, явно помягчав лицом, отправился в неблизкий и недешевый (впрочем, кому как) вуаяж назад в бывшую столицу. А Цоюша только отвечал любоспрашивающим: «Ну, приезжал человек поговорить».
Что тоже говорит о человеке Цое: трепать не любил, в отличие от… (присоединяйте длинный список знаменитостей).
Днем мы ходили на мечтательно-пустынный пляж (я там даже спал часами под солнцем на песке, а ночью, наоборот, плавал в море по лунной дорожке). Или в перелеске над дюнами собирали чернику, а если отправлялись за шоссе в серьезный лес, была и малина, и забитое заборами заброшенное роскошное озеро… У Цоя с грибами проблем не было: в то время как другие, бродя по окрестности, с трудом находили сыроежку или две, В.Ц. спокойно садился на уютный бугорок и смотрел вокруг… потом негромко говорил: «Наташа, Дрюля (это один из моих ников), идите сюда…» – и вокруг можно было собирать, и не сыроежки, а «благородные» грибы – белые, подосиновики, подберезовики. Впечатление было, что грибы за пару минут просто произрастали вокруг него.
Алексей Макушинский:
С Цоем я познакомился через его последнюю подругу, мою старинную приятельницу Наташу Разлогову. Знакомство это было, в общем, дачное, прибалтийское. Мы все жили в той деревне, которая, кстати, довольно точно описана в моем романе «Макс». С Цоем связывала нас, смею думать, некая взаимная симпатия – поверх всех различий в происхождении, занятиях, интересах и т. д.
Цой любил фотографировать природу, мальчиков, Наташу – у них был «Полароид», кассеты для которого в латвийской глубинке доставались с большим трудом. Веселая жизнь заключалась в живом общении и лесных прогулках – никаких рок-н-ролльских бдений не было, равно как и алкогольных вечеринок – жизнь была подчинена детям. Да и спиртное Цой не любил. По словам квартирной хозяйки, он крепче пива «Вaltijas» ничего не пил.
Андрей Хорев:
Уж во всяком случае в годы нашего знакомства стереотипы наркоалкогольного рокера к Цоюше не относились никак (в отличие от Курта Кобейна, с которым его почему-то часто сравнивают). В редких случаях В.Ц. выпивал полстакана – да, деревенские условия, извините, не рюмки – вина. Слава богу, хоть курил «Ротманс», а то я был бы единственным загрязняющим окружающую среду. Зато он всегда был, а не только «смотрелся» в отличной физической форме («Иглу» видели?). Из Америки, куда они ездили с Наташей, он привез спорт-игру hack the sack (или hack the sock или просто sock). Короче, ты должен ногами, бедрами, чем угодно, кроме рук, и не роняя на землю, пасовать друг другу мячик размером с теннисный, но наполненный сыпучей материей (песком, пластик-гранулами и т. д.) – то есть не упругий и не прыгучий. У Цоюши явно было преимущество в практике и пластике… но и я отработал оригинальный удар, пока кто-то мне не намекнул, что в моих старых растянутых плавках это выглядит не совсем прилично. Еще он забавлялся «ножным карате» – вроде бразильского – с большой, но не очень умной немецкой овчаркой нашей большой близкой… короче, звали ее ББЖ (большая белая женщина). Да и техника владения нунчаками у него была очень продвинутая. А в Москве не ленился покрутить на велотренажере.
Есть воспоминание одного человека, который тоже в то время отдыхал в Плинке:
У нашего института был дом отдыха «Плиеньциемс», и вот, отдыхая там со своей девушкой, я не раз встречался на море с Цоем, и не один год (он снимал полдома на хуторе на лето с какой-то девушкой). Никогда не возникало желание подойти и попросить автограф, потому что люди отдыхают. Просто на пляже видели и узнавали, знали – Цой… Именно оттуда он уехал на ту свою последнюю рыбалку. Все было как обычно… И вдруг – авария.
Из воспоминаний поклонницы группы «КИНО»:
Одна из моих коллег по работе вспоминала, как видела Виктора в Прибалтике на пляже (она отдыхала тогда где-то под Тукумсом). Дама была тогда уже в весьма почтенном возрасте и к поклонницам Цоя не принадлежала. Но вот ее слова: «Цой был похож на точеную статуэтку» – я запомнила.
В середине июля к отдыхавшему Цою присоединился Юрий Каспарян, который оставался в Питере и решал дела с покупкой машины. По его воспоминаниям, покупал он ее с той же целью, что и Цой, – поехать отдыхать в Латвию на собственной машине… По приезду Каспаряна музыканты принялись за запись черновой версии нового альбома.
Каспарян жил в небольшом домике для гостей, а Цой с Наташей и детьми – в хозяйском доме. В гостевом домике размером с комнату и была записана – при участии Юрия Каспаряна – демонстрационная версия последнего альбома «КИНО». Цой играл на гитаре и пел, Каспарян программировал. Порто-студия, пульт, усилитель с колонками – тот самый знаменитый набор, подаренный музыкантам «КИНО» Джоанной Стингрей. Все это привез в Латвию Каспарян в багажнике своей машины.
Юрий Каспарян:
24 июня 1990 года мы отыграли концерт в Лужниках, и Виктор тут же, в течение недели, уехал отдыхать… Там, под Тукумсом, был небольшой хуторок. У Наташи Разлоговой он был местом отдыха со студенческих времен. Виктор там отдыхал и в 1989 году. Там была филологическая тусовка, небольшая компания Наташиных друзей… А я после отъезда Виктора занялся покупкой машины. Купил с определенной целью: тоже поехать в Латвию отдыхать вместе с Виктором. Прихватил аппаратуру: инструменты, порто-студию, усилитель с колонками. Это та самая знаменитая аппаратура, которую привезла Джоанна. Что-то до сих пор лежит у меня, что-то дома у моих родителей, что-то у Тихомирова. Пультик, магнитофон. Я его пытался даже как-то починить, но безуспешно. Поехал к Виктору.
Я жил в небольшом домике для гостей, а Виктор с Натальей и детьми – с сыном Наташи и со своим сыном Сашей – жили в хозяйском доме. Очень мило проводили время – гуляли, разъезжали по окрестностям, ездили в Юрмалу. Отдых…
Андрей Хорев:
Сидим мы (человек шесть) в ресторане Юрмалы и тихо отмечаем августовский день рождения ближайшей Наташиной родственницы. А за соседним столом – большая компания лиц неприбалтийской и уже поддатой национальности. Цоя узнали; подходит к нам их представитель и, без особых реверансов в адрес дам да и всех, настырно зовет Ц. за свой стол – на предмет с ними показаться, выпить, спеть и т. д. Мягких отказов хватило на несколько минут – затем, надеясь, что «с глаз долой…», мы с Цоюшей удалились выкурить по сигарете в «предбаннике». Не тут-то было! Не успели мы вернуться в зал, налетает еще более агрессивный представитель того же стола и республики. И тут вступили трубы! То есть Наташа кратко, но доступно даже для… (поберегу слова) убедила-таки… (еще раз поберегу слова) успокоиться и отстать. Так что досидели мы мило и тихо.
Последнее воспоминание о том (ли?) вечере: мы ловим простого «жигуленка» (последние электрички уже сбежали; а по шпалам… сами понимаете) и вроде вшестером, не считая водителя, едем домой в Плин.
Ольга Швацкая, рижская знакомая Виктора Цоя и Юрия Каспаряна:
Впервые мы узнали о том, что в поселке Плиеньциемс снимает дом «тот самый» Цой, от папы одного парня. Он пришел к нам, толпе подростков, убивающих время играми в новус[21] и настольный теннис (шли дожди, «спасающие» нас от принудительного сбора ягод-грибов с родителями), и сказал, что вот прямо сейчас к нам в «Икар»[22] приезжал на своем «моцике» пользоваться телефоном-автоматом ни кто иной как Виктор Цой из фильма «Игла». Фильм как раз только вышел накануне. Тот самый Цой, написавший «Группу крови», «Перемен!», и еще кучу всем нам уже известных песен. Мы посмеялись, «да ну, дядь Борь, вам показалось; просто похожий парень». Пораскинув мозгами, мы таки решили установить за телефоном наблюдение, благо находился он на условном ресепшне, недалеко от «телевизионной» комнаты, а времени у нас было более чем достаточно. Через день или два Цой появился снова, мы его успешно «прозевали», но о его визите нам теперь доложил обиженный Паша, молодой папаша трехлетней девочки Кати, которая тусовалась с нами, подростками. У нас, тех детей, чьи родители годами и десятилетиями, задолго до нашего рождения, работали в одной организации, в «Икаре» был своеобразный летний лагерь, мы тусили все вместе – от мелкоты, только научившейся ходить и говорить, до почти взрослых подростков, все свободное от сборов лесного урожая время. Паша пожаловался на бестактность и хамство звезды – в ответ на «очень вежливое» обращение скромняги Паши за автографом, запрашивающего грубо послали «на три буквы» (его слова), с комментариями, типа, «не дают спокойно позвонить». Потом были еще «свидетельские показания» о появлении Цоя, мы и сами его наконец-то увидели, но, наслушавшись о его «невоспитанности», не подходили, даже не думали, а издалека вздыхали и восхищались. Цой оказался заметно ниже ростом, чем выглядел на сцене и на экранах телевизоров. Он слегка сутулился, но подбородок у него был всегда приподнят, наверное, кто-то счел бы это за надменность. Виктор был в меру приветлив – в свои посещения «Икара», чтобы воспол