[50], но это совершенно не так. Конечно, никто ни с кем не ругался, у Марьяны с Наташей никаких конфликтов и взаимных претензий никогда не было. Они обе всегда вели себя достаточно мужественно. И в Латвии приехавшая Марьяна избавила Наташу от многих неприятных формальностей.
Вечером 16 августа в Плиеньциемс примчались гастрольный директор «КИНО» Олег Толмачёв и парни из технической команды – Стас Шиканов и Артём Евстафьев. По воспоминаниям близких Цою людей, они только внесли некоторую сумятицу, и от них не было совершенно никакой помощи.
Марина Тихомирова:
Вернулись на дачу – приехали москвичи: Олег Толмачёв и еще два парня из команды Шписа. Несколько раз прослушали рассказ Наташи, потом пошли проветриться, сил уже не было сидеть на месте и пережевывать полученную информацию.
Если бы я попала в это место при других обстоятельствах, наверное, можно было бы сказать о невероятной красоте и фантастическом спокойствии этого уголка. А тогда безумно раздражали размеренный шорох сосен, шишки и хвоя под ногами, карамельные виды голубой воды с белыми барашками ряби, янтарного с сединой песка, лебеди и солнце… Наташа показывала саму дачу, кажется. Не помню. Долго стояли на мостике над ручьем. Молчали. Потом она бросила запасные ключи от «Москвича» в воду и выдохнула: «Ну, вот и все». Потом судьбой этих ключей будут настойчиво интересоваться (имен называть не буду – незачем). Рано разбрелись по кроватям. Говорить просто не хотелось.
Олег Толмачёв:
Что было в Латвии, я плохо помню… Я из Москвы с Артёмом и Стасом туда поехал. Все вещи Вити у меня в машине были, я их потом Наташе привез… Мы ехали на нескольких машинах за автобусом, в Питере сразу гроб в морг отнесли, а потом уже хоронили.
Марьяна Цой:
В десять утра на следующий день после несчастья я уже сидела у следователя и подписывала бумаги. А еще через сутки мы выехали оттуда, увозя с собой Витю.
Днем 16 августа 1990 года о смерти Цоя сообщили все радиостанции Советского Союза, телевизионные программы «Время» и «ТСН». Это трагическое событие не замалчивалось, как замалчивались смерти Высоцкого, Башлачёва и еще многих.
Янис Фибигс:
Я не знал, кто такой Цой. Не знал. Никогда не видел его и не слышал его музыку. И не узнал его, когда столкнулись. А когда приехал на работу, инженер безопасности движения, который отвечал за весь транспорт нашей «Сельхозтехники», мне сказал – ну, Янис, теперь готовься. Начнется… Тебе нужно будет в милицию ходить, давать объяснения. Ты совершенно не знаешь, с кем имеешь дело…
Татьяна Звоникова-Кулешова:
Конечно, тогда мы не знали, что это Виктор Цой. Это сейчас мы все знаем кто это. А тогда нет…
Эрика Ашмане, следователь:
Когда ко мне поступило это дело, я и не подозревала, что оно станет таким громким. Нет, сверху, из Риги, начальство не давило, и, в общем-то, ходом дознания не интересовалось. Но журналисты приезжали со всего Союза, через несколько дней поднялся большой ажиотаж…
Вышли центральные газеты – «Комсомолка», «Аргументы», – где говорили про рыбалку, про «заснул за рулем» и почему-то про то, что Цой разбился на мотоцикле. Причем писалось, что «он на мотоцикле съехал с дороги, потом выехал на нее обратно и уже потом попал под автобус “Икарус-280”…»[52].
Но все это уже было неважно. У всех на слуху появились слова: «Москвич-2141», «35-й километр трассы Слока – Талси», названия странной латвийской географии – Плиеньциемс, Тукумс, Энгуре, – о которых никто никогда бы и не услышал и не узнал, если бы не произошло этого события.
Андрей Коткин, фотокорреспондент газеты «Новгородская правда»:
В короткую радийную информацию не верилось. Казалось, что ослышались, почудилось, приснилось… Но затем уже печатное слово, и – шок. Не потому, что известный человек. А потому что известный и – молодой. Двадцативосьмилетний парень ушел на взлете творческой карьеры, в начале звездной славы, едва ощутив ее вкус. Невиданное дело – рок-музыкант был признан лучшим актером года по итогам опроса читателей «Советского экрана»; всего три месяца назад портрет Цоя разошелся по стране на обложке журнала. Фильм «Игла» порвал не только молодого зрителя. В июне коллега по «Новгородской правде» Игорь Иванович Иванкин, дальний родственник Цоя по материнской линии, предложил полушутя: «Виктор сейчас в Ленинграде. Хочешь, попробуем устроить интервью?». Я отмахнулся: «Да ладно, успеется!». Затянутый в черное парень существовал в мире, параллельном моему, и хотя бы поэтому пересечься мы не могли. Хотя какие-то его вещи невольно доносились до меня и таких, как я, с киноэкрана, Цой-музыкант не был мне интересен. Да и к тому же сегодня, через четверть века, понимаешь, что при бешеной занятости и известной замкнутости лидера группы «КИНО» никакого интервью и не было бы. Казалось бы, погрустил, и ладно. Не брат ведь, не сват. Каково же было мое удивление, когда в субботу, 18 августа, я вдруг понял, что завтра обязан быть в Питере, и некая сила выгнала меня из проезжавшего мимо вокзала автобуса и погнала в билетную кассу.
Ни близкие, ни родственники Виктора, ни группа «КИНО», ни официальные власти на тот момент совершенно не представляли, как поклонники «КИНО» отреагируют на случившееся, а огромное их количество уже двигалось по направлению к Ленинграду… В те дни купить билеты в Питер было невозможно. Люди срывались толпами, ехали на перекладных, «стопом», на «собаках» – чтобы только успеть… Увидеть… Проститься…
Журналист Дмитрий Шавырин вспоминал:
Никакие связи, именуемые в народе блатом, не помогали. Билетов на Ленинград просто не было. Недолго думая, мы отправились в Питер на машинах. ГАИ будто бы чувствовало, что мы действительно очень спешим, и как бы не замечало нашей сумасшедшей гонки. Через 8 часов мы уже въезжали в ворота дворика ленинградского рок-клуба на Рубинштейна, 13.
Олег Беликов, фотокорреспондент:
Мгновенно облетевшая всю страну трагическая весть (во многом благодаря усиленным стараниям продюсера группы Юрия Шмильевича Айзеншписа) разбила навсегда сердца тысяч молодых и взрослых людей… Я решил ехать на похороны, чтобы отдать дань одному из любимых музыкантов и запечатлеть сие скорбное событие для истории нашего рок-н-ролла (в свое время я не сумел приехать на похороны Владимира Семеновича Высоцкого, так как в связи с Олимпиадой-80 вместе с остальными школьниками был насильно сослан в пионерлагерь и всю жизнь с сожалением вспоминаю об этом)…
Неприятности с транспортом начались у нас с моим приятелем и товарищем Славкой Краснощёковым, добровольно вызвавшимся ехать со мной в Питер, тогда еще именуемый Ленинградом, как только мы с ним вышли на перрон дальнего следования Ленинградского вокзала. По массе носившейся у переполненных вагонов народа с выпученными глазами и баулами в одной руке и дитями в другой я понял, что уехать к цели нашего назначения будет непросто! Но, дабы удостовериться в этом, я все же подошел к одному из проводников, стоявших поодаль, и поинтересовался имеющейся возможностью добраться до конечной точки. Ответ его врезался в мою память навсегда: «Да вы что, ребята, обалдели?!! Народ из отпусков возвращается, да еще и на похороны едет!!!». Судя по тому, что он даже не упомянул, на чьи именно похороны едет народ, и по огромному количеству заплаканных молодых людей в тельняшках с акустическими расписанными гитарами и обезумевшими глазами, было ясно, чьи это похороны… Я решил воспользоваться своим (на тот момент) служебным положением и, подойдя к машинисту состава, предъявил ему служебное удостоверение МПС, в двух словах и на пальцах объяснив, что нам с товарищем кровь из носа как надо срочно попасть в Питер!
Через 20 минут мы уже сидели в головной кабине локомотива, а еще через пять минут, устав от радостного Славкиного щебетания, мы были благополучно препровождены в хвостовую кабину. Затем мы под песни Цоя со Славкиной «Электроники» доехали до Бологого, где локомотив сменили. Пришедшая смена не была столь лояльна к цели нашей поездки, и через пять минут мы уже стояли на пустынном утреннем перроне, беспомощно озираясь в поисках спасения. Когда же вагоны, дрогнув, тронулись и медленно стали набирать скорость, я в отчаянии запрыгнул в забытую и не закрытую беспечными молоденькими проводницами (к которым мы до этого уже безуспешно обращались!) дверь, а следом за мной подвиг повторил и Славка. В тамбуре нас встретили разъяренные пэтэушницы, попытавшиеся нас высадить на полном ходу. Но пущенное мною в ход скопившееся за это время красноречие и Славкино молчаливое обаяние позволили нам уже через пару минут сидеть в служебном купе и угощаться предложенным чаем.
Андрей Машнин:
В августе в «Камчатке» топили по-летнему, и как раз была моя смена. Утром мы с женой Ольгой приехали из Москвы и сразу отправились в котельную. Включили телевизор, по которому показывали сетку и звучало радио «Маяк». В таком сопровождении стали собирать к сдаче бутылки, чтобы еды купить. Бутылки летом все засовывали в зимние котлы, чтобы не мешались под ногами. И тут по радио во время новостей объявляют это самое. Текст был такой: сперва «музыкант группы КИНО»… (мы успели мгновение подумать, кто из них) …Виктор Цой. Снаружи лето. Чирик-чирик. «Маяк» что-то дальше бубнит. А нас накрыло. Что делать? Пошел я всем звонить, и начали съезжаться кочегары, кто был в городе. Насобирали денег, а были еще талонные времена, и августовских талонов на бухло уже ни у кого не осталось. Но были сентябрьские. Пошли с ними на Добролюбова в винно-водочный отдел. Там очередь, все нервные, как обычно. Отстояли мы и стали просить продавщицу продать нам водки на сентябрьские. Она – ни в какую. Говорим: у нас друг умер, очень надо. В очереди нашлись мужики, вошли в положение, поменялись мы талонами, взяли две-три 0,5 на первое время. Так и посидели последний раз в тишине, помянули…