Наталия Максимец, поклонница группы «КИНО»:
В августе 90-го мир практически рухнул. За месяц научилась играть на гитаре, спасая себя его песнями. Особенно сложно было пережить осень… Позже в журнале «Новости киноэкрана» появилась большая статья о Викторе и после нее – несколько десятков адресов ребят, которые надеялись найти друзей по переписке и единомышленников. У всех было общее горе. Все стремились разделить его с близкими по духу людьми… Началась эпопея писем. Они приходили почти ежедневно, по 3–4 письма. У меня появились друзья по всему бывшему Союзу, начиная от Калининграда, заканчивая Читой. И в этом было реальное спасение! Считаю, именно письма со словами понимания и поддержки помогли мне остаться самой собой. Важно было знать – ты не один, рядом (пусть за сотни километров) друзья!
Из воспоминаний поклонницы группы «КИНО»:
Я отлично помню август 1990-го – этот месяц я в первый и последний раз в жизни провела в лагере строгого, то есть санаторного, режима под Евпаторией. Первые десятки выстроились у воды, вторые десятки вошли в воду, стол номер пять и отбой в 21:00. И единственное послабление того строгого, то есть санаторного, режима случилось 15 августа, когда пришло известие о гибели того, кто режиму был всяко перпендикулярен.
Наталия Бурд, поклонница группы «КИНО»:
Мне было семнадцать лет, когда погиб Виктор Цой. Вечером 18 августа 1990 года отец подошел ко мне со свежим выпуском газеты «Труд», в которой была заметка о том, что Виктор разбился на мотоцикле (первоначальная версия в СМИ была именно такая). Я даже не поняла сначала весь смысл слов, мне сказанных: «Наташа, газету принесли – Цой погиб». Остолбенело посмотрев куда-то вдаль, произнесла, не слыша своего голоса: «…Все плакать будут…», а затем громко и внятно, глядя в глаза отцу: «Его убили….». А утром был праздник Яблочный Спас. В этот день хоронили Виктора… Мы не были с отцом друзьями, извечный конфликт поколений отцов и детей. Он никогда не любил Цоя. Но он был тих и трезв в те дни. Мама искренне недоумевала: «Я умру – ты так плакать не будешь», когда по ТВ показывали ПОСЛЕДНИЙ КОНЦЕРТ, а слезы ручьями лились по моим щекам. Эта смерть не должна была быть. Это произошло так внезапно и так неожиданно, что мозг, сердце, душа – ВСЕ отказывалось верить в происходящее. Я никогда не смирюсь. Сколько раз в мыслях и снах я бежала на тот поворот, крича: «За что, Господи! Возьми меня, мою жизнь, но верни Его! Он – самый умный, самый талантливый, самый добрый! – ЗА ЧТО?»… Словно некто злой и коварный попал в самое яблочко, от чего в груди образовалась дыра, растоптал, разорвал душу в клочья, вырвал из груди сердце… Тот, кто был один в тот черный 1990-й, знает, как, держа в руке стакан, вырастает Боль до исполинских размеров. И как, разбивая этот стакан вдребезги, рождается первая поэтическая строка… Когда Виктору Цою было 40 дней, моей маме приснился сон. Виктор, с гитарой через плечо, зашел в мою комнату (увешанную с пола до потолка фотками и плакатами группы «КИНО»), улыбнулся и сказал: «ЭТО МОЙ ДОМ…». Мой Друг, мой Свет, мой Брат Виктор Цой. Пока я живу, я помню.
Константин Рылеев, поклонник группы «КИНО»:
15 августа 1990 года, выезжая в курортно-пролетарский город Феодосия, я по радио услышал сообщение, произнесенное классическим дикторским басом, с нужной частицей официоза: «Погиб в аварии известный певец и композитор Виктор Цой». Хотя в этом сообщении не было ничего веселого, пусть это удивительно, но оно выглядело в своей идеологической высокомерности слегка смешным. В эпоху «Маяка» я ни разу не слышал, чтобы хотя б одна песня «КИНО» прозвучала по радио. Эра FM-станций была впереди. Мы сидели на УКВ. У нас, советских, и волны были свои, немного «сдвинутые» – по шкале приемника. Высоцкий, а со временем рок-кумиры – «Машина времени», «Аквариум» «ДДТ», «Алиса» и «КИНО», – все это были «магнитофонные» короли. Официальные СМИ их игнорировали. Советское радио шутить не любило, и было понятно: случилось ужасное и трагическое событие.
С пронзительно-прощальным настроением я плыл августовской ночью 1990 года на катере из Коктебеля в Феодосию. В наушниках звучал любимый голос: «Дом стоит, свет горит, из окна видна даль, так откуда взялась печаль?». И горящие огни ночного города расплывались сквозь слезы…
Марат Мамонов, поклонник группы «КИНО»:
В этот день я встал не очень рано, торопиться особенно было некуда… Налил себе кофе, включил телевизор. Шли новости. В промежутке между репортажами с полей и обзором перестроечной прессы я и узнал эту новость. Очень хотелось, чтобы это оказалось чьей-нибудь тупой шуткой, или нелепой ошибкой. Это оказалось правдой.
Из воспоминаний поклонника группы «КИНО»:
В августе 1990 я находился в тренировочном лагере – будучи молодым солдатиком, готовился к чемпионату (последнему в истории) Вооруженных Сил СССР. Тренировочный лагерь в Риге по совершенной случайности находился рядом с местом гибели нашего кумира… На следующий день, как и всю следующую неделю, мы с ребятами выезжали на место гибели Цоя. Небольшая дорога между Юрмалой и Ригой превратилась в место паломничества. В дорогу цветов и свечей… Тогда я, кстати, как и другие ребята, начал учиться играть на гитаре. В отличие от большинства рок-звезд того времени, Цоя уважали не только поклонники рок-музыки. В его песнях чувствовалась настоящая живая сила и свобода. И еще какая-то обаятельная простота… Наверное, поэтому он имел такое сильное влияние на молодежь конца 80-х.
Анастасия Кривенда, поклонница группы «КИНО»:
Весть о гибели Цоя от меня тщательно скрывали. Это было потрясение для всей страны, об этом трубили все СМИ. И родители, видимо, были на работе, я сама включила ТВ… Когда родители вернулись, застали меня зеленого цвета, всю в соплях и слезах, сидящей на диване среди фото Цоя. Это была большая травма. От меня какое-то время прятали кассеты, каким-то чудесным образом сломался магнитофон. Соседский мальчик, на порядок старше меня, играл песни Вити на гитаре, а я его слушала и была его самым строгим критиком. Потом первый класс, школа, немного отвлекалась и через какое-то время уже безболезненно слушала «КИНО». Но, наверное, тогда, еще в детстве, дала себе обещание больше никого не любить. Я больше ни на какие концерты не ходила, фанаткой больше ничьей не была. Прямо как лебединая верность…
Из воспоминаний поклонника группы «КИНО»:
Я любил и люблю Цоя… Помню, вышли мы подшофе из Дома офицеров на Чернышевского в Питере и пошли на Невский, а там весь город с гитарами его песни поет. Я помню, спросил – что это? Говорят, что Цой погиб. Вот это был траур… Я отстоял часа три на похоронах, пока к могиле подошел на Богословском кладбище… После Высоцкого больше ни с кем так народ не прощался. Мир его праху. ЦОЙ – ЖИВ!
Цой… Это юность, молодость… В общаге МВД, что на улице Профессора Попова, 40, тогда еще города Ленинграда, узнав о его смерти по телику – помчались в красный уголок… Откуда-то взялась гитара. Собрались и стали петь его песни…
Марьяна Цой:
Очень противные были статьи в газетах. Писали какие-то мамы, рабочие и колхозницы о том, что дети двое суток не ели, не пили, стояли у кладбища, а родственники даже не позволили бросить в могилу ком земли. Но если бы все бросили ком земли, то мы бы оказались в одной могиле с Витей – я, сын…
Юрий Белишкин:
Эмоции еще долго не отпускали. Из-за потрясения я нечетко помню и концерт памяти, проходивший на сороковой день после гибели Цоя в ленинградском СКК. Там играли «ДДТ», «Алиса», «Зоопарк», «Машина времени», «Калинов мост», «Телевизор», «Объект насмешек». Помню только, как Юрий Шевчук заплакал и встал на колени. Он первый раз тогда спел «Последнюю осень», которую посвятил Виктору. В тот день за кулисами кто-то начал меня расспрашивать, каким был Цой. Я не знал, что говорить и как описать этого удивительного человека. Тему подхватили подоспевшие журналисты.
– Чему вы у него научились? – пытала меня одна барышня.
– Молчанию, – ответил я, добавить было нечего.
Следствие и выводы по делу № 480
Когда я заметил тот автобус,
мне показалось, что меня уже как бы нет.
Потом реальность вернулась ко мне,
но автобус был еще далеко.
И я снова вошел в то странное состояние. Как в кино.
Только черно-белое. Было все равно,
как и куда ехать.
Я осознавал, что кадр сейчас сменится. И он сменился.
Но так грубо – словно ножницами вырезали.
И все – мое время остановилось.
Мое время истекло [64].
К чему же пришло официальное следствие по делу № 480? Давайте разбираться.
Из заключения криминалистической экспертизы ГАИ по делу № 480:
15 августа 1990 года в начале 12-го утра уже начало припекать солнце, было примерно 28 градусов тепла. Видимость в это время была ограниченной, асфальт – сухим. Скорость автомобиля «Москвич-2141» в момент столкновения составляла не менее 100 км в час. Скорость автобуса «Икарус-250.58» – не превышала 70 км в час. Столкновение произошло за 12 метров от мостика через речку Тейтупе.
В прессе со ссылками на экспертизу ГАИ указывалось, что после столкновения автомобиль «Москвич-2141» отлетел и ударился об перила мостика. Однако как я уже говорил – никто из журналистов не видел акта криминалистической экспертизы, и на известной схеме, составленной Петерсонсом, совершенно не отмечен факт удара «Москвича» об ограждение моста. А лишь просто отмечено то, что автомашина находилась в полуметре от ограды моста. Что и подтверждают очевидцы.
Что явно совпадает с истиной, так это то, что «Москвич» Цоя столкнулся с автобусом на встречке, до этого никаких столбиков и перил моста не задевая, а уже после, будучи отброшенным страшным ударом, – отлетел, где, ВОЗМОЖНО, коснулся перил ограждения и остановился в полуметре от них. Что и было зафиксировано следствием.