ак-то удивительно ведь. Что люди об этом подумают? Я спросила мужа – он вообще ничего не помнит про цвет, говорит, а разве машины не одинаковые были? Вы же с Витькой монетку бросали и в кулачок зажимали – кому какая, несколько раз менялись. Спросила еще Сашу Прохорова, моего приятеля старинного, не помнит ли он самый момент покупки, и какого цвета была машина Цоя. Он вспоминал, вспоминал. Говорит, вроде бы темно-серая. Думаю, возможно, Цой просто говорил или упоминал в разговорах, что хотел бы серую или светлую машину, и эти слова отложились в памяти разных людей больше, чем сама машина. А так как я ее видела, то эти два воспоминания смешались вместе, и она оказалась у меня в памяти серо-голубой. Еще можно предположить, что он в последний момент как-то переиграл, как-то поменял и купил синюю (там можно было выбирать, это же была заводская продажа). Но это вряд ли, по-моему. Я просто думаю над природой миражей – почему одному, другому, третьему человеку (мне в том числе), независимо друг от друга, эта машина ошибочно показалась светлой? Которая, как выясняется, в реальности была темно-синей. Без сомнения, именно Наталья, конечно же, одна знает истину (не только про цвет машины). И притом всю истину – и окончательную, и начальную, то есть по большому-то счету, если, например, взяться судить по существу, то ведь только ей одной, Наталье, ведомо, что есть истина. Главным образом – Наташе нельзя не верить. Слова Наташи не то чтобы оспариваться – даже обсуждаться не могут. Кому же, как не ей, знать самую правду и что ж там происходило?
Олег Толмачёв:
Вот цвета машины Цоя я не помню… Мда, загадка. А по поводу аварии могу сказать – моя версия, судя по тому, как я с ним ехал тогда в Москве, он не справился с машиной. Наверно, быстро ехал, а там дороги в две полосы и, скорее всего, могло солнце ослепить – ведь полдень был… Как он водил, мне сложно судить по одному разу езды с ним… Я сам тогда только учился… Кстати, «Москвич» Айзеншписа мы тоже брали в то время, они были очень модные, а оказались говно. Тормозная система оставляла желать лучшего, хотя версию с поломкой я бы не рассматривал.
Алексей Макушинский:
Самому странно, но я не могу вспомнить цвет машины. Что-то неопределенно-бежевое. Может быть, такое серо-сизое? «Металлик», как тогда говорили. Вот это слово запомнилось.
Олег Соколов:
Конечно, я видел машину Цоя. И цвет я помню. В советское время «мокрый дельфин» назывался тогда на жаргоне… Не серый «мокрый асфальт», а такой сизоватый, синевато-серый. С металликом. А у Шписа был «Москвич-2141» – Ц 3250 ММ, 1989 года выпуска, «брызги шампанского», такой золотистый цвет.
Артём Евстафьев:
Машина Цоя была синяя. Такая, темно-синяя. А у Шписа был «золотой» «Москвич».
Алексей Симановский:
Я видел машину Цоя, издалека, правда. Цвет был темно-синий.
Очень часто задают вопрос – а что же случилось с разбитой машиной Виктора, где теперь тот злополучный «Москвич»?
Через неделю после происшествия стоящую под брезентом у здания Тукумского РОВД машину Цоя поместили в бокс местного автопредприятия № 29.
Примерно через три месяца после гибели музыканта на автобазу № 29, где находилась разбитая автомашина, от имени Марьяны Цой на грузовике приехали некие молодые люди, предъявили необходимые документы и забрали искореженные остатки авто. Предположительно, последним пристанищем разбитой автомашины стал завод АЗЛК, где автомобиль был восстановлен по имеющимся документам и «бегает» до сих пор. Но это уже совсем другая история…
Я, автор этой книги, разыскал живого свидетеля, который смог пролить свет на это «темное» дело, – Сергея Алексеевича Конопиева, бывшего директора АТП № 29 города Тукумс, и попросил ответить на мои вопросы.
Сергей Конопиев:
Когда все необходимые следственные действия закончились, нужно было, чтобы машина была где-то спрятана – с глаз долой… А поскольку наше автопредприятие было совсем рядом, то работники милиции позвонили мне, попросили: «Можете?» – «Могу, конечно». И забрал ее к себе.
Так «Москвич-2141» темно-синего цвета, принадлежащий Виктору Цою, попал ко мне на хранение. У нас был такой большой ангар, эдакий полусклад, в общем, такой большой проходной двор, хотя и не скажешь, что так – ключи все-таки были, и замок висел, но когда что-то кому-то было нужно, слесарям или еще кому – заходили. Все знали, что это машина Цоя, я разрешил осмотреть ее всем нашим работникам, кому это надо было…
Хочу сказать, что авария, в которой погиб Виктор Цой, произошла по роковому стечению обстоятельств, то есть без вмешательства каких-либо третьих сил. Это точно. Наши автомеханики осматривали машину и пришли к такому мнению. Машина у Цоя была практически новая, поэтому никакой роковой технической неисправности там быть не могло.
Машина не горела, просто был лобовой удар, и Виктор погиб от удара головой. Лобовое столкновение, да и машина была очень сильно повреждена, двигатель, капот и почти полкузова были смяты. Передняя часть крыши сложилась гармошкой и просто защемила Виктору голову. Это стандартная схема при таких авариях.
Вот летом я ездил с друзьями на место гибели Цоя, посмотрел еще раз – стечение обстоятельств. Простое стечение обстоятельств. Я не знаю, как водил Цой, но это было утром, он возвращался с рыбалки, вероятно, усталость была, еще что-то. Машина прошла мостик и потом – все.
Потом позвонила Марьяна, потому что люди стали спрашивать о машине, и запретила мне ее показывать. Люди приезжали все равно, стояла осень, конец октября – начало ноября…
Как-то приезжает девочка из Москвы, 15-ти лет, вечером, под конец рабочего дня. А погода три дня стояла плохая, она вся замерзшая, от Риги до Тукумса еще 60 км проехала и просит показать машину… Я открыл, показал, она постояла, посмотрела, поплакала… Говорит – отрежьте мне маленький кусочек от машины, а она же искореженная вся там… Ну, ребята взяли ножницы по металлу, отрезали ей кусочек, проводили ее на электричку и отправили. Такие вот случаи тоже бывали. Но по просьбе Марьяны я действительно не разрешал делать фотоснимки разбитой машины, хотя саму машину показывал всем, кто приезжал и хотел ее видеть.
Потом, когда точно, не помню уже, Марьяна приезжала вместе с Алексеем Учителем, он собирался снимать фильм. Я так и не знаю, снял ли он его или нет… Мы встречались, беседовали. Марьяну я попросил – она привезла мне все аудиозаписи Виктора.
Марьяна тогда интереса к оставшимся вещам совершенно не проявила, или не до того ей совсем было, я не знаю. Это сейчас по прошествии времени мы «обрели опыт», так сказать… А тогда никто ни о чем не задумывался. Разве можно заглянуть в будущее?
Потом было много публикаций – и цвет машины, и еще много чего не соответствовало истине. Что касается встречи с журналистом Олегом Беликовым, то я его прекрасно помню. Его статья в газете, по-моему, была единственно точной и правдивой по сравнению с тем, что в то время писали в газетах и других изданиях. Он мне потом присылал кусочек газеты, вырезку. Сегодня ложь Беликова в некоторых последующих публикациях можно понять – все-таки 20 лет прошло. Многие детали стираются из памяти…
Что касается фотографий… Сказать, что фотографий машины Цоя нет совсем – нельзя. Они есть. Точнее, были. В общем, я сам ее снимал. Беликову я тогда не разрешил фотографировать ничего, но сам же я фотографировал, взял грех на душу. Тогда у меня не было цифровой камеры, была обычная черно-белая пленка. Это же так давно было все. Я тогда был директором АТП, самым молодым. Помню, приезжают комиссии – а тут молодой директор. А теперь уж старый…
Так вот фотографии я сделал и потом чуть позже я отдал пленку своему племяннику. Однако он умер, и после его смерти пленка оказалась, увы, утерянной.
Что касается Фибигса, то я ничего о нем не знаю, и не пытался узнавать. Вроде бы жив и здоров, тоже вот попал в историю. Люди к нему ездили, спрашивали, пишут ему письма там, я не знаю. Автобус его принадлежал талсинской «Сельхозтехнике», это было совершенно другое автопредприятие, не имеющее к нам отношения, чинился не у нас, а в другом городе, за 60 километров, так что о нем тоже ничего сказать не могу. И никто его не убивал, просто люди, как всегда, придумывают и придуманное выдают за действительное. Это все версии. Дом, где Виктор снимал жилье, тоже целый, мы ездили на море – проезжали его…
Что-то особенное такое вспомнить сложно. Если бы я, скажем, при жизни знал Цоя или он меня – тогда было бы проще рассказать о жизни или чем-то еще…
Марьяна приезжала, все делала, а Наталию я никогда не видел, по-моему. Не помню. Что касается двигателя… В газетах писали, что двигатель вылетел куда-то там. Про двигатель я точно не помню, но мне кажется, что он был на месте. Конечно, искореженный, но был. Смят в лепешку. По крайней мере – отдельно я его не видел. Возможно, он оторвался, и потом его просто загрузили в отсек, и он там был. Но задняя часть автомашины осталась цела. Машина ударилась левой стороной о левую сторону «Икаруса». Сам «Икарус» я не видел. Не было ни цели, ни интереса. Просто я автомобилист, и для меня все эти аварии обычная работа, обычное дело, рутина. Но, конечно, был бы Цой обычный человек – другое дело. А тут хочется, чтобы все было иначе. Люди своих кумиров обожествляют, и им хочется, чтобы они умирали не просто так, внезапно как-то, просто, а обязательно с тайнами. Так же интереснее…
Сергей Конопиев, взглянув на единственное имеющееся у меня фото предположительно разбитой машины Цоя, ответил:
Да… Снимок очень сомнительного качества… Но вообще похож. Непонятно только, где он сфотографирован. «Москвич» ведь стоял в боксе (ангаре), где других машин не было, а здесь на фоне просматриваются легковые авто. Возможно, снимок сделан на улице у РОВД.
Из непосредственных свидетелей, работников АТП № 29, видевших разбитую машину Цоя, можно упомянуть Наталью Битениеце, бывшего секретаря данной организации. Именно она вела документацию и занималась принятием разбитого автомобиля на автобазу.