10.10.90 г. Через несколько дней опять 15 число. Прошло всего два месяца. В обычных условиях два месяца – мгновение, которое и не заметишь. Теперь же кажется, что прошла целая жизнь, столько за это время передумано и выстрадано. Мысленно уже начинаю привыкать к реальности случившегося, но по-прежнему, глядя на его фотографии, хочется закричать «не верю!!!».
21.02.91 г. Сама себя спрашиваю, зачем я записываю свои мысли? Наверное, дело в том, что эта тетрадь должна пережить меня, как я уже пережила Его, так пусть хоть что-то останется от этой истории, ведь пока я еще тут – я думаю… А думаю вот о чем. На днях вдруг поразила мысль о неслучайности Его ухода именно в тот момент, когда это произошло. На первый взгляд странно, но если вспомнить, каким мы его знали… Сначала – худеньким ершистым мальчишкой, затем – стройным, сильным и очень загадочным парнем. Вместе с внешностью менялись и песни, но он был все тот же – знакомый, только повзрослевший. И вдруг – открытие. 1990 год, киевские концерты. Самое сильное впечатление – он. С прежними песнями, но совсем другой. Вместо ожидаемого чувства восторга – ощущение чуда и поклонения. Вместо прежнего, так знакомого всем Витька – молодой мужчина, большой, удивительно красивый и совершенно НЕ ТАКОЙ. На вопрос: «Ну, как концерт?» – народ почему-то отвечал: «Знаешь, а он, оказывается…». Говорят, идеальный возраст человека – 33 года, пора физического и духовного расцвета, пик возможностей. Думаю, эту дату можно сдвинуть немного вперед, потому что именно в 27–28 Он стал настоящим мужчиной – взрослым, серьезным, ответственным. Достиг зрелости, вершины физической и духовной красоты. И гармонии тоже достиг, потому что был счастлив, возможно, впервые в жизни. Не известно, сколько времени бы продлилось это состояние. А он был нужен. Очень нужен. И возможно, кому-то мешал. Он был взят из этой жизни именно в том возрасте, когда представлял собой максимум того, что мог представлять. Случайно ли это? Не знаю. Мне почему-то кажется, что нет. Забирают всегда не просто так…
Из воспоминаний Альберта Попова, одного из устроителей воронежского концерта 1988 года:
Я, кстати, то есть стеб-рок-бард Красный Огурец, был единственным из музыкантов, кто выступил на вечере памяти Вити (первая годовщина, 15 августа 1991 года, ДК Ленсовета, 19 час.; эта афиша висит у меня на стене) с посвященной ему и другим ушедшим от нас рокерам песней (под мои электробарабаны) «Барды уходят» («Там, наверху, много места для нас…»). Никогда это не забуду. В зал набилось более 2000 тусовки со всей страны, я пою, голос срывается, слезы текут, а передо мной темный зал, весь в огоньках спичек и зажигалок! Правда, вечер делали Марьяна с Белишкиным, потому Айзеншписа туда, естественно, не приглашали. А я тогда был почти рок-«звездой», известным и уважаемым «артистом оригинального рок-жанра», единственным в Европе рок-бардом-ударником… Но на следующий день на гала-концерт в «Юбилейном» напрашиваться не стал – там были «гранды».
Рок-фанат Вячеслав Карабулькин рассказывал:
В 1992 году, после окончания школы и успешной сдачи экзаменов в вуз, я второй раз в своей сознательной жизни посетил родной город Санкт-Петербург. К тому времени, с учетом интересов, я составил свою, альтернативную культурную программу, в которую входили также посещения Рубинштейна, 13 и Богословского кладбища.
Тогда в Питере жили наши родственники Гальчинские – троюродная сестра отца (тетя Валя) и ее муж (дядя Миша). Люди они были, мягко говоря, совсем немолодые – разменяли к тому времени 7-й десяток лет. В их присутствии, не надеясь на взаимопонимание, я высказал, однако, свои пожелания. Дядя Миша вдруг выдал мне гневную отповедь: «Да ваш Цой был дебилом! И те, кому он нравится, – тоже дебилы! Ни слуха, ни голоса… Вот у нас на Украине, помню, Гнатюк был – когда пел – душа радовалась, вместе с ним пела! А этот что?».
И вдруг, совершенно неожиданно, тетя Валя самоотверженно, воодушевленно и абсолютно искренно вступилась за честь Цоя и мое право посетить его могилу. Она с такой горячностью заклеймила дядины слова, устыдила его и заставила сесть за руль и вести всех нас на Богословское кладбище. А по пути рассказала, что ее лучшая подруга на протяжении чуть ли не 30-ти лет – мама Юрочки Каспаряна, которого она в свою очередь с пеленок знает. И что она была на его свадьбе, когда он на Джоанне женился. И видела там Витю Цоя. И не только там видела, и общалась с ним неоднократно. Причем рассказала это так буднично, что я просто чуть не сошел с ума.
Было 16 августа 1992 г. С момента гибели Цоя прошло 2 года и один день, но у его могилы было около двухсот человек. Еще стояли палатки, в которых жили паломники, приехавшие со всех концов СНГ. И тетя Валя сказала: хорошо, что мы приехали сегодня. Вчера мы бы сюда просто не попали – здесь были тысячи, если не десятки тысяч.
Дядя Миша угрюмо и пристыженно молчал…
Татьяна Короткова, поклонница группы «КИНО»:
В 90-м году, будучи 18-летней студенткой, приехавшей на каникулы в Москву из Литвы к друзьям, я услышала по радио весть о гибели Виктора Цоя. Знаете, это как мир сломался. На его песнях и песнях «Нау» мы взрослели… А тогда всем двором в районе Бескудниково мы «провожали» Цоя в последний путь. Мальчишки неумело рвали струны, пытаясь сыграть на гитаре его аккорды, и все вместе мы отчаянно орали: «Группа крови на рукаве!». Никогда бы не подумала, что спустя двадцать лет мой вполне сформировавшийся как личность сын, будет с упоением слушать и «Группу крови», и «Закрой за мной дверь». Надеюсь, и внук не подведет.
Цой погиб «в солнечный день в ослепительных снах», завершив перед этим запись своего последнего альбома, в котором голос его, кажется, уже тогда звучал из совершенно иного мира. Смерть Цоя стала его вторым рождением. На следующий же день после его гибели родился миф, его легенда, и случилось это в далеком от нас, сегодняшних, августе 1990 года.
Сегодня, даже по прошествии тридцати лет с момента его трагической смерти, для многих в нашей стране никогда не вравший и не лицедействовавший Цой значит гораздо больше, чем иные политические лидеры, артисты и писатели. Почему же это так, спросите вы? Потому что Он всегда был самим собой. И ему нельзя не верить. Одинокая, справедливая, добрая и честная романтика Цоя привлекала людей всегда – и тогда, и сейчас. Сейчас, возможно, еще больше. Ведь Цой гениален афористичностью фраз в текстах. Он рождал, как сейчас говорят, мемы на всякие случаи жизни. Если есть в кармане пачка, значит, все не так уж плохо; война дело молодых; те, кто в 15 лет уходят из дома, вряд ли поймут того, кто учился в спецшколе, и многое другое… Эти фразы как пословицы еще в конце восьмидесятых вошли в культурный код сначала рок-фанов, а ныне они давно в обиходе широкой массы людей.
Цой, бывший героем своего времени, и в небытие ушел героем того времени. Времени, ставшим вместе с ним легендой. И именно поэтому он вечно не стареет. Как и не стареет его творческое наследие.
В конце 1997 года в журнале «Ровесник» журналист Алексей Поликовский написал такие слова:
Миф о «КИНО» отпечатался на серой штукатурке домов, где с помощью баллончика с краской было выведено краткое, как лозунг: «Виктор Цой жив!» Это миф о рокере в черном, взлетевшем на небо в своем покореженном, всмятку разбитом автомобиле, миф о поэте, который, несмотря на смерть (или благодаря смерти), все равно остался здесь, с нами.
Сегодня, в 2020 году, другой писатель – Всеволод Непогодин, откликнулся:
Я призадумался: ведь я никогда целенаправленно не слушал «КИНО», так чтобы включить пластинку и целиком изучить. Оно и понятно – «Группа крови» за девяностые надоела, когда звучала отовсюду. Стена памяти Цоя на Арбате уже не слишком вписывается в архитектурный облик современной Москвы. В общем, включил вчера вечером «Черный альбом» в наушниках ради любопытства и прозрел. «КИНО» – это просто глоток свежего воздуха на фоне современного говнидла вроде Оксимирона, Егора Крида и Тимы Белорусских. Слушаешь практически любую песню «КИНО» и мысленно подпеваешь, потому что на самом деле краем уха ты слышал их неоднократно. И эти строчки въелись в подсознание, они у тебя уже в крови, их ничем уже не вытравишь.
Потому что если мамина помада, то сапоги старшей сестры с алюминиевыми огурцами на брезентовом поле. Ларчик открывается просто: «КИНО» – живые музыканты, и они даже сейчас живее всех. Сейчас мы окружены продюсерскими проектами. Из суррогатов и полуфабрикатов пытаются сделать коммерческий продукт. А Цой – это кочегар, птушник, «лузер», если выражаться современным языком. Он без позы и фальши, которой сейчас с избытком, как акын поет о своей примитивной жизни в разваливающейся стране. «КИНО» стала маргинальной и токсичной группой в сознании нынешней молодежи из-за армии поклонников-подражателей. Каждый из нас сотни раз видел следующую картину: худощавые юноши в выцветших черных футболках картаво и коряво поют в подземном переходе «Группу крови», «Пачку сигарет» и «Перемен», выпрашивая с протянутой рукой пару копеек за свое музицирование. От созерцания подобной картины становится тошно и противно. Но «КИНО» для меня это не «Группа крови», а «Бездельник», «Восьмиклассница» и «Кукушка». Тексты Цоя просты, но феноменально поэтичны. Мощь Цоя не в его вокальных данных, а в силе самих произносимых слов. Трагедия русского рока не в том, что Цой так рано умер. Трагедия русского рока заключается в том, что за тридцать лет после смерти Цоя так и не появилась группа, хотя бы приблизительно сравнимая с «КИНО» по художественной выразительности. И, к превеликому сожалению, ничего лучше «КИНО» в русском роке при нашей жизни уже не появится.
Молодежь сейчас рэпово-гаджетная, играть на гитаре и писать поэтически убедительные тексты песен для нее – это непосильная ноша. Музыка «КИНО», конечно, без особых выкрутасов – new wave & post punk, ударные вообще зачастую можно заменить драм-машиной. Поскольку Цоя и Гурьянова уже нет с нами, то федеральные СМИ должны еженедельно брать интервью и снимать передачи о Каспаряне.