– Пора делать выбор, – сказал Джеймс, когда солнечный диск оторвался от водной глади.
Виктор вдруг понял, что любой выбор – это иллюзия, что у него нет и никогда не было никакого выбора. Всю его жизнь кто-то или что-то, некая Рука Судьбы, словно мать упирающегося ребёнка, тащит его по жизни в одном только ей ведомом направлении. Всё давно уже выбрано, задолго до его появления на свет в этом обличии, что носит теперь имя Виктор. А то, что предлагается сейчас ему – есть не более чем питающее его эго утешение, предназначенное смягчить суровость предопределённости…
Закрыв глаза, Виктор поднял с земли глиняную чашу и, превозмогая тошноту, выпил её содержимое.
На удивление напиток оказался приятным на вкус. Виктору стало тепло и совершенно спокойно. Его эмоции полностью отключились. Сознание стало кристально чистым.
Тело перестало подчиняться Виктору. При всём своём желании он не смог бы ни пошевелиться, ни заговорить, но таких желаний у него не было. Впервые в жизни ставшее свободным сознание упивалось своей свободой, полностью позабыв о телесной оболочке. Оставшаяся без внимания хозяина плоть замерла неподвижно на коряге в сидячем положении точно так же, как до этого замерли тела Бенджамина и Джеймса.
Время сменилось безвременьем, и через мгновение или вечность (в том состоянии они равны) Виктора коснулась Рука Судьбы. Узнав своего истинного хозяина, тело радостно затрепетало. Лёгким, еле уловимым движением Рука Судьбы заставила тело встать на ноги. Одновременно с этим движением полностью изменились декорации. Не было больше ни берега, ни реки, ни коряги. Вместо этого была идеально ровная светло-серая поверхность под ногами, тёмно-серое небо над головой и совершенно чёрный солнечный диск в тёмно-сером небе.
Откуда-то Виктор знал, что столь странным это место выглядит потому, что он впервые в жизни видит всё в истинном свете, а не в том негативном (в фотографическом значении этого слова) отражении, в котором он видел всегда. Он знал, что нужно немного времени, чтобы органы чувств смогли правильно настроиться, точно так же, как и при переходе из темноты на свет.
И точно, когда органы чувств сориентировались, Виктор увидел поистине волшебный солнечно-лунный мир. Под ногами была идеально ровная серебристо-матовая плоскость. Совершенно чистое небо было цвета сияния луны. И только солнце было самим собой, разве что светило ещё ярче обычного.
Шагах в десяти от Виктора находилась та самая черта, которую ему предстояло перешагнуть. Черта шла через всю плоскость от горизонта до горизонта, а, скорее всего, и далее, через весь этот странный, волшебный мир. Черта пылала ярким, холодным огнём, пламя которого вздымалось до самого неба, полностью закрывая всё то, что находилось по ту сторону черты.
Жрецы ждали его у самой черты. Они больше не были Джеймсом и Бенджамином, а являлись самой воплощённой сутью жречества. Они были двумя и одним одновременно. И, наверно, самым удивительным было то, что Виктор в том состоянии не только принимал это как нечто вполне естественное и само собой разумеющееся, но и понимал глубинную сущность происходящего.
Когда Виктор немного освоился в новой реальности, Рука Судьбы заставила его подойти к огненной черте, туда, где его ждали жрецы. В паре шагов от черты Виктор остановился. Перед ним был непреодолимый невидимый барьер.
– Для того, чтобы приблизиться к черте ещё на шаг, ты должен обрести плоть Жизни, сбросив для этого плоть Нежития. Готов ли ты к этой жертве? – торжественно спросил жрец.
– Готов и смиренно прошу принять эту жертву, – ответило тело Виктора.
– Будь по-твоему. Мы принимаем эту жертву, – произнесли жрецы хором.
После этих слов они вылили на Виктора оставшийся травяной отвар из сосуда старинной работы, в который превратился котелок. Отвар буквально прошёл сквозь тело Виктора. Плоть зашипела, словно сода, на которую попал уксус. Кожа начала лопаться и опадать большими пластами. Брызнула кровь. Вслед за кожей начали распадаться ткани и внутренние органы, а кости исчезли, превратившись в сизо-голубой дым. Тело исчезло, но Виктор продолжал оставаться самим собой. Он не чувствовал ни боли, ни страха, словно был сторонним наблюдателем происходящего. Хотя нет, у стороннего наблюдателя подобное зрелище наверняка вызвало бы сильные чувства, тогда как Виктор попросту спокойно наблюдал за происходящим.
Его новое тело возникло как бы разом из ничего. Оно было точно таким же и одновременно совершенно иным, чем раньше. Виктор ощущал это принципиальное различие, но не мог понять, в чём оно заключается.
Сформировавшись, тело ещё на один шаг подошло к черте и остановилось.
– Для того, чтобы сделать ещё один шаг, ты должен очистить душу от яда Нежития. Готов ли ты к этой жертве? – спросил его жрец.
– Готов и смиренно прошу принять эту жертву, – ответила некая незримая часть Виктора.
– Будь по-твоему. Мы принимаем эту жертву, – произнесли жрецы в два голоса.
В их руках появились курительницы, из которых вместо дыма шёл свет. Причём свет это вёл себя точно так же, как обычно ведёт себя дым. Как и отвар, свет легко проходил сквозь тело Виктора, словно он был не человеком из плоти и крови, а бестелесным призраком или духом. Свет уносил с собой нечто невидимое и неощутимое, но настолько родное, что лишившись этого, Виктор впал в смертельную тоску. Это ощущение потери вызвало такую поистине нестерпимую внетелесную боль, что, продлись она чуть больше, Виктор наверняка умер бы, не имея сил её больше переносить.
Его новая душа родилась в тот самый миг, когда он готов был принять смерть. Отчаяние и боль сменились блаженством. Из глаз потекли слезы радости. Виктор ещё на один шаг подошёл к черте.
– Для того, чтобы преодолеть черту, ты должен возжечь свой дух. Готов ли ты к этой жертве? – спросил жрец.
– Готов и смиренно прошу принять эту жертву, – ответил Виктор всем своим существом.
– Будь по-твоему. Мы принимаем эту жертву.
Жрецы с ног до головы густо обмазали Виктора резко пахнущей мазью. После этого у них в руках материализовались факелы. Жрецы подожгли их от пламени черты, затем поднесли к Виктору. Пламя оказалось холодным, очень холодным. Настолько холодным, что Виктору пришлось приложить немало усилий, чтобы не закричать от обжигающего тело холода.
Загораться мазь не хотела. Долгое время она просто кипела и пузырилась, выделяя тошнотворный запах. Наконец, после неимоверных усилий жрецов она загорелась и принялась коптить, как резина. Прошла целая вечность, прежде чем мазь смогла нормально разгореться, при этом Виктор страдал не столько от физической боли, сколько от нежелания огня принять его. Наконец, огонь заключил его в свои объятия, и Виктор воспылал чистым и ярким пламенем уже без всякого дыма. Вместе с дымом исчезли и страдания, которые были не чем иным, как грязными примесями, отравляющими его дух и не дающими ему гореть ярким, солнечным огнём. Теперь его дух был чист и свободен, все барьеры были преодолены, и Виктор решительно шагнул за огненную черту.
В одно мгновение он перенесся на речку. Его тело горело, как при лихорадке, голова кружилась, а в глазах стояли слёзы. Ноги были ватными и совершенно чужими. И если бы Джеймс с Бенджамином не поддерживали Виктора с двух сторон, он не смог бы стоять.
– Дыши глубоко, – кричал ему в самое ухо Джеймс, – дыши глубоко…
До Виктора дошло, что он практически не дышит, а лишь хватает ртом воздух. Его грудь словно сжимал невидимый обруч. Собрав все свои силы, Виктор сумел сделать вдох, затем ещё и ещё… Дыхание восстановилось. Исчезли жар и головокружение.
Придя в себя, Виктор осознал, что стоит посреди реки, что под его ногами водная гладь. Но то, что он увидел в следующее мгновение, заставило его позабыть об этом чуде. С неба к нему спускалась сама Богиня. Позади на почтительном расстоянии следовали её верные жрицы.
Спутницы Богини были обнажены. Они были прекрасны, насколько вообще могут быть прекрасны земные женщины, и каждая из них была красива своей неповторимой красотой. Но неземная красота Богини затмевала их так же, как солнечный свет затмевает сияние звёзд.
На ней было свободное длинное одеяние, переливающееся при ходьбе белоснежным и солнечно-золотым цветами. Поверх этого одеяния подобно римской тоге был надет чёрный плащ. Его чернота была абсолютной и бездонной, как чернота изначального космоса. Края плаща были обшиты бахромой, а вдоль каймы были вытканы звёзды и полная луна. Они сияли точно так же, как и настоящие светила на небе.
На голове у Богини был венок из всевозможных цветов. Её лоб украшало маленькое золотое солнце, сияющее так, что на него невозможно было смотреть. По бокам её голову украшали тянущиеся вверх змеи, изготовленные столь искусно, что казались живыми. Густые, длинные волосы Богини свободно ниспадали на идеальные плечи. Её маленькие изящные ступни были обуты в сандалии из больших зелёных листьев. В правой руке она держала систрум, в левой – золотую чашу в виде ладьи.
Когда эта процессия приблизилась на достаточно близкое расстояние, одеяния людей исчезли, словно бы растворилось в воздухе. Теперь кроме Богини все присутствующие были обнажены.
– Как видишь, взгляд нашей госпожи срывает любые покровы, и каждый из нас предстаёт пред очами её в наготе своей сущности, – услышал Виктор шёпот жреца.
Неспособный взирать на красоту Богини, Виктор благоговейно пал перед ней ниц. Богиня взмахнула рукой, и тело Виктора медленно воспарило над водной гладью. Поднявшись примерно на метр, тело «легло» на спину.
Сопровождавшие Богиню жрицы почтительно взяли у неё чашу и систрум и вручили ей небольшой флакон с маслом для помазания. После этого они запели гимн, а Богиня помазывала маслом те части тела, о которых говорилось в гимне. И каждое прикосновение её руки дарило Виктору ни с чем не сравнимое блаженство:
Ты стоишь очищенным в свете Богини[1]