— У меня сил больше нет с ней собачиться. А теперь остались только мы с тобой.
Вроде голос зазвучал просительно? То обвиняет его, то намекает на какую-то общность — может, ей не под силу одиночество?
— Черта с два! — крикнул он зло.
Она и бровью не повела:
— Очень мило с твоей стороны было в прощальном письме вспомнить про Аниту. Но она и сама пробьется. Такая деловая и честолюбивая. Крепкая кость.
— В мать пошла.
— А мне ничего не отписал. Ни дырки от бублика.
— Да ты в своем уме. Это же по твоей воле…
— Ну еще бы. Но вдруг ты ошибся. И на самом деле ты хотел…
— Ты заговариваешься, Кари. Пойми, между нами все давно кончено.
Около круглого ее рта прорезалась странная складка.
— Я не так уж в этом уверена. Для тебя женитьба оказалась поражением. А для меня, по-твоему?
— По-моему, ответ следует из вопроса.
— Нет. И у нас с тобой есть шанс.
— Ты, видно, свихнулась.
— Давай не будет тыкать пальцем, кто здесь сумасшедший. Мы, похоже, одного поля ягодки. Никто из нас на самом деле не хотел Аниты. Мы оба считали, что ее появление на свет — это… несчастье. Помнишь, как нам было хорошо вдвоем, пока она не родилась… совсем недолго?
Он знал, что слушать ее нельзя. Ее холодные слова пугали его — потому что в них была правда. Но ничего поделать уже нельзя. Он не сможет полюбить женщину, пустившую коту под хвост его лучшие годы. По ее вине он взялся за этот план. Бегство? Отлично. Мальчишество? Называйте как хотите. Просто он подвел черту под сорока годами своей жизни. Судьбу не обманешь, они не были бы счастливы ни с Анитой, ни без нее. Это верх цинизма и аморальности, все равно что убить родное дитя. Да и к чему он может вернуться? К отвратительному — по крайней мере, для Аниты — судебному разбирательству, чтобы из зала суда прямым ходом отправиться в тюрьму Тюнга? Несмотря на показное спокойствие, у нее явные сдвиги.
Он встал с табуретки, прислонился к стене и сложил на груди руки.
— Если тебе больше нечего мне предложить, немедленно уезжай. Ветер усиливается. И скоро ты просто не сможешь вывести лодку.
— Я не так боюсь моря, как ты.
— С чем тебя и поздравляю. Но мне хочется побыть одному. Нас с тобой ничего не связывает.
Ее губы раздвинулись в новой, незнакомой ему улыбке.
— Не гони. Вернувшись, я тут же расскажу все старшему инспектору.
— И что будешь с этого иметь?
— Ты осуществил свою давно вынашиваемую месть. Поздравляю. Но, представь, мне тоже хочется крови.
— Ничего ты не сделаешь! Из-за Аниты не посмеешь! — Его испугала ее полнейшая невозмутимость.
— А я не пойду в полицию… — и снова эта ирония, ирония и холод, — если ты поделишься со мной своими планами на будущее.
— Будущее? По-моему, тут все ясно.
— Только не надо мне рассказывать, что собираешься коротать здесь весь век. Мне про тебя все известно. В полиции, видишь ли, не одни остолопы. Безо всякой моей подсказки сами вычислили твою типографию. Эта польская брошюра… Мортен, что ты за холодный циник?
— Холодный? Да я только подъел крошки роскошного пирога!
— Старший инспектор сказал, что крохи — это порядка ста тридцати тысяч. А насколько я тебя знаю, гораздо-гораздо больше…
Он ужаснулся, поняв, куда она клонит. Вот теперь она заговорила о деле. А все остальное было лишь прелюдией.
— Я желаю знать, чем ты собирался заняться потом, имея на руках эту сумму. Ее надолго не хватит. Значит, у тебя больше, гораздо больше. И мне интересно, как ты это делал.
— Больше ничего нет, — выговорил он с трудом и сглотнул.
— Расслабься! Держу пари, что в десять раз больше! — Она поднялась и встала перед ним.
— Да ты с ума… Где я мог взять деньги?
— Полицейский сказал, что ты готовил лотерею?
— Откуда он знает?
— Они обыскивали твою квартиру.
— Это неосуществленный план.
— А идея неплохая… Знаешь, я довольна. Наконец-то ты стал мужиком. Решился на такую аферу…
Он слушал ее с удивлением. Что-то новенькое. А вот и до дела дошла:
— Представляешь, что бы наворочали вдвоем?
У него одеревенел подбородок.
— А, так ты полагаешь, я нуждаюсь в компаньоне?
— Именно. — Она затушила сигарету и строго посмотрела на него. — Помнишь, сколько у нас было планов сразу после свадьбы? Так и теперь еще много лет в запасе. Кто заподозрит разведенку в пособничестве бросившему ее мужу?
— Похоже, ты все успела обдумать..
— После того как Анита…
— Немного ж тебе надо, чтоб ты побросала за борт весь балласт.
— О чем ты? Что мне надо? — У нее сперло дыханье.
— Долгие годы, Кари. Долгие годы с тобой. Конечно, я просто всегда мечтал работать вместе с такой сучкой, как ты.
Вдруг она покраснела — впервые перейдя в оборону.
— Обзывайся как хочешь. Меня это не волнует. Сам дерьмо. Но как ты изволил выразиться… я тоже хочу крошек от пирога.
— Дорогая, но нет никакого пирога.
— Врешь. Ты бы никогда не стал «исчезать», если бы не пахло огромными деньгами.
— Так откуда бы я все-таки взял деньги?
Она сделала еще шаг и закрыла глаза.
— Кари, не трогай меня! — Он встал к ней спиной, но почувствовал жгучее желание в низу живота, едва она обняла его. Он отвел ее руки.
— Боишься, что я тебя соблазню?
— Не дури. Расскажи мне лучше, что ты там нафантазировала о деньгах?
— С удовольствием. Чем еще и заняться искусному печатнику, как не печь их?
Могла бы уж просто окатить его ушатом холодной воды! Счастье, что он стоит к ней спиной. Она не может ничего знать, подумал он и сглотнул. Она просто пробует методом тыка. Он сжал зубы. Когда повернулся, лицо его было совершенно бесстрастно. Во всяком случае, ему хотелось на это надеяться.
— Если б это было так просто…, — услышал он собственный голос. И увидел угол черного чемодана, вылезающий из-под кровати.
— Значит, ты думал об этом?
— Да кто ж об этом не мечтает! Но с тем контрольным оборудованием, которое теперь стоит в банках, все это совершенно дохлый номер.
— Тогда расскажи, каким другим способом ты наварил денег на нынешние гастроли?
— У меня нет за душой никаких планов. — Чтобы спрятаться от ее близкого, вопрошающего взгляда, он подошел к столу и стал набивать трубку.
— Когда все кончится и тебя перестанут искать, ты уедешь, так? В другой город. А скорей всего в другую страну.
— Чушь. — Вот так она всегда читала мои мысли, подумал он.
— Денег у тебя, конечно, больше ста тридцати тысяч. Или ты собирал деньги на развивающиеся страны. Или как-то еще использовал людское сострадание в своих целях.
— Ничего, о чем бы тебе не было известно, я не делал.
— Что ж, остается только возвращаться домой. Короткий звонок в полицию…
— Ты не посмеешь!
— Еще как. Я тебе ничего не должна. Разве что дерьма.
— А о чувствах Аниты ты подумала?
Вдруг она топнула ногой с поразившей его горячностью:
— Плевать мне на Аниту!
Он сжал кулаки в бессильном негодовании.
— Как далеко ты собираешься зайти?
— Увидишь!
Они сошлись, непримиримые, как прежде. И ничего не придумаешь, с горечью подумал он. Если я задержу ее здесь, явятся спасатели. Отпущу — донесет. Женщина Кари Ларсен была ему сейчас близка и далека, как никогда. Он никогда не чувствовал прежде такой неукротимой ненависти. Потому что она нашла его? Или оттого что все испортила? Или из-за того, что проявила свое истинное «я»? Или потому, что они с ней двойники, и она точно так же изголодалась по свободе и материальной независимости?
— Даю тебе десять минут, — наконец сказала она. — Если ты мне все расскажешь, мы можем поделиться.
— Нечем делиться.
— А ты подумал, как будешь выбираться отсюда? Я могла бы тебе помочь. Или мы могли бы уехать вдвоем…
— Через несколько дней Анита передумает и вернется к тебе.
— Ну и что? Хотя я на это не надеюсь. Твоими стараниями я для нее — что кость в горле. А она… для меня.
— Матерь Божья. Что ты несешь — ты же после развода билась за нее всеми правдами и неправдами.
— Да. Но признаю, она для меня большая обуза. Что, нельзя так говорить? — Неожиданно в глазах заблестели слезы. — Я просто называю вещи своими именами, а у тебя для этого кишка тонка. Мы оба не созданы быть родителями, Мортен. Оба.
Все. Это уже слишком.
— Ты настаиваешь на десяти минутах?
— Да.
— Тогда я делаю тебе одно-единственное предложение. Если ты обещаешь убраться и никому не говорить о том, что я был здесь, я отдам тебе часть польских денег. В противном случае я просто привяжу тебя к печке и немедленно уеду.
— Это… несерьезно.
Он видел, что она испугалась.
— Серьезно так же, как и твои угрозы.
Оба замолчали. Видно, и до нее дошла тупиковость самой ситуации — независимо от того, как они ее разрешат. Взаимные обещания ничего не гарантируют, они нарушат их так же легко, как данный когда-то друг другу — пусть не перед лицом Господа, но в присутствии городского канцеляриста — обет верности. Вся их совместная жизнь была цепью невыполненных обещаний и неосуществившихся надежд.
Они прислушались к ветру. Под сильным порывом дрогнула крыша.
— Это, — сказал он, — по-моему, называется шквальным ветром. Если ты хочешь вернуться в Хьервогсюнд живой, тебе нужно плыть немедленно.
Она не ответила. Прищуренные глаза неожиданно округлись и прояснились.
— Кари, в чем дело?
— Тихо! У дома кто-то есть.
— Ветер.
— Нет.
— Ревун маяка.
— Да нет…
Он похолодел — потому что она была права. Между порывами ветра доносились шаги. Потом что-то упало и скатилось с горы к самой хижине.
Мортен Мартенс побледнел.
— Дура, так ты не одна сюда явилась…
— Клянусь, одна!
Вроде не врет. Они оба затаили дыхание. И как два истукана ждали, когда незваный гость постучится в дверь. Вот наконец. Тут Кари не выдержала и хмыкнула:
— Эта хижина вовсе не так удалена от цивилизации, как тебе бы хотелось!