Вилен говорил примерно следующее (его рекомендации запомнил библиофил Аркадий Шварцер): «Допустим, вам, пациенту психиатрической лечебницы, делают „инъекцию правды“. Прежде всего, следует почувствовать момент „прихода“ препарата. Нужно тут же безвольно откинуть голову. Врач немедленно прекратит делать укол, чтобы не превысить критическую для вас дозу. Раньше времени начнешь симулировать — врач это заметит по зрачкам, моторике и другим признакам. В общем, надо ждать „прихода“. И в таком состоянии, собрав всю волю, стараться нести осмысленно-бессмысленный бред. Придумайте себе навязчивую идею: допустим, ваша машина припаркована в плохом месте, и вы опасаетесь, что ее вскроют, угонят, разобьют. И не отступайте от нее. Тогда, вероятнее всего, „сеанс“ скоро закончится». По словам Шварцера, Вилен рассказывал так, словно вспоминал реальный эпизод из своего прошлого.
У нас есть возможность узнать, что случилось с нашим героем в описываемый период.
Вилен в июне 1983 года был госпитализирован в психоневрологическую больницу в Тбилиси — это верно. Вместе с ним в столице Грузии находилась и его жена. В середине лета она вернулась домой в Москву исхудавшая, но в бодром настроении, сообщив дочери: «Папа скоро приедет». С собой Шура привезла документ — медицинское заключение, вынесенное 6 июля военно-врачебной комиссией МВД ГССР. Вот его текст.
«Апакидзе Вилен Харитонович, 1936 г.р. Звание — полковник. Занимаемая должность — нач. оперативно-розыскной части МВД СССР (со слов больного). Проживает по адресу: Москва, Гагаринский р-он, ул. Мосфильмовская, 41, кв. … Член КПСС, образование — высшее, профессия — инженер.
Жалобы: Воспитывался в детском доме. Рано начал трудовую деятельность, окончил техникум, работал в легкой промышленности. Служил в рядах Советской Армии в Венгерской Народной Республике. Во время службы в армии получил травму головы с потерей сознания. В органах МВД с 1969 года. Работа напряженная, связанная с риском для жизни. Считает себя больным с 1970 года, когда появились сильные головные боли, долго не купирующиеся, стал „чувствовать свое сердце“. Испытывал длительные перегрузки на работе, переживал, нервничал, нарушился сон, ложился со снотворным, вставал с анальгетиками, слышал голоса сотрудников и знакомых, завешивал окна одеялами. По этому поводу за помощью не обращался, так как был уверен в реальности голосов. Увлекался философией и парапсихологией. Часто входил в „астрал“, раскрывая при этом особо тяжкие преступления. По выходе испытывал чувство опустошенности, слабости, мучительные головные боли. С 23.04 по 13.05 находился на стационарном лечении в центральном госпитале МВД СССР. Консультировался у психиатра проф. Матвеева В. Ф. Отмечены астено-невротические реакции, психогенно обусловленные на фоне остаточных явлений черепно-мозгового поражения. Рекомендовано обследование и лечение в ЦБ, от чего больной отказался. Был переведен на службу в ГССР. Самочувствие оставалось прежним, был госпитализирован в неврологическое отделение госпиталя МВД ГССР. Высказывал бред отравления (по нескольку дней ничего не ел), преследования, страхи. 22.06.83 были зрительные галлюцинации, снизилось настроение, стал плаксивым, душевнобольным при этом себя не считал. Был переведен на лечение в городскую психоневрологическую больницу, где диагностирована шизофрения, параноидальная форма. Сознание ясное, ориентирован правильно, в контакт вступает охотно, на вопросы отвечает по существу, однако высказывает бредовые идеи отношения, воздействия, преследования, отравления. Часто слышит диалоги на русском и грузинском языках (грузинским не владеет). Интеллектуальные функции соответствуют полученному образованию. Эмоциональный фон снижен, пессимистичен в плане будущего и здоровья. Считает себя тяжелым соматическим больным, но не душевнобольным.
Диагноз: шизофрения, параноидальная форма.
Заболевание получено в период прохождения военной службы.
Подписи: председатель ВВК МВД ГССР Гагуа О. Г.
Секретарь ВВК МВД ГССР Мамедова Е. А.»
Что можно сказать об этом документе? С юридической точки зрения, он стал для Вилена охранной грамотой в условиях неизбежно надвигающейся расправы. Теперь ему не грозит лишение свободы (в худшем случае его отправят на принудительное лечение), его обязаны по болезни уволить из органов. Естественно предположить, что за этим медицинским заключением наш герой и отправился в Грузию. И он его получил 6 июля.
Почему же Вилен вернулся из Тбилиси только в конце осени? Почему он оттуда бежал (если это правда)? По какой причине он так сильно сдал физически за полгода? Получается задача с несколькими неизвестными. Надо ее решить до конца.
В августе 2016-го, находясь в Тбилиси, автор постарался это сделать. Мне помогали Шота Горгодзе и Амиран Джавахадзе. Оба сохранили в памяти события 33-летней давности. Тогда генерал Горгодзе, будучи заместителем министра МВД ГССР, договаривался с руководством клиники о госпитализации Вилена, а Джавахадзе и вовсе постоянно находился возле своего старого друга.
Возвращаемся в середину 1983 года.
Вилен Апакидзе ясно понимает, какое будущее ожидает «фаворита Щёлокова». В мае он имел точные сведения: на него в главке собирают компрометирующие материалы. Если петлю накинут — уже не спастись. Остается только один выход: «заболеть». Ведомственным врачам он не доверяет, поэтому отправляется в Тбилиси, где, по-видимому, рассчитывает без хлопот получить требуемое медицинское заключение. Однако в республике находится большая группа проверяющих из Москвы, которая «копает» под руководство местной милиции (возможно, и под Шеварднадзе — у лидера Грузии прохладные отношения с Андроповым). Старые друзья Апакидзе готовы ему помочь, но вынуждены соблюдать большую осторожность.
Горгодзе узнает от своего подчиненного: «Приехал Вилен. У него что-то с головой». В госпитале МВД Грузии нет сильных специалистов-неврологов, поэтому замминистра звонит руководству Гданьской (по названию городского района) психоневрологической больницы. Вилен, ожидая госпитализации, штудирует литературу по психиатрии. За этим занятием его застает Амиран Джавахадзе, зашедший проведать товарища. Вилен и Шура остановились на квартире их старого друга и однофамильца Апакидзе.
«Малой кровью» получить справку нашему герою не удалось. Он вынужден, находясь в клинике, «слышать диалоги на русском и грузинском языках», завешивать окна одеялами, испытывать страхи, галлюцинации, рассказывать о том, что раскрывал преступления, «входя в астрал». (Эти симптомы болезни у него пройдут, когда он вернется в Москву.) Сыщик вынужден с полной самоотдачей играть роль душевнобольного — диагноз ему будет выносить консилиум независимых специалистов. На условия содержания в лечебнице Вилену жаловаться не приходится. Он размещен в отдельной большой палате. К нему свободно пропускают посетителей (Амиран Джавахадзе и Гурам Петриашвили навещают постоянно). По вечерам пациент имеет возможность… заходить в гости к Амирану, живущему неподалеку, чтобы сделать конфиденциальные телефонные звонки и вообще сменить обстановку. На территории лечебного заведения он обнаружил какую-то лазейку.
И вот требуемый диагноз Вилену поставлен. Почему у него не получилось вернуться в Москву «скоро», как надеялась Александра Сергеевна? Потому, вероятно, что врачи стали больного по-настоящему лечить. Это не входило в его планы. Лекарства, применяемые при лечении шизофрении, тяжелы и для здорового организма. А наш герой к тому времени имел немало хронических недугов. Плохие зубы — с детства. Слабые легкие (он сильно ушиб грудную клетку во время автоаварии в Тбилиси в 1970-х) при том, что он оставался заядлым курильщиком. К этому времени, вполне вероятно, и относились его поединки с психиатрами, когда он ждал «прихода» препаратов и концентрировался на навязчивых идеях.
Почувствовав, что тяжелые процедуры могут действительно сделать из него «дурака», Вилен сбежал из лечебного заведения (его общение с врачами часто так заканчивалось). Он позвонил в Москву самому верному из своих учеников. Тот немедленно откликнулся на зов.
Вывозил Вилена из Грузии осенью 1983 года Андрей Ярцев. Время было настолько тревожное, что Андрей не рассказал о выполненной им миссии даже своей жене.
Вилен Апакидзе использовал для своего спасения единственную возможность, которая имелась в его распоряжении. С волками жить — по-волчьи выть.
…Наблюдательный Аркадий Шварцер подметил, что Вилен после своего возвращения чувствовал себя не так уж плохо, как хотел это показать окружающим. Шварцер: «Все в порядке у него было с головой. Но он никому не верил, хотел, чтобы от него отстали. Выходя на публику, надевал на себя маску полуинвалида с проблемами в психике».
Однажды Аркадий Михайлович подыграл своему другу в следующем эпизоде:
«Вилену надо было встать на партийный учет по месту жительства. Мы отправились с ним в ЖЭК на партсобрание. Тут он начал уморительно лицедействовать: ронял палочку, заикался, „не понимал“ простейших вопросов. Сидя на своей кепке, принялся суетливо ее искать. Подозревал в краже парторга, угрожал заявить в милицию. Присутствующие в шоке переглядывались. Я покрутил пальцем у виска, дескать, что вы хотите, человек не в себе. Когда я вытащил из-под него кепку, все облегченно вздохнули. Больше товарища Апакидзе на партийные собрания в ЖЭК не приглашали, чего он и добивался».
Лицедействовал наш герой неспроста. Над его коллегами, оставшимися в МВД, сгущались тучи. По-прежнему сам он находился под наружным наблюдением, его телефон прослушивался. Тем, кто за ним следил, порой приходилось несладко. Шварцер:
«Поначалу я не верил его утверждениям, что за ним следят. Но как-то иду по улице Герцена, вижу припаркованную „Ниву“. Из нее выходит Вилен. Говорит мне:
— Пойдем, кое-что покажу. А ты еще смеялся надо мной…
Подводит меня к припаркованным метрах в тридцати „жигулям“. Объясняет, что машина наружного наблюдения всегда безлика, у нее мощная антенна, а то и несколько, а в ее салоне находятся не меньше двух человек. Все это он объясняет, стоя возле „жигулей“. Двое парней внутри слышат эту лекцию, но они в каком-то ступоре, напряженно смотрят прямо перед собой. Это выдает их с потрохами. Вилен просовывает руку в окно, вытаскивает ключ зажигания и бросает его через дорогу на противоположный тротуар. Потом садится в свою „Ниву“ и уезжает. Парни понуро идут искать брелок…»